Единственная женщина - Анна Берсенева

Холодом пахнуло на нее, холодом и сыростью. Лиза вздрогнула было, но что-то влекло ее наружу, и она ступила босой ногой на мраморные плиты лестницы-веранды…

Как удивительно будет здесь летом! Даже сейчас, несмотря на пронизывающий ветер, она чувствовала себя танцовщицей, и ей хотелось танцевать — прямо на обжигающе-холодном мраморе. Она и пробежалась по нему, подняла руки, закружилась, приподнявшись на носки…

— Лиза! — вдруг услышала она сквозь шум ветра. — Лиза, куда ты, не уходи!

Выходя на веранду, она прикрыла за собою балконную дверь, но — наверное, от ветра — та распахнулась снова. Лиза увидела, что Юра проснулся и, лежа на животе лицом к балкону, неотрывно смотрит на нее, подперев голову руками. Но почему он так странно зовет ее?..

Она бегом вернулась в комнату и уже через мгновение оказалась рядом с ним.

— Что ты? — спросила она взволнованно. — Я ведь никуда не ухожу, что ты?

Он перевернулся на спину быстрым движением, и Лиза в тревоге заглядывала теперь в его глаза, сидя на краешке кровати.

— Я сам не знаю… — тихо сказал он, и Лиза вдруг заметила в его глазах отблеск страха — какого-то детского страха.

Он казался сейчас беспомощным, как ребенок, он никогда не был с нею таким! И это было так неожиданно: мужчина, подаривший ей удивительный дом, мужчина, который словно бы держал ее постоянно на руках… Она наклонилась, коснулась губами его губ. Он тут же приник к ее губам, погрузился в поцелуй, как в живительный источник, и привлек ее к себе.

Лиза чувствовала, что он сгорает от желания, что его тянет к ней сильнее, чем магнитом, она чувствовала его мужскую мощь и страсть — и одновременно он был каким-то растерянным, и она снова подумала о нем, как о ребенке…

И вдруг она поняла: в нем нет сейчас того невидимого запрета, который она ощущала именно в такие минуты, в минуты самой страстной близости! Он хотел ее, он ничего больше не скрывал от нее, он весь был раскрыт перед нею и без слов умолял ее быть с ним, утолить его страсть…

И она обняла его, приподняла его голову и покрывала его лицо легкими поцелуями, одновременно лаская его рукой, ощущая пальцами его ставшие твердыми соски, дорожку волос у него на животе и их густой треугольник ниже…

Она приникла к нему, поражаясь его неподвижности — он был весь напряжен как струна, как тетива, но словно ждал от нее чего-то, — и, мягко скользнув по его телу своим обнаженным телом, Лиза опустилась ниже, взяла в губы его темный твердый сосок, прикоснулась к нему языком, и снова — вниз, чувствуя, как он раздвигает ноги, как тянется к ней, слыша, как томительный, хриплый стон вырывается из его полуоткрытых пересохших губ… Она спрятала свое лицо между его ног и услышала, как он вскрикнул от наслаждения, и обвила руками его бедра — и он подался к ней, прошептал:

— Еще, милая, еще!.. Мне так… хорошо!..

Он никогда прежде не позволял ей того, что происходило сейчас — именно не позволял, и она стеснялась своих робких попыток, не понимая, почему так происходит… А сейчас она уже не могла думать — все в ней звенело, его наслаждение отдавалось в ней, она губами ощущала во всем его теле, в его напряженной плоти, страстный, захлебывающийся стон, и губами же слышала, как он произнес, задыхаясь:

— Не могу больше… Все… Сейчас…

Он прикоснулся к ее лбу, словно желая оттолкнуть перед последними страстными судорогами, но она почувствовала, что он не хочет этого, что он всем телом тянется за нею, всем телом умоляет ее не отшатываться в эти мгновения… И, поверив своему неотменимому чувству, она приняла в себя его бурные содрогания…

… Лицо у него было взволнованное, счастливое и виноватое. Он гладил ее пепельные волосы, разметавшиеся по его плечу, он целовал ее и притрагивался к ее лбу мимолетными движениями пальцев — точно желая удостовериться, что она не исчезла.

— Тебе… Тебе неприятно было?.. — вдруг спросил он между двумя поцелуями.

— Юра, почему ты об этом говоришь? — Лиза подняла на него глаза, всмотрелась в его лицо. — Ты считаешь, что мне должно быть неприятно?

Она видела: в эту ночь что-то изменилось в нем, и это «что-то» — не просто новый способ любви. Да и странно было бы думать, что в способе любви может для него быть что-то новое — ведь не мальчик он! Ведь ее пронизывает сладкая истома при одном воспоминании о проведенных с ним ночах… Но почему тогда?..

— Почему, Юра? — снова спросила она.

— Мне кажется… — он говорил медленно, подбирая слова. — Кажется, что ты делаешь это только из-за меня, что ты заставляешь себя это делать, чтобы доставить мне удовольствие…

— Боже мой, но ведь это совсем не так! — Лиза была удивлена его странными словами. — А если бы и так — что же в этом плохого?

То, что она услышала, совершенно потрясло ее:

— Я не привык, чтобы женщина делала что-то для меня — не только в постели, вообще, понимаешь? Я не верю, что это возможно, и я к этому совершенно не готов… Мне просто никогда не было необходимо, чтобы женщина что-то делала для меня! Раньше — никогда…

Когда до нее дошло, что это говорит мужчина, лет пятнадцать женатый, в жизни которого наверняка было немало женщин, — она замерла, не в силах произнести ни слова.

— Но… Почему же, Юра? — только и смогла она повторить. — Ты стесняешься, тебе неприятно — что это?..

— Это то, чего я совсем не знаю… Я вообще не помню, чтобы кто-нибудь что-нибудь делал именно для меня, забывая о себе. Ну, Серега — но ведь то совсем другое. Да я никогда ничего и не ждал ни от кого. А сейчас — мне показалось, ты вот-вот исчезнешь, такая ты была в этом несуществующем саду, под луной! Я чуть с ума не сошел от страха. И я боюсь, что не нужен тебе такой… растерянный, ничего тебе не дающий и чего-то ожидающий от тебя!..

Лиза готова была и заплакать, и рассмеяться. А она-то думала, что знает его, чувствует все, что с ним происходит! И все время, все это время — ей уже казалось, что они были вместе всегда, целую вечность! — в нем так глубоко сидела эта детская, наивная боязнь — выглядеть слабым, смешным, чувствовать чью-то заботу о себе…

— Ах, Юра! — Она приложила ладони к его щекам, повернула к себе его лицо. — Ты думаешь, я стану клясться тебе, объяснять? Я люблю тебя, и я сделаю для тебя все — нет ни-че-го, что я не сделаю для тебя! А верить или не верить — дело твое. Мне бы твои заботы…

Он всматривался в ее лицо, не отводя глаз, он смотрел на нее так, словно видел впервые. Потом что-то мимолетное, совершенно неуловимое, мелькнуло в его глазах, и он улыбнулся — такой детской улыбкой, какой она никогда не видела на его лице.

— Да? — спросил он.