Степан Разин - Андрей Николаевич Сахаров

— Спасайся, батька, сгинем без стругов!

В ярости ударил Степан нескольких человек, пробегавших мимо, но те только метнулись в сторону и, словно не заметив, продолжали свой бег.

Он стоял один и старался удержать этих людей, а со Свияги все нарастал и нарастал вой чубаровского полка. Крутился в бешенстве Степан, скрипел зубами, набухла от крови тряпка на голове, нестерпимо ломило ногу, кровоточило правое плечо — видно, задело пулей. Эх, можно же было еще уйти в острог, отсидеться там, а к стругам выслать верных людей сотни две-три, отогнать лодки подальше вниз. Но метались вокруг обезумевшие от страха люди, гибли в кромешной ночной мгле.

К Разину подскочили его ближние казаки, схватили под руки, поволокли, говорили ему: «Идем, батька, идем к стругам, промедлим — повяжут нас всех, выдадут воеводам!» — а сами крикнули в темноту, чтобы держались люди в остроге, что пошел Степан Тимофеевич за помощью и вскоре будет…

А Степан уже не мог идти, валился с ног от ран, от великой боли душевной, оттого, что бросал он свое войско, оставлял его на поток и разгром князя Борятинского, уходил тайно, обманом.

Остановились повстанцы, прикрыли атамана. Казаки подхватили его, понесли к Волге, а там уже творилось неладное, брали повстанцы струги с бою, спасали себя кто как мог. Ближние люди нашли атаманский струг, отвязали его от кола, стащили в воду, спихнули вслед еще несколько лодок. Положили Степана на елани, набросили сверху зипун, оттолкнулись от берега и ударили веслами по воде. В кромешной тьме полетели один за другим казацкие струги на низ, оставляя вдалеке гремящий пылающий город…

Наступил рассвет. И оказалось, что не все еще потеряно. Оставшиеся казаки, крестьянские отряды, блюдя разинский наказ, засели в остроге, укрепились под городом в обозе и приготовились сидеть.

Теперь уже все переменилось: подходила с поля конница Борятинского против обоза повстанцев, а пешие шли приступом на острог с другой же стороны подступал к острогу Иван Милославский.

Серый и холодный выдался день 4 октября. Шел снег вперемешку с дождем. Черная Волга вся покрылась белыми барашками. Неуютно и холодно чувствовали себя повстанцы в остроге. Изменились к ним и посадские люди: позапирались все по своим дворам, а кто громче всех кричал раньше против воевод, те как-то особенно притихли.

С первого же приступа Борятинский и Милославский ворвались в острог, сбросили восставших с вала, погнали их по улицам, дворянская же конница овладела обозом, отрезала повстанцам путь к берегу. Там еще стояли десятки больших и малых стругов и лодок, лежали многие войсковые запасы, но пробиться к ним было уже нельзя. Некоторые крестьянские отряды бросились из острога прямо в лес, а за ними гнались стрельцы с бердышами, рубили по спинам. Другие же побежали к стругам, и здесь рубили их дворяне Борятинского и Милославского. От двадцатитысячного войска в живых осталось несколько сот — тех, что успели дойти до лесов или уйти на пустых бочках, на бревнах через Волгу, остальных государевы люди порешили всех на месте; где заставали, там и кололи, топили. Пятьсот человек взяли в плен, и теперь они сидели связанные рядами в остроге, ожидали своей участи.

А Борятинский в тот же день послал от Симбирска по черте своих людей наводить порядок по селам и острожкам, а сам стал обозом в остроге.

21. МНОГИЕ И ЖЕСТОКИЕ БОИ

Стоял уже Юрий Борятинский в Симбирске, а Иван Милославский начинал свой воеводский сыск над симбирянами, искал, кто предался ворам, кто прельстился их ложными речами.

В приказной избе скрипели перьями подьячие, сочиняя грамоты великому государю в Москву, князю Петру Урусову в Казань, князю Григорию Ромодановскому в Бекгород и в иные верные царю города и полковым воеводам о великой победе над Стенькой Разиным. И писали подьячие, что был на тех боях Разин поранен и ушел едва жив с немногими людьми в небольших лодках и побежали казаки Волгою на низ.

Поскакали гонцы из Симбирска в Москву и ближние города, а из Москвы уже в октябре и ноябре месяце пошли из разных приказов Разрядного, Казанского дворца Посольского и иных грамоты от имени великого государя по всему Российскому государству о победе под Симбирском.

Но шли эти вести лишь по государевым городам да по приказным избам, скользили по верхам. Кончился октябрь месяц, наступал ноябрь, а в лесном Заволжье, по лесным засекам, по захваченным уездными людьми городам не было о них ни слуху ни духу, да и не могли гонцы пройти там. Пятнадцать больших уездных городов еще держали в своих руках повстанцы, и среди них Алатырь, Саранск, Пензу, Курмыш, Темников, Кадом, Верхний и Нижний Ломовы, Корсунь и другие. С трудом пробивались по Симбирскому уезду ратные люди Юрия Борятинского, не отходил далеко от Арзамаса Юрий Долгорукий, высылал лишь из города полк Федора Леонтьева то в одну то в другую сторону, и везде Леонтьеву приходилось туго. Повстанцы перерезали все пути между полковыми воеводами, и каждый из них воевал в одиночку. Были дни, когда Долгорукий не мог послать даже гонцов в Москву без того, чтобы не попали они в руки восставших крестьян, обложивших всюду Арзамас.

Кружили разинские атаманы в междуречье Оки и Волги, крепко стояли в своих уездах и городах, и не знали они, что нет уже Разина под Симбирском и нет там их казацко-крестьянского войска. А если и доходили до них смутные вести о победах государевых ратных людей, так многие и не верили этому, знали, что приврать могут приказные души. Главное, что были в их руках города и села и все больше и больше людей шло к ним из уездов. И все бунташные города были в ссылке друг с другом: писали письма козьмодемьянцы ядринцам и курмышанам, а те цывилянам и алатырцам и договаривались меж собой, чтобы «им, соединясь… дворян и начальным людей и подьячих побивать… а как… придут великого государя ратные люди, и им битца всем и в городе в осаде сидеть и помереть всем заодно».

Подбадривали друг друга атаманы, ссылались грамотами, распространяли всюду прелестные письма, и множились бунташные люди, выводили бояр, дворян и приказных людей именем батюшки Степана Тимофеевича! И всюду ждали его: и в