Путь воина - Багдан Сушинский

— Тебе, гетман, иное посчастливится, — возразил Галаган. — Осенять и прощать тебя будет весь народ. Как гетмана Великой Украины.

Повернулся и спокойно пошел туда, где чуть в сторонке, у шатра ординарцев и телохранителей, поджидал его Урбач.

— Мы будем молиться за тебя, казак, — негромко проговорил ему вслед Хмельницкий. — Святая та смерть, которая способствует победе целого войска.

20

— Так что там говорит этот ваш казак? — зло поинтересовался польский главнокомандующий у адъютанта.

— Молчит.

— Не может же он молчать вечно, такого не бывает. У н?.ас что, действительно перевелись мастера, которые способны заставить говорить даже мертвых?

— Его пытали всю ночь, — мрачно объяснил майор Торуньский. — Назвал себя, сказал, что из Корсунского полка и что послан был в разведку. Но отвечать, сколько у них там всего полков, откуда прибыли, какова их численность, а главное, сколько воинов привел с собой перекопский мурза Тугай-бей, — отказывается.

— Или же ничего об этом не знает.

— Корсунский полк считается гвардией Хмельницкого. А п?.рибытие татар или свежих отрядов не утаишь. Наоборот, Хмельницкий объявляет о них, чтобы поднять дух своего воинства.

— Но если этот казак хоть что-либо знает, почему не знаем этого мы? — холодно процедил граф Потоцкий. — Мне что, самому пытать его? Вы уже не способны даже на это?

— Я прикажу, — низко склонил голову адъютант. — От вашего имени, господин коронный гетман.

Свой штаб Потоцкий расположил в небольшой хате-мазанке, оставшейся здесь от какого-то хуторка. Рядом были еще две полуразрушенные хаты, в одной из которых, выложенной из самана, коронный гетман пересиживал обстрелы казачьей артиллерии. По крайней мере стены ее спасали от осколков. И в. се же хорошо укрепленный лагерь этот казался гетману все менее надежным. Прежде всего настораживало, что казаки не спешат штурмовать его. Пополняясь и пополняясь отрядами повстанцев, армия Хмельницкого даже не попыталась взять его стан в окружение. Наоборот, казаки укрепляют два своих лагеря, пытаясь спровоцировать польское войско на губительный штурм, а точнее — выманить его за валы.

— Господин коронный гетман, — буквально вывалился из седла вконец уставший ротмистр Радзиевский, который в последние дни выполнял у Потоцкого обязанности начальника разведки. — Только что мы проследили, как к лагерю Тугай-бея прибыл еще один большой отряд ордынцев.

— Какой еще отряд? Откуда он взялся? Это его приветствовали пальбой в лагере Хмельницкого?

— Его, ваша светлость. Известно было, что татары ждут пополнения. Тот татарин, что попался нам в первый день, сообщил…

— Знаю, он сообщил, что мурза ждет прибытия хана с «войсками ислама», — угрюмо подтвердил Потоцкий. — Считаете, ротмистр, что это передовой отряд его войск?

— Очевидно, да. Хан не мог прибыть с какой-нибудь тысячей всадников. Как и эта тысяча не могла прибыть из Крыма одна.

— А вы уверены, что она из Крыма? Может, это Тугай-бей, по совету Хмельницкого, комедию у нас на глазах разыгрывает?

— Татарский стан был на месте. Мы следили за ним всю ночь. А вчера два больших отрада прибыли к Хмельницкому, так что никакая это не комедия.

— Сколько же у него сейчас войска?

— Трудно сказать. Это может знать только пленный казак, если только…

— Если только кто-нибудь в этом лагере заставит его заговорить. Или таких людей у меня уже не осталось?

Они оба посмотрели в сторону глубокого, поросшего кустарником яра, подползавшего к реке метрах в двухстах от штабной хижины. Где-то там, в одной из наспех сооруженных землянок, Торуньский и два палача из комендантской сотни коронного гетмана допрашивали пленного казака, назвавшегося Никитой Галаганом.

— Честь господину коронному гетману! — еще издали сдержанно приветствовал Потоцкого польный гетман Калиновский. Черниговский воевода, он и сейчас установил свой шатер в левом крыле лагеря, в небольшой, прикрытой от пуль и стрел низине, рубежи которой были укреплены отдельным валом и двумя рядами повозок.

В п. оследние дни, после того, как гетманы поссорились из-за тактики дальнейших действий, Калиновский почти не выходил из своего «черниговского повозкового замка», демонстрируя полнейшее неуважение к командующему. Его же примеру начали следовать и другие офицеры-аристократы. Прежде всего — о. дин из самых богатых и знатных волынских магнатов князь Самуил Корецкий, сотворивший точно такую же крепость чуть правее штабных шатров, вокруг небольшого родничка. Впрочем, гонор начал одолевать и аристократов помельче, почти каждого, кто имел право причислять себя к «знаменитой и высокородной шляхте».

— Не меньшая честь и господину польному гетману, — с салонной иронией ответил Потоцкий.

— Мои офицеры спрашивают, как долго мы будем собирать вокруг себя казачью чернь и крымскую татарву. Не лучше ли внезапно выйти из лагеря и ударить по казакам, пока они не получили еще несколько тысяч подкрепления? Уверен, что татары так и останутся по ту сторону реки и ввязываться в нашу давнюю вражду не станут.

— Попытайтесь выйти — и вы окажете большую услугу Хмельницкому. Пока мы будем сражаться с казаками, татары начнут терзать наши обозы и расстреливать из луков челядь.

— В т?.аком случае, следует уходить в сторону Богуслава. Иначе мы останемся без съестных припасов еще до того, как казаки полностью блокируют наш лагерь. Что там говорит ваш пленный?

— Пока только проклинает нас.

— Так пусть его приведут сюда. Я хочу собственными ушами услышать, как меня станут проклинать.

Располневший, едва охватываемый дорогим, обшитым мехами кунтушем, промеж широких лацканов которого просматривался розоватый жупан, польный гетман мало был похож на настоящего офицера. Менее располневший Потоцкий время от времени осматривал его необъятную фигуру с нескрываемым презрением. Если бы не упрямство канцлера Оссолинского и самого короля, он давно заменил бы Калиновского на более молодого и воинственного генерала, ибо только и ждал удобного случая. Еще недавно он считал, что польным гетманом уже вполне мог бы стать его сын Стефан… Его сын… Сын…

— Не будем затевать новую свару, господин Калиновский. Сейчас я прикажу привести этого казака, и мы вместе попытаемся разговорить его.

Слова Потоцкого растворились в грохоте взрывов. Гетманы оглянулись и увидели, что первые ядра взорвались в южной части лагеря, где стояли продовольственный обоз и пехота. Теперь, когда Хмельницкий додумался поставить свои орудия на легкие колесницы, его артиллерия неожиданно появлялась то в одном, то в другом месте и, направив удар на один сектор лагеря, терзала его в течение десяти-пятнадцати минут, чтобы скрыться еще до того, как польские бомбардиры успеют развернуть свои орудия и пристреляться по ним.