В царствование императора Николая Павловича - Александр Харников

Николай протянул руку к бардачку и достал оттуда флэшку. Он воткнул ее в плейер, поколдовал немного, и в салоне автомобиля зазвучала песня на стихи Дениса Васильевича из фильма «Эскадрон гусар летучих»:

О пощади! – Зачем волшебство ласк и слов,Зачем сей взгляд, зачем сей вздох глубокий,Зачем скользит небережно покровС плеч белых и груди высокой?

О пощади! Я гибну без того,Я замираю, я немеюПри легком шорохе прихода твоего;Я, звуку слов твоих внимая, цепенею…

Адини слушала эти чудесные стихи и чувствовала, как в груди у нее бухает сердце и кровь ударила в лицо. Нет, совсем не случайно Николай дал ей послушать этот замечательный романс. Неужели?..

– Александра, – сказала Ольга, которая тоже очень любила романсы Дениса Васильевича, – Николай тоже неплохо играет на гитаре и поет. Вы не хотели бы завтра отправиться с нами за город, на дачу к Александру Павловичу, где не так душно, как в городе? Мы там отдохнем, поедим шашлыки, а Николай споет вам песни, которые поют в нашем времени. Думаю, что это будет для вас интересно.

– Ну, если с Александром Павловичем… – сказала Адини. Она вспомнила, что папа сказал ей, что в будущем надо слушаться Шумилина, который лично несет ответственность за ее безопасность. – Хорошо, я согласна. Мы поедем туда завтра с утра?

Выбор сделан

А в Петербурге в это время разгорались такие страсти, каких не было, пожалуй, с достопамятного декабря 1825 года.

Все началось с получением министром иностранных дел и вице-канцлером именного царского рескрипта, из которого Карл Роберт фон Нессельроде узнал, что он уже не министр и не вице-канцлер. Самым унизительным в этом рескрипте для него оказалось то, что вопреки заведенной традиции, он не получил после отставки приглашения в Государственный совет. В общем, полный конфуз.

Помчавшегося было в Зимний дворец Нессельроде у входа встретил лично министр Императорского двора светлейший князь Петр Михайлович Волконский, который удрученно развел руками, заявив, что государь изволил сказать, что он не готов принять бывшего министра.

От огорчения Нессельроде слег в постель с нервной горячкой. Высший свет Петербурга пока же пребывал в недоумении, рассуждая о том, что же стало причиной такой неожиданной опалы, и кто будет назначен на место уволенного вице-канцлера. А в иностранных посольствах тем временем дипломаты ломали головы – как поменяется политика Российской империи в свете новых кадровых решений (а они последуют, в этом никто уже не сомневался), и как это отразится на странах, которые они представляют. Словом, все обсуждали это событие, и никто не мог понять – что же произошло. И уже никто не вспоминал о странном происшествии на набережной Фонтанки – мало ли драк и прочих безобразий происходит за день в таком большом городе, как Петербург.

А причина отставки Нессельроде находилась в квартире князя Одоевского. Правда, взаимосвязь между появлением в XIX веке людей из XXI века понимали немногие. Хотя некоторые и догадывались о причинно-следственной связи утренних бесед в Летнем саду императора с внешне неприметным господином. Но догадки – это далеко не факты, и какие-либо выводы по ним делать рано.

Впрочем, князь Одоевский сообщил Виктору Сергееву о том, что к нему на улице несколько раз подходили старые знакомые, которые, среди прочих, чисто житейских тем, заводили разговоры о его квартирантах. Владимир Федорович все больше отшучивался, а самым настырным сказал, что, дескать, действительно, гостили у него дальние родственники из Первопрестольной, которые недавно уехали домой.

Труднее всего было императору. К нему зачастили родственники и ближние сановники, которые не прямо, конечно – с Николаем особо не поспоришь – намекали, что, дескать, увольнение министра иностранных дел – весьма опрометчивый поступок.

Но император на все намеки отвечал односложно: «Это моя царская воля, и я от своего решения отказываться не собираюсь».

А вечером, встретившись в Аничковом дворце с графом Бенкендорфом и Виктором Сергеевым, Николай сказал:

– Господа, поверьте, это, наверное, самое трудное испытание за последние десять лет. Они что, все сговорились – только и зудят мне о том, что без этого Нессельроде на Руси все пойдет кувырком. Это черт знает что! Только теперь я начинаю понимать, как глубоко свил паутину этот подлый паук. Прав, трижды прав был уважаемый Александр Павлович, который раскрыл мне глаза на делишки этого Карлуши.

Кстати, Виктор Иванович, вы не знаете, как его самочувствие? Очень будет плохо, если Александр Павлович надолго сляжет в постель. В это сложное время мне так необходимы его советы и поддержка…

– Ваше величество, – ответил Сергеев, – сегодня с утра у нас был краткий сеанс связи с будущим, во время которого мне передали кое-что из лекарств и оборудования, а между делом сообщили, что у Александра все в порядке со здоровьем, и дня через два он будет снова здесь. И вот еще, это персонально вам.

Виктор протянул императору конвертик, на котором по-французски было написано рукой его дочери: «Pour le pape» («Для папы»). Николай взял конвертик, приложил его к губам, а потом вскрыл и начал читать послание Адини из будущего. По мере чтения лицо его посветлело, а на глазах блеснули слезы.

– Адини пишет, – сказал он, закончив чтение, – что прошла полное обследование у ваших докторов, которые обещали излечить ее раз и навсегда от страшной болезни. Ей нравится в вашем мире, Виктор Иванович, хотя в нем и немного непривычно. Ну, в этом я с ней полностью согласен.

Николай хотел спрятать записку дочери в карман своего мундира, но Сергеев покачал головой и протянул царю руку.

– Ваше величество, – сказал он, – я бы посоветовал вам не хранить эту записку при себе. Вы или отдайте ее мне, или тотчас же уничтожьте. Не забывайте, что теперь за нашими контактами пристально следят разного рода доброхоты, и им совсем ни к чему знать о существовании портала.

– Пожалуй, вы правы, – сконфуженно ответил царь, отдавая записку Виктору. – Хотя я и не представляю, у кого поднимется рука рыться в моих карманах.

– Ваше величество, – вступил в разговор до сего момента молчавший Бенкендорф, – мои люди наблюдают усиленное внимание каких-то подозрительных личностей к квартире князя Одоевского. Кое-кто из них пытался под различными предлогами проникнуть в квартиру.

У вас в Зимнем дворце, как мне доложили, некоторые лакеи тоже проявляют излишнее любопытство к вашим отлучкам из дворцовых покоев и пересылаются с помощью записок с некоторыми иностранными посольствами. Так что предосторожности Виктора Ивановича вполне обоснованны.