Сад лжи. Книга 1 - Эйлин Гудж

Рэйчел подумала о молоденьком морском пехотинце, умершем вчера по ее вине. Именно он явился к ней во сне.

На нее накатила волна парализующей беспомощности.

«Мне нельзя идти сейчас к раненым. Я не могу допустить, чтобы это повторилось», — подумала Рэйчел.

Конечно, она знала, что все равно должна идти. Паниковать? Никто не давал ей такого права. Это была роскошь, на которую у нее просто не было времени.

— Скажите Маку, что я сейчас.

Лили кивнула и, оставив дверь открытой, поспешно удалилась.

Рэйчел сунула босые ноги в сабо, сделанные из старых шин и парусины. Она купила их у уличного торговца в Дананге за тридцать пять пиастров. Дорогие туфли, привезенные из Нью-Йорка, развалились в Тьен Санге через две недели ходьбы по грязи — к тому времени начался сезон дождей.

Она немного задержалась перед зеркалом, чтобы привести в порядок разметавшиеся по плечам волосы: собрав их в пучок, Рэйчел проткнула его острием шпильки.

Покончив с прической, она мельком взглянула на свое отражение: бледное лицо, ввалившиеся глаза, под ними лежат темные тени. «Боже, я выгляжу, как фанатик-миссионер из какой-нибудь дешевой мелодрамы, — пронеслось у нее в голове, — сражающийся с чумой и муравьями-убийцами где-нибудь в африканской глубинке».

При мысли о своей горькой доле Рэйчел ощутила зловещее удовлетворение, тут же сменившееся чувством стыда. «Ты что, ищешь себе наказание за прошлые грехи? — спросила она себя. — «Посыпание Головы Пеплом», а в главной роли Рэйчел Розенталь! Что будет следующим номером — власяница или самоистязание?»

Что ж, решила она, может быть, начиналось именно так. Сам приезд сюда действительно был своего рода наказанием — за Дэвида и ребенка. Но сейчас все изменилось. Сейчас она на самом деле хотела помочь хоть в чем-нибудь, даже в самом малом.

Повернувшись, Рэйчел нетерпеливо толкнула полуприкрытую дверь и вышла в крытый проход, тянущийся вдоль всего бетонного, похожего на барак здания. Утро, оказывается, уже наступило — набрякший кровью глаз рассвета, проморгавшись, наконец приоткрылся, рифленые жестяные крыши ютящихся внизу домишек горели в первых лучах солнца. Деревня постепенно оживала, несмотря на столь ранний час. В полях, начинающихся сразу за околицей, среди высоких рисовых стеблей она увидела несколько национальных вьетнамских соломенных шляп-конусов. До ее уха доносилось печальное мычание буйволов, скрип колес запряженной волами повозки, тащившейся непроезжей колеей. Все эти звуки были привычными, и только свист вертолетных лопастей, словно косивших неподвижно висящий над землей воздух, казался чем-то посторонним, царапал слух.

Этот звук напомнил Рэйчел о том, зачем она здесь.

Она ускорила шаг — теперь она почти бежала, и ее сабо глухо постукивали по бетонному настилу. Крытый проход резко обрывался, так что вскоре ей пришлось двигаться по узкой тропинке через пальмовую рощицу перед госпиталем. Ступив на тропинку, Рэйчел сразу по щиколотку увязла в грязи.

— Дерьмо, — ругнулась она про себя.

В мутно-молочном свете она с трудом нашла деревянный настил: доски покрыты плотным слоем грязи. «Ох уж эти дожди! — подумала она. — Даже нью-йоркская мокрятина и то покажется Сахарой».

Подавляя желание идти быстрее, она осторожно продвигалась вперед.

Наконец из тумана показались очертания двухэтажного здания. Госпиталь. Облупленная штукатурка, единственным украшением которой служат малиновые рабатки каких-то невыразительных тропических растений и вьющиеся толстые лианы. В этих старых стенах есть свой чисто французский шарм, словно здание стоит где-нибудь в центре Парижа… Но вместе с тем ни один разумный человек не решился бы в него войти по своей воле.

Обогнув восточное крыло госпиталя, Рэйчел подошла к входу напротив вертолетной стоянки. Там она увидела тот самый вертолет, о котором говорила Лили, — большой транспортный «чайнук», чьи винтовые лопасти, лениво вращаясь, прочерчивали круги в бледно-клубничном небе. Люк грузового отсека был открыт, и санитары в зеленой форме с белыми нарукавными повязками выгружали что-то на носилки.

«Что-то», перевязанное окровавленными бинтами.

Из далекого прошлого вспомнилось: их шестой класс повели на экскурсию по оптовому рынку в нижнем Манхэттене. Вокруг ряды висящих на крюках окровавленных мясных туш — кожа содрана, жилы и сухожилия выставлены напоказ. Весь ее завтрак, молоко и корнфлекс, мгновенно оказался на усыпанном опилками полу.

Рэйчел охватила паника.

«Что если это повторится опять? Что если снова по моей вине погибнет человек? Что если… Нет, надо, — решила она, — гнать из головы такие мысли».

Скорее в госпиталь.

«Не думай, не чувствуй! — приказала себе Рэйчел. — Шевели своей идиотской задницей!»

Она словно услышала насмешливый хрипловатый голос Кэй: «Это все равно что жалюзи на окнах. Дергаешь за шнур — и видишь ровно столько, сколько тебе надо, а остального как бы и нет. Так и тут. Иначе сойдешь с ума».

Сойти с ума, казалось, совсем просто, особенно когда рядом палата, где поистине разыгрывались сцены из дантовского «Ада».

Глотнув свежего воздуха, Рэйчел решительно открыла дверь. Она вошла в комнату, которая напоминала фабрику. Фабрику, где оборудованием служило все, что попадалось под руку. Это была операционная, в которой использовались хирургические инструменты из армейского арсенала, а «Корпус Кристи» (так назывался этот госпиталь, содержащийся за счет благотворительной католической организации) служил в качестве базы. Обычные козлы, на которые опускали носилки; провода, тянущиеся под потолком, позволяли делать срочные внутривенные вливания. В углу, под полками, где лежали перевязочные материалы, находились чаны на пятьдесят галлонов с водой, где отмачивали окровавленные марлевые бинты, чтобы потом, выпарив, их опять можно было использовать. Никакой сложной аппаратуры, никаких новинок. О том, что техника все-таки шагнула в XX век, говорил старенький, огромных размеров генератор, снабжающий госпиталь электричеством: его тарахтение было слышно даже сейчас, несмотря на крики врачей и сестер в операционной и душераздирающие стоны умирающих.

Предбанник был заполнен ранеными. Часть из них находилась в операционной, отгороженной ширмой, из-за которой раздавались вскрики раненых, измученных нескончаемыми болями. Повсюду следы крови — на бинтах, на грязной солдатской форме… Кровь била фонтаном из перебитых артерий, образовывая на цементном полу большие лужи.

В углу Рэйчел заметила Иена Макдугала: широкие плечи устало горбятся, седеющая рыжая голова склонилась над только что доставленным раненым — обе его ноги оторваны по колено. Молоденькому солдату на вид, казалось, не больше семнадцати. «Мама, мама», — кричал он, корчась от боли.