Близнецы. Черный понедельник. Роковой вторник - Никки Френч

– Она безымянная. Он может лежать в любой из них.

Джек вздрогнул, пару раз топнул ногой и окинул взглядом многоэтажки, окружавшие церковь.

– С тех пор она утратила свое значение.

– Она его обязательно вернет.

Они вернулись к дороге, идущей вдоль реки. На другом берегу высились башни квартала Кенери-Уорф, мерцающего огнями в февральском мраке, но здесь все словно вымерло. Крошечная начальная школа, похоже, стояла закрытой, хотя на календаре был вторник, февраль. Они прошли мимо автомобильной мастерской – через железные ворота виднелись груды искривленного ржавого металла, а над стеной, которую венчали мотки колючей проволоки, угрожающе топорщились заросли крапивы и ежевики. Они миновали несколько заколоченных зданий с разбитыми окнами, затем – древнюю фабрику со стенами, покрытыми трещинами, на заборе которой висело выцветшее от времени объявление «Территория охраняется собаками». Джек двинулся по узкой улочке дальше и прижался лицом к железной ограде. Он увидел глубокую грязную яму, где когда-то стояло здание, а на ее противоположной стороне – фасад склада, через полуразрушенные арки которого он разглядел над грязной водой сверкающие небоскребы территорий доков.

– К приходу застройщиков все готово, – заметила Фрида, указывая на знак «Вход воспрещен».

– А я бы предпочел, чтобы все осталось так, как есть.

Они пошли вдоль реки, мимо прогнившего деревянного пирса. Отлив обнажил берег, заваленный пластмассовыми ящиками и старыми бутылками. Фрида подумала о тяжелом, давящем недовольстве Джека, и решила подождать, когда он снова заговорит. Одновременно она пыталась представить себе Мишель Дойс, собирающую здесь все те вещи, о которых ей рассказал Карлссон: консервные банки, круглые камни, дохлых птиц, раздвоенные на конце палки, – а затем относящую находки домой, где она раскладывала их по ранжиру. Создание формы из хлама, как выразился Джек, – инстинкт, присутствующий у нас всех, глубоко человеческий и внушающий страх.

Глядя на чеканный профиль Фриды, на ее подбородок, решительно выставленный вперед, несмотря на ледяной ветер, Джек почувствовал, как его охватило привычное восхищение наставницей. Ему хотелось, чтобы она заглянула ему в глаза и сказала, что все будет хорошо, что у него все наладится, что для волнений нет никаких причин, что она непременно поможет ему. Но она никогда этого не сделает. Если он чему-то и научился за время, что они провели вместе, так это тому, что каждый человек должен брать на себя ответственность за свою жизнь.

Он глубоко вздохнул и откашлялся.

– Я должен кое-что вам сказать, – начал Джек. Теперь, когда он наконец решился признаться, оказалось, что сделать это довольно трудно: ему даже сдавило грудь. – Я немного прогуливаю в последнее время.

– Прогуливаете?

– Я пропустил несколько сеансов.

– С пациентами?

– Да. Немного, – поспешил добавить он. – Так, время от времени… А на некоторые я опоздал. И я… ну… перестал встречаться с собственным психотерапевтом – в общем, я хожу к нему не так регулярно. Я не уверен, что мы подходим друг другу.

– Как долго это продолжается?

– Несколько месяцев. Возможно, больше.

– А что вы делаете, когда пропускаете сеанс или опаздываете на него?

– Сплю.

– Прячетесь под одеялом.

– Да, – признался Джек. – И это не преувеличение. Я действительно прячусь под одеялом.

– Вы ведь знаете, что для тех, кто приходит к вам, это, возможно, самые важные пятьдесят минут за всю неделю и что они, возможно, собрали в кулак всю свою волю, чтобы явиться на сеанс.

– Я понимаю, что поступаю плохо, просто ужасно. Я не ищу себе оправданий.

– Вы не производите впечатления человека, которому просто не нравятся сеансы психотерапии. Мне кажется, у вас начинается депрессия.

Они продолжали свой путь. Джек задумчиво смотрел на реку. Фрида ждала.

– Я не знаю, что означает это слово, – сказал он наконец. – Означает ли оно просто «в унынии» или за ним скрывается нечто большее?

– Оно означает, что вы лежите в кровати, спрятавшись под одеяло, подводите и своих пациентов, и себя самого, переживаете, что неправильно выбрали профессию, и при этом, похоже, вовсе не хотите ничего менять.

– А что именно я должен изменить?

Они шли мимо новехоньких зданий с остроконечными крышами, палисадниками и балконами. Создавалось впечатление, что Детфорд остался далеко позади.

– Я думаю, вам стоит перестать валяться в кровати, подводя тех, кто в вас нуждается. Нужно вставать, как бы ужасно вы себя ни чувствовали, и идти на работу.

Джек удивленно посмотрел на нее. Его щеки раскраснелись от холода.

– А я-то думал, вы имеете дело с чувствами.

– Вы можете подумать об этом. Мы можем об этом поговорить. Но вы все равно должны выполнять свою работу.

– Зачем? – упрямо переспросил Джек.

– Затем, что такова наша работа. – Фрида остановилась и толкнула его локтем в бок. – В обычный день я бы показала вам клипер «Катти Сарк», но там еще идет ремонт, так что смотреть пока нечего.

Она не преувеличивала: судно было полностью скрыто от глаз щитами.

– Лучше так, – заметил Джек. – Все равно это подделка.

– О чем это вы?

– Вы ведь помните, что корабль горел? Я слышал, что он сгорел дотла, от него совершенно ничего не осталось. И когда его восстановят, то он будет походить на точную копию настоящего «Катти Сарк» в стиле мадам Тюссо. Это будет еще один поддельный кусочек Лондона для привлечения туристов.

– Разве это имеет значение?

– Разве вам все равно, когда люди принимают поддельные экспонаты музея за настоящие?

Фрида покосилась на несчастное лицо Джека. Возможно, он прав: лучше бы они просто позавтракали в местном кафе.

– Мы слишком высоко оцениваем настоящее, – заметила она.

– Эта фраза должна меня утешить?

– Утешить? Нет, Джек. Мы направляемся вон туда.

Они вошли в дверной проем в маленьком, украшенном куполом здании у реки, затем в разбитый, скрипучий лифт, которым управлял мужчина в наушниках – он громко подпевал исполнителю, которого никто, кроме него, не слышал. Пока лифт спускался, Джек молчал. Двери открылись, и они увидели перед собой длинный туннель, образующий плавную кривую.

– Что это такое? – удивился Джек.

– Туннель под рекой.

– И кто им пользуется?

– Раньше именно через него работники доков ходили на Собачий остров. Теперь здесь почти никого не встретишь.

– И куда мы направляемся?

– Я решила купить вам обед.

Джек очень удивился: они еще ни разу вместе не обедали.

– Вам разве не нужно на работу?

– Один пациент на сегодня выпал. К тому же мне многое нужно обдумать, а когда я гуляю, думать легче.

– Даже когда я рядом с вами и плачусь о своих проблемах?

– Даже тогда.

Джек слушал эхо шагов в туннеле и пытался не думать о том, сколько весит вода, давящая на потолок.

– Вы хотите сказать, вам нужно подумать о том мертвеце?

– Я думаю о женщине, у которой его нашли. О той, которая о нем заботилась.

Они вошли в лифт на противоположном конце туннеля. Местный лифтер читал журнал. Джек посмотрел на Фриду.

– Похоже, у меня не самая плохая работа.

Они вышли на улицу на северном берегу реки, и на них тут же обрушились ветер и дождь.

– Больше так не поступайте, – посоветовала Фрида.

– Как?

– Не говорите о ком-то в его присутствии, словно он глухой или слишком глуп, чтобы понять вас.

Она двигалась стремительно, делая решительные, широкие шаги, и внезапно показалась Джеку очень строгой.

– Простите, – кротко произнес он. – Вы правы. Но чем вы можете помочь этой женщине?

– Она не убивала его, это же очевидно! – фыркнула Фрида.

– Но ведь она сейчас в клинике, правильно? И там и останется, что бы ни случилось. Так…

– Вы рассуждаете как полицейский, – перебила его Фрида. – Как комиссар.

Фрида повела Джека на дорожку, идущую вдоль берега Собачьего острова. Слева находились многоквартирные здания, переоборудованные склады, небольшие современные дома. Справа текла широкая в этой части река, а за ней, на другом берегу, лежала поросшая кустарником пустошь. Они прошли по более-менее оживленной улице, свернули в переулок и внезапно очутились в старой деревенской гостинице: теплая комната с дубовыми панелями, звон бокалов, неровный гул голосов и потрескивающий огонь в камине. Мимо проплывали молодые женщины в белых передниках, держа в высоко поднятой руке блюда с едой.

Они сели за столик с видом на противоположный берег реки. Фрида задумчиво посмотрела в окно.

– Думаю, я понимаю, почему старые морские капитаны возвращались сюда, когда выходили на пенсию. Здесь они были ближе всего к прежней жизни на корабле.