Тайна убийства Столыпина - Виктор Геворкович Джанибекян

Столыпин понял, что даже если он будет безукоризненно выполнять советы доктора, от болезни не уйдёт, и пытался вспомнить, было ли нечто подобное у его батюшки.

Доктор предписывал ему хороший отдых, без волнений и тревог, и советовал чаще гулять по вечерам, не есть плотно и — упаси, Боже! — не вступать в споры и дискуссии.

— Как без них на службе! — удивился Пётр Аркадьевич. — Это просто невозможно!

— Надо обходиться без них, — изрёк лекарь, петербургское светило.

В середине мая Столыпин вместе с семейством переехал в Елагин дворец, и рядом с ним на даче поселился, как обычно, министр финансов с супругой. После долгого перерыва, вызванного расхождением по делу Крестьянского банка, Столыпин сам позвонил вечером к Коковцову и пригласил зайти к нему, чтобы переговорить по текущим вопросам. Поскольку Коковцов знал, что Столыпин неохотно выходит по вечерам на прогулки, он согласился прийти в гости.

Встретил его Столыпин, как всегда, с большой сердечностью, словно никаких деловых расхождений у них и не было.

— Хотел бы, Владимир Николаевич, поставить вас в известность о своих летних планах и узнать ваши намерения.

— Никаких планов пока у меня нет, так как едва успеваю справиться с делами — предстоит сделать сравнительный обзор того, что осуществлено за пять лет и в каком положении представляется теперь финансовое положение России по сравнению с тем, каким оно было при начале думской работы.

— Я бы хотел, чтобы все мои соображения остались в тайне, — предупредил Пётр Аркадьевич, — так как не хотел бы говорить о них в Совете, чтобы не вызывать лишних пересудов. А соображения мои таковы: всё, что произошло с начала марта, меня совершенно расстроило. Честно говоря, я потерял сон, покой и мои нервы натянуты до предела — я чувствую, как всякая мелочь меня раздражает и волнует. Решил провести лето в абсолютном отдыхе и думаю для этого воспользоваться любимой ковенской деревней, где можно изолировать себя от всего мира и избавиться от всяких дрязг и неприятностей. Так что мои планы, Владимир Николаевич, отправить туда семью ещё в мае, перевести туда часть моей охраны, прожить там неотлучно весь июнь, всего лишь на несколько дней в начале июля вернуться на Елагин остров, чтобы приготовиться к поездке в Киев, и только после киевских торжеств вернуться в Петербург окончательно. Если всё будет благополучно и я увижу, что здоровье ещё требует отдыха, то проведу остаток сентября где-нибудь на юге и вернусь в столицу только к первому октября.

Столыпин уведомил Коковцова, что от государя согласие он уже получил, и теперь все дела по Совету министров будут идти к Коковцову, потому что многие откладывать просто нельзя, а по делам несущественным его решение необязательно.

Коковцов заметил:

— Хотелось бы, чтобы на моё имя было письмо, так как отдельные министры могут потребовать обсуждения только с вашим участием. Их вопросы, к примеру, по сметным разногласиям.

— Пожалуйста, я напишу на ваше имя... — сказал Столыпин. — У меня есть к вам и просьба. Как вы знаете, в конце августа в Киеве назначено открытие памятника императору Александру Третьему и тогда же состоится представление государю уполномоченных от девяти губерний Северо- и Юго-Западного краёв, выбранных на основании только что введённого положения. Из министров будет присутствовать министр народного просвещения Кассо, всем остальным государь предоставил право приехать по их собственному желанию. Я хотел бы дружески попросить вас, чтобы приехали в Киев и вы, не только потому, что вы мой заместитель, но и потому, что мне дорого ваше присутствие: всем известно, что вы не сочувствовали способу проведения закона через Верховное управление. Как вы смотрите на моё предложение?

— Теперь, когда закон уже существует, я согласен принять ваше предложение — сочувствовал я ему или не сочувствовал, значения не имеет. Просто я не знаю, смогу ли вырваться при такой сметной лихорадке из-за отношений с военным министерством и известной вам враждебности ко мне со стороны Сухомлинова.

— Будем считать, что вопрос улажен, — сказал Столыпин, — я устрою всё так, что вы уедете из Киева, как только государь примет земских гласных.

В начале июня Столыпин отбыл в своё имение и вернулся в Петербург, как обещал, только в начале следующего месяца и всего на несколько дней.

На приёме у государя Столыпин доложил все частности предстоящей его поездки в Киев с посещением Чернигова.

— Хорошо, — сказал Николай II, — а после Киева мы поедем на продолжительный срок в Ливадию. Вы же знаете, как я люблю Крым.

Коковцов не просто так просил Столыпина в именном письме указать, что все свои полномочия он временно, пока отдыхает, передаёт министру финансов, а не кому-нибудь другому. Чиновники высокого ранга, что маленькие дети, тоже обижаются, если их в чём-то ущемляют.

Коковцов не поладил с министром Кривошеиным.

Распря вышла из-за Крестьянского банка, взгляды на одну и ту же проблему у министров разошлись. В спор вмешался государь.

— Эти разногласия нужно ликвидировать, — велел он, — и как можно скорее забыть, что случилось.

Но министры не забыли, и вернуться к спору пришлось Столыпину. Во время кратковременного пребывания в Петербурге он пригласил к себе Коковцова. В кабинете находился и Кривошеин, который был несколько смущён, что в дело втянут теперь и председатель Совета министров. Столыпин не стал вести дипломатическую игру, а напрямик сказал Коковцову:

-Я побеспокоил вас, Владимир Николаевич, узнав только что от Александра Васильевича, что волновавший вас вопрос о судьбе Крестьянского банка получил в моё отсутствие совершенно неожиданное разрешение. Оно меня радует, вам даёт полное удовлетворение, а с меня слагает большую тяжесть. Но перспектива вашего ухода мне тягостна, не скрою. Александр Васильевич нашёл выход из создавшегося положения, и я тому только рад. Я нисколько не намерен настаивать более перед его величеством на одобренном государем моём и Александра Васильевиче мнении. Но не могу не сказать вам в присутствии Кривошеина — и за этим я и просил вас прийти ко мне, — что вы всегда действовали открыто и честно; возражая мне против того, что мы с ним задумали, и считая наше мнение ошибочным, не постеснялись поставить на карту ваше служебное положение, находя невозможным нести ответственность за чужие ошибки. Я сердечно благодарю вас за то, как вы себя держали, а Александру Васильевичу не могу