Люди не ангелы - Иван Стаднюк

- Ну, хорошо. Два обкома, так два. А зачем два облисполкома? Это что, две советские власти? Одна промышленная, а другая сельская? Да и комсомол расчерепашили на две когорты.

Арсентий Хворостянко опасливо покосился на приоткрытую дверь, начал собирать со стола и укладывать в ящик бумаги, давая понять Степану Прокоповичу, что он не намерен продолжать этот скользкий разговор. Затем бросил на собеседника насмешливо-въедливый взгляд и изрек:

- Ну, партизан, доболтаешься когда-нибудь!

- Почему? - с тем же притворством удивлялся Григоренко. - Говорю, что думаю, что на сердце. И не на базаре, а в обкоме партии делюсь своими мыслями.

- Между прочим, в обкоме партии больше ценятся здравые мысли, - не скрывая иронии, заметил Арсентий Никонович. - Я, например, сужу по-иному: верхам все виднее. Там обобщают опыт всей страны, а ты смотришь на положение дел только со своего шестка. - И, помолчав, добавил без связи с предыдущим разговором: - Потом не забывай: сегодня ты секретарь, значит, тебе и власть в руки, в масштабе района, конечно, и почет, и соответствующие блага. А завтра не секретарь, и следовательно...

- Никто? - продолжил мысль Степан Прокопович.

- Не совсем так, но...

- В этом и беда наша, - Григоренко с сожалением посмотрел на Арсентия. - Боясь потерять кресло, иные люди подчас не решаются раскрывать рта, хотя видят, что творятся нелепости. И еще хуже то, что действительно могут дать им по шее, если раскроют рот. Пора с этим кончать, иначе загубим порученное нам дело.

- А ты пойди к кому-нибудь из секретарей обкома и поделись этим мнением, - насмешливо заметил Хворостянко.

Степан взорвался:

- Слушай, Арсентий! Ты же куда мудрей, чем стараешься казаться! Я тебя знаю с комсомольского возраста! Почему вдруг вилять стал?

Хворостянко вздохнул так, что испуганно шевельнулись перед ним листки настольного календаря, взял дрогнувшей рукой из портсигара папиросу и после мучительной паузы заговорил:

- А ты разве всерьез относишься к моим словам? Я б на твоем месте держал бы себя... не знаю как. Помнишь, приехал я к тебе в район и стал давать указания, чтоб колхозники продавали собственных коров в колхозы. Ты упрямился, доказывал, что это неразумно. А я настаивал: такова была директива. И ты сдался. А что получилось? Ты оказался правым. Кормов не хватило даже для колхозного скота. А наши обещания колхозникам, что они будут получать молоко в колхозе по потребностям, оказались фикцией. В глаза же людям стыдно смотреть.

- Ну вот, теперь узнаю тебя: заговорил почти человеческим языком, Степан Прокопович расхохотался и дружелюбно толкнул Арсентия Хворостянко кулаком в плечо. - Так надо же вылезать из болота, а не глубже забираться в него.

Не так давно, накануне жнив, Степана Григоренко, как и других секретарей парткомов, вызвали на очередное бюро обкома. Степан Прокопович приехал в областной центр на два часа раньше указанного в телеграмме срока, чтобы перед началом бюро попасть на прием к секретарю обкома партии и подробнее рассказать ему о бедственном положении района, вызванном неурожаем. Уже тогда было ясно, что колхозам будет трудно справиться с государственными поставками, не говоря о расчетах с колхозниками и грозящей бескормице для скота.

Федор Пантелеевич Квита встретил Степана Григоренко шуткой по поводу его высокого роста и могучего телосложения:

- Заходи, заходи. Не задень головой люстру!

Измеряя улыбчивым взглядом рослую грудастую фигуру Степана Прокоповича, секретарь обкома с наигранной опаской протянул руку навстречу его толстопалой ручище.

Степан осторожно и почтительно стиснул руку Федора Пантелеевича, всмотрелся в его моложавое, тронутое морщинами лицо, в серые глаза под чуть вспухшими веками и понял, что секретарь обкома старается шутками погасить на своем лице озабоченность какими-то другими делами и что находится он во власти мыслей, которые занимали его еще до появления здесь Степана.

- Садись, Степан Прокопович, только обещай не раздавить стул, пригласил Федор Пантелеевич.

- Постараюсь, - смущенно засмеялся Григоренко, усаживаясь.

Секретарь обкома сдвинул на край стола лежавшие перед ним бумаги, поднял на Степана Прокоповича погрустневшие вдруг глаза и спросил:

- Будешь плакаться в жилетку, чтоб скостили план поставок хлеба?

- Да, - Степан Прокопович виновато вздохнул.

- Не стоит. Вся область в таком положении. Этому вопросу и посвящается сегодняшнее бюро. Я вот что хотел спросить, - Федор Пантелеевич звякнул о настольное стекло ключом от сейфа. - Дошли до меня слухи, что ты недоволен разделением обкома партии.

- И не только обкома, - ответил Степан с горестной, чуть вызывающей усмешкой и ощутил в груди едкую злость на Арсентия Хворостянко: "Донес-таки..."

- Ну так вот, уважаемый товарищ Григоренко, - Федор Пантелеевич постучал ключом от сейфа о стол, и в его глазах мелькнула снисходительно-добрая насмешка. - Вынужден тебе напомнить, что согласно Уставу партии коммунист должен отстаивать свое мнение до принятия организацией или вышестоящим партийным органом решения.

- Но Устав позволяет коммунистам обращаться с вопросами, заявлениями и предложениями в любую партийную инстанцию, - теперь уже снисходительно улыбался Степан Прокопович.

- Верно, разрешает обращаться, но не болтать об этом где бы то ни было, - Федор Пантелеевич резко поднялся, легкой походкой подошел к сейфу, открыл его и достал оттуда какие-то бумаги. - Вот, например, как поступил я. Почитай... Только чтоб это между нами...

Степан не поверил своим глазам: перед ним лежала копия письма в ЦК партии Украины; в нем секретарь обкома излагал будто бы его, Степана, мысли. Федор Пантелеевич Квита писал, что разделение обкома партии на сельский и промышленный практикой не оправдало себя, а лишь усложнило работу.

21

Степану Прокоповичу показалось, что тот памятный доверительный разговор словно породнил его с секретарем обкома. С нетерпением ждал случая, когда удобно будет спросить у Федора Пантелеевича, пришел ли ответ из Киева на его письмо... И вдруг эта встреча с Арсентием Хворостянко, его прозрачный намек на то, что в обкоме партии есть мнение, будто ему, Степану Григоренко, пора уступить дорогу кому-то из более молодых. Почему так неожиданно? И нет ли здесь связи между его последним разговором с секретарем обкома и этим, видать, не случайным заездом в Будомир Арсентия Хворостянко?

Оттого, что он чего-то не понимал, о чем-то не догадывался, сердце Степана плавилось в тоскливой боли, а мысли шли вразброд.

Конечно же, не хочется Степану уходить на пенсию! Но совсем не потому, как говорил ему Арсентий Хворостянко, что, если "сегодня ты секретарь, значит тебе и власть в руки... и почет, и соответствующие блага. А завтра не секретарь, и следовательно..." Никаких "следовательно", потому что "блага" от своего секретарства Степан видит далеко не в том, в чем видит их Арсентий, - кажется, примитивный и в то же время какой-то загадочный человек.