Люди не ангелы - Иван Стаднюк

Царствовал на столе запотелый графин прославленной искристо-розовой "калиновки".

Павел сидел рядом с Серегой - на покутье, напротив них, спиной к двери, - Маринка и Юра. Разговор не клеился. Серега молча жевал вареник, хмурился от неловкости и нетерпеливо ждал, когда Настя нальет очередную чарку. Павел краем глаза осматривал горницу хаты, стол с обилием закусок и думал о том, как неузнаваемо изменилась вся атмосфера крестьянского бытия. Сгинули старые мисники, источенные шашлем скрыни, топорной работы лавки вдоль стен. Вот и в эту сельскую хату будто переселился вчерашний день городской квартиры - двухъярусный буфет, массивный шифоньер, плетенная из лозы этажерка с угнувшимися под тяжестью книг полочками, дешевый радиоприемник на тумбочке, металлическая, с трубчатыми спинками кровать, розовый абажур под потолком... За столом тоже все не по-староселянски: каждому отдельная тарелка, сверкающий нож, вилка, рюмка. В кокетливой вазочке - веер бумажных салфеток. Ничего похожего на ту хату, где росли Павел и Настя. Всплыл в памяти черный от времени непокрытый стол, высокая глиняная миска и деревянные ложки вокруг нее, вспомнилась привычка Насти ловко, будто невзначай, вылавливать из борща шкварки.

- Чего ты, Павел Платонович, язык прикусил? - встревожилась Настя затянувшимся молчанием.

- Думаю о том я, - ответил Павел, - что живешь ты как царица, а жалуешься на малые заработки в колхозе.

- Нашел царицу! - довольно засмеялась Настя. - От колхоза у меня одни мозоли на руках да болячка в спине. А все, что на столе, - домашнее.

- И мука на вареники домашняя? - удивился Павел.

- Разве что мука.

- А сало не с поросенка, которого колхоз дал?

- Ну, еще сало.

- А сметана не от коровы, что на колхозной земле пасется да кормится сеном, которое получаешь в колхозе?

- Ты еще скажи, что я колхозным воздухом дышу да на тебя, колхозного голову, бесплатно глаза пялю. - Настя, не таясь, обдала Павла таким взглядом, что Серега побагровел от ревности. - Наливайте по чарке! - и взялась за графин. - Вы, начальство, больно грамотные, когда надо считать, что дает колхоз людям. А чего не дает, так способностей подсчитать у вас не хватает.

- А что ты насчитала?

- Насчитала, что можно было б больше людям дать хлеба, чем вы плануете. - Настя, налив всем "калиновки", присела рядом с Маринкой.

Павел Платонович досадливо поморщился от слов Насти и поднял налитую рюмку.

- Ну так давайте выпьем за молодого строителя новой Кохановки Юрия Арсентьевича Хворостянко, чтоб чувствовал он себя своим человеком в нашем селе, чтоб пустил в нем корни и... - Павел выразительно посмотрел на Маринку, заставив ее опустить глаза и поморщиться от досады. - Одним словом, выпьем!

- Спасибо, спасибо, - Юра поклонился всем с чрезмерной скромностью. Дождавшись, пока выпили мужчины и обмакнули в "калиновку" губы женщины, выпил сам.

Натянутость за столом, томившая вначале Павла, постепенно размывалась теплынью хмельной волны, которая прокатилась по жилам. Вдруг обратил внимание на висевшую между окнами золоченую раму под вышитым рушником. В раме, когда присмотрелся, узнал портрет Саши Черных. Темные глаза не вернувшегося с войны мужа Насти смотрели из-под широких бровей с легкой надменностью и бесшабашностью, а Павлу казалось, что взгляд этот притворный, изо всех сил скрывающий муку, готовую страшным воплем исторгнуться из груди. Павел вспомнил тот далекий, затерявшийся в глубинах времени день в Австрии, когда смертельно раненный Александр смотрел на него затуманенным горячечным взглядом и слабеющим голосом молил хранить в тайне даже от Насти, что умирает он предателем.

Видения прошлого сдавили грудь; Павел достал из кармана сигареты, закурил и, не найдя на столе пепельницы, повернулся к раскрытому окну. Выбросив в черноту ночи огарок спички, задержал взгляд на калиновом кусте, который сонливо заглядывал в хату, щурясь красными гроздями в пасме электрического света. Но что это?.. Показалось?.. Куст испуганно шевельнул ветками. Павел некоторое время настороженно всматривался в темноту. Вспомнил об Андрее: "Не он ли шастает под окнами?"

Маринка поставила перед Павлом Платоновичем блюдце взамен пепельницы и предупредительно спросила:

- Дует? Я закрою окно.

- Закрой, закрой, - поддержала ее Настя. - А то комары в хату летят.

Маринка, вздохнув, стала закрывать окно, отводя от створок протестующие, в красных монистах, зеленые руки калины. Кажется, и она сторожко всматривалась в темную загадочность ночи.

Раскрасневшийся Серега также потянулся за сигаретой и, белесо поглядывая на Юру, спросил:

- А что нам скажет товарищ техник-строитель, к примеру, насчет двухэтажных домов? Зачем нам их советуют строить? Нужны они колхозникам или начальству хочется, чтоб мужик на голове друг у друга жил?

- Наше дело - выполнять заказ, - степенно ответил Юра. - Строим согласно проекту.

Серега выжидающе смотрел на Юру, надеясь, что тот продолжит свою мысль. Но Юра, убежденный, что только бесплодные умы щедры на слова, замолчал и принялся за цыпленка.

- А ты, Платоныч, как мыслишь насчет двухэтажных? - обратился Серега к Павлу, шумно выдохнув облако дыма.

- Правильно мыслю, - неохотно ответил Павел, покосившись на раму с фотографией. - В коллективных домах скорее зачахнет наша с тобой мужицкая психология.

- Какая такая психология?

- Кулацкая!

- Ну, это ты брось, Павел Платонович. Кулак во мне и не ночевал.

- Тогда как же ты сам, Сергей Кузьмич, смотришь на двухэтажные дома? - Павел посмотрел на Серегу с насмешливым любопытством. - Не одобряешь?

- Не одобряю!

- Почему?

- Будто и сам не знаешь, - Сергей ехидно скосил на Павла белесые глаза. - А чего же горожане стремятся хоть собачью будку, да иметь на природе?! Собственную, без соседей. Видел, сколько таких времянок вокруг Киева да Москвы? Я уже помолчу о капитальных дачных поселках. В садах сколько курятников понастроили! Говорят, присоветованы они для того, чтоб люди прятались от непогоды, когда работают в саду. Так строили бы для непогоды коллективные схованки - на пять-шесть участков одну... Ан нет! Каждому подай отдельную крышу. Мужику тем более крыша нужна, да с куском земли.

Слова Сереги озадачили Павла. В них звучало что-то и из его мыслей, только по-иному звучало. Ведь кому не понятна извечная тяга людей к матери-природе, тихая радость человека, когда он разговаривает с ней голосом сердца, сажая деревцо или цветы, лаская землю рукой или босой ступней или просто созерцая в уединении сказочные творения земли и солнца. Природа укрывает человека от суетности жизни, когда он утомлен или когда ему грустно, прячет от посторонних глаз, когда он любит, помогает ему отрешиться от всего, что мешает ощутить в груди радость творческого горения. Он, Павел, не против такого уединения.