Близнецы. Черный понедельник. Роковой вторник - Никки Френч

Деревом февраля был бук, хотя мало кто, помимо нее, смог бы узнать его из-за голых ветвей. Ей нравилась гладкая серая кора бука и покрытая бороздками колонна его ствола. В вилке ствола она вставила крошечные инициалы: свои и его. Никто никогда их не увидит, но она знала, что они там, – как признание в любви. Она поступала так с каждым деревом, только ставила инициалы в различных местах. Это была ее тайнопись. Она даже не стала ему говорить, потому что, возможно, ему не понравится; но когда все наконец закончится, она обязательно ему расскажет, а он обнимет ее за плечи и поцелует в макушку или особое местечко, прямо под ухом, и скажет, как он гордится ею и тем, что она вынесла ради него. Она нужна ему. Раньше она никому не была нужна. Именно из-за этого она отказалась от всего: дома, семьи, комфорта, безопасности, себя.

Она прижалась лицом к окну и стала смотреть на серое небо, уже начинавшее темнеть. Дни были короткими, а ночи длинными, она мерзла и хотела, чтобы он поскорее приехал.

Глава 13

На следующее утро, не успели стрелки показать семь часов, Фрида уже стояла у двери хорошо освещенного подвального помещения в полицейском участке. Комната была холодной, лишенной окон, но заполненной запахом подземелья – гниения и грязи. Запах источали обломки из переулка, которые разложили здесь на всех доступных поверхностях с особым тщанием: каждому предмету выделялось отдельное место.

– Вы хотели увидеть все своими глазами, – напомнил ей Карлссон.

– Что-нибудь интересное?

– Судите сами. – Он вошел в комнату, и Фрида последовала за ним. – Разумеется, мы искали прежде всего следы человеческой крови или физиологических жидкостей, но даже если бы они там раньше и были, их давно уничтожили дождь и мокрый снег. Если тело действительно лежало в том переулке, то с тех пор прошло приблизительно две недели. Конечно, мы были бы рады обнаружить отрезанный палец, но увы.

– А больше там ничего не было?

– Чего именно? Кошелька, набитого кредитками, или связки ключей и бирки с адресом? Нет. Мы составили список обнаруженных предметов. – Он помахал листком. – Ребята постарались на славу. Они даже рассортировали найденное по категориям. – Он мельком взглянул в список. – Например, упаковки из фольги с остатками цыпленка в кисло-сладком соусе. И все в таком роде. Вот. Дарю. Они начнут собирать все это в мешки для мусора в девять часов – столько усилий, и все ради того, чтобы заново упаковать мусор.

Фрида бросила быстрый взгляд на список: остатки дохлой кошки без хвоста, сорок восемь шприцев, два грязных подгузника, семь презервативов… Она осмотрела комнату, чувствуя странное побуждение действовать немедленно, вызванное работой судмедэкспертов над самым обыкновенным мусором. Затем повернулась к Карлссону.

– Значит, все?

– Что касается Кроуфорда, дело закрыто. Сейчас я расследую дело о серьезном домашнем насилии, – сказал Карлссон вместо ответа. – Бедной женщине наложили на лицо шестьдесят три шва – ее несколько раз ударили разбитой бутылкой, – а еще у нее четыре сломанных ребра и сильно отбитая почка. Это уже третий раз за последние полтора года она получает увечья, но каждый раз забирает жалобу и возвращается к своему очаровательному супругу. Я пытаюсь убедить ее не отзывать заявление на этот раз.

– Не хочу вас задерживать. Думаю, лучше просто оставить меня здесь одну на пару минут, дать осмотреться.

– Чтобы вы могли обнаружить то, что мы пропустили?

– Ну раз уж я здесь оказалась…

– Чувствуйте себя как дома. Скажете в регистратуре, чтобы вызвали меня, когда закончите.

Карлссон ушел, и Фрида закрыла за ним дверь. Она сняла пальто, шарф и сумочку на длинном ремне и повесила их на металлическое кресло, но перчатки снимать не стала. Первая категория оказалась самой внушительной: гнилые объедки. Здесь были куриные кости со свисающими остатками мяса; огрызки яблок; остатки булочек (некоторые – с четкими отпечатками зубов); контейнеры из фольги, наполненные разной отвратительно-жирной бурдой; кучка гнилых помидоров; несколько кусочков шоколада; много вялых серых ломтиков жареного картофеля, вымазанных кетчупом; кусочки того, что, как предположила Фрида, когда-то представляло собой рыбу в кляре; остатки пирогов, находящихся в разной степени разложения. Она быстро просмотрела эту группу находок и перешла дальше, к следующей категории, представлявшей собой различные виды упаковок и тары: пакеты из-под чипсов, пачки сигарет, обертки от конфет, старые полиэтиленовые пакеты, пивные банки, банки из-под кока-колы и сидра, пустые водочные и винные бутылки, одноразовые стаканчики. Затем настал черед одежды и обуви: детский шлепанец, две кроссовки с оторванными подошвами, некогда белая блузка из «Эм-энд-Эс» без рукава, шерстяной шарф, вымазанный, судя по запаху, собачьими экскрементами, посеревший от старости лифчик второго размера, мужские носки для бега с протертыми пятками.

Фрида перешла к следующей куче: подгузники и презервативы; шприцы; дохлая бесхвостая кошка; неузнаваемый дохлый грызун с вывороченными внутренностями; газеты и журналы с датой выпуска аж 23 января; флаеры на разные вечеринки из ресторанов, торгующих навынос; осколки глиняной посуды, в том числе одна почти целая миска с орнаментом в виде фикуса – увидев его, Фрида невольно вспомнила свою бабушку; батарейки; ржавый корпус мобильного телефона и три пластмассовые зажигалки; монетки в основном достоинством в один или два пенса, хотя Фрида заметила и несколько евро.

Последнюю поверхность выделили для всего остального, что не поддавалось никакой классификации: маленькой, пыльной кучке окурков, спичек, крошечных обрывков бумаги и картона, пучков волос, колец от жестяных банок.

Фрида вздохнула, надела пальто и шарф и набросила ремешок сумки на плечо. Но ушла она не сразу. Она постояла в середине комнаты, хмурясь и переводя взгляд с одной группы предметов на другую. Затем подошла к флаерам и еще раз в них порылась. Достала из кучки один и, держа его большим и указательным пальцами, вышла из комнаты, закрыв за собой дверь.

– И это все? – удивился Карлссон.

Он сидел за столом, заваленном бумагами. На полке у него за спиной Фрида увидела фотографии его маленьких детей: девочки с льняными волосами и такой же ямочкой на подбородке, как у отца, и мальчика постарше с большими испуганными глазами. Она видела их один раз, когда приехала к нему на квартиру в Хайбери, но не могла вспомнить, как их зовут.

– Это заведение из другого района. – Фрида положила порванный, смятый, грязный флаер прямо под нос Карлссону. – Все остальные приглашали в местные заведения. А здесь в номере телефона стоит код Брикстона. Смотрите.

– И что?

– Интересно, как этот флаер оказался здесь?

Карлссон, заложив руки за голову, откинулся на спинку кресла.

– Удивительно, как много приходится ездить в наши дни, – с улыбкой заметил он. – Возьмем, к примеру, меня. Я добираюсь на работу из самого Хайбери, а сегодня вечером вообще намерен навестить кое-кого в Кенсал-Райз. Но это все мелочи по сравнению с тем, откуда едет Иветта. Она добирается сюда из самого Харроу.

– Флаер лежал в глухом переулке. Там практически нет прохожих.

– Ну, в этот дом приходили, чтобы купить наркотики. А потом выходили в переулок и ширялись там.

– И брали с собой чеки и флаеры?

– Наркоманы не только наркотики покупают.

– Вы заметили, что на обратной стороне что-то написано?

Карлссон перевернул флаер и разгладил его.

– «Бечевка», – прочел он. – «Солома. Провод. Камень».

– Вам это о чем-нибудь говорит?

– Можно предположить, что это список покупок. Возможно, тот, кто это написал, любит мастерить на дому. В наше время таких людей хватает. Если вы хотите, чтобы я попробовал угадать, то, исходя из собственного прошлогоднего опыта, я бы сказал, что кто-то намерен выращивать у себя в саду клубнику.

– А как насчет отдельных букв?

– П, ЛС, ПЛ. Я не знаю, Фрида. Может, вы подскажете?

– Не могу.

– Так, давайте прикинем. Помидоры, лосось, палтус. Или пиво, лайм свежий и пол-литра. Это, конечно, интересно, вот только времени у меня на всякие шарады нет.

– Я вижу.

Карлссон подтолкнул флаер в ее сторону.

– Слушайте, я помню, что именно я убедил вас поучаствовать. Я понимаю, что вы вложили в дело много сил. Я знаю, вы считаете, что мы ошибаемся в Мишель Дойс. Я знаю, что Хэл Брэдшо – мерзкий тип, а его теории – пустое бахвальство, выряженное в напыщенные речи. Я даже признаю: возможно, даже вероятно, что Мишель Дойс на самом деле никого не убивала. Но я расследую преступление, которое никого не колышет, и у меня есть безымянный труп и единственный свидетель, который не может двух слов связать и находится в психиатрической больнице, где ему и место. За мной постоянно ходит консультант по вопросам управления в туфлях с заостренными носами, который заглядывает мне через плечо, а мой комиссар уже объявил о том, что дело закрыто. Как бы вы поступили на моем месте?