Юрий Ларин. Живопись предельных состояний - Дмитрий Смолев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Комсомольский клуб действительно в конце 1987‐го переименовался в «Политклуб имени Бухарина», а некоторые его участники сблизились с семьей своего титульного героя. Особенно тесными оказались отношения родственников Николая Ивановича с «политорганизатором клуба» (так именовалась его должность) Валерием Писигиным. Очень скоро тот стал довольно влиятельной фигурой среди сторонников перестройки (а были, напомним, и противники): в 1989 году возглавил новую прогрессивную институцию – Межрегиональную кооперативную федерацию СССР; потом перебрался на жительство в Москву, работал журналистом. Анна Михайловна Ларина прониклась к Писигину огромной симпатией и даже называла его «еще одним сыном».
Но вернемся чуть назад. После юбилейной речи Горбачева реабилитация Бухарина с очевидностью назревала – и, наконец, состоялась. 4 февраля 1988 года пленум Верховного суда СССР отменил приговор Военной коллегии Верховного Суда СССР от 13 марта 1938 года и прекратил дело за отсутствием состава преступления. Все осужденные (кроме Генриха Ягоды, бывшего главы НКВД) были формально реабилитированы, а 21 июня 1988‐го еще и посмертно восстановлены в партии.
И сразу «бухаринский бум», как охарактеризовал Стивен Коэн совокупность происходивших в то время событий, вышел на новый виток. В своей книге «Жизнь после ГУЛАГа» Коэн писал:
Из «архиврага народа» Бухарин превратился в одного из величайших героев нации, даже в подлинного наследника Ленина. Составляющими «бума» стали сотни хвалебных статей в прессе, переиздания его трудов, исследования, положительно оценивающие роль идей Бухарина, три полных биографии – помимо ставших бестселлером мемуаров Анны Лариной, годовая выставка в Музее Революции, три художественных фильма, целый ряд романов, пьес и стихов, а также многочисленные визуальные артефакты, от значков с его изображением до живописных полотен.
Добавим, что в московском издательстве «Прогресс» тиражом 150 тысяч экземпляров вышла и книга Коэна «Бухарин. Политическая биография» – та самая, в переводе «Е. и Ю. Четверговых». При нашей встрече Стивен Коэн рассказывал:
Мою книгу о Бухарине издали здесь, на ней указан 1988 год, но это неправда. «Прогресс» это издание действительно подготовил в 1988‐м, но его заблокировали. Тогда проходила последняя партийная конференция, на ней обсуждали «дело Ельцина». А «Прогресс» был мощным, влиятельным издательством под контролем Александра Яковлева, возглавлял его Александр Авеличев. Они собирались выпустить тираж к конференции и раздать каждому делегату по экземпляру. Лигачев этого не допустил. И тираж появился только в 1989‐м.
Это был первый случай, когда в СССР издали труд, принадлежавший перу западного советолога. Тогда же, в 1989 году, увидел свет упомянутый «бестселлер» – книга воспоминаний Анны Лариной «Незабываемое», начатая ею еще в 1970‐х. Перед тем журнал «Знамя» опубликовал большие фрагменты этих мемуаров, и они стали сенсацией, несмотря на лавину других сведений о прошлом, прежде закрытых.
А вот среди «целого ряда стихов» одним из самых ранних оказалось произведение Евгения Евтушенко «Вдова Бухарина». Опубликованное в марте 1988 года – чуть ли не в формате передовицы – в газете «Известия», главным редактором которой состоял до своего ареста Николай Иванович, сочинение это должно было послужить образчиком «нового мышления» применительно к конкретной исторической коллизии. Тут смешалось многое: и битье в политический набат («Если когда-нибудь / вы повторите такое, потомки, / то покаяние / вам не поможет уже»), и педалированная псевдофутуристическая образность (о Юре Ларине: «Впервые ему открытое имя „Бухарин“ / его обожгло, словно магма, / выплеснувшаяся из столовских, / сошедших с ума кастрюль»), и актуальная новостная повестка («Но в квартире на улице Кржижановского / примета есть / эпохальная – / письмо рабочих КамАЗа / в защиту чести Бухарина»). Суммарно почти рэп, еще до всякого рэпа.
Стихотворение «Вдова Бухарина» уже и в момент его публикации воспринималось многими скорее как патетическая «агитка», нежели пример высокой гражданской поэзии, – но «агитка» все-таки своевременная, уместная, подыгрывающая полезным переменам в обществе. Сегодня эти строки читаются буквально через усилие (да простит нас покойный Евгений Александрович, а заодно уж и все поклонники его творчества). Тем не менее, перед нами примечательный документ эпохи, которая то верила, то не верила в силу собственных заклинаний, но на всякий случай придавала им максимальную звучность: вдруг поможет? Кстати, одно предсказание оттуда все же сбылось. Евтушенко написал: «Простите, Юрий Борисович, / который должен быть Николаевич», – и действительно, свое паспортное отчество Ларин вскоре изменил официально.
Для членов семьи известие о реабилитации стало, естественно, событием исключительным, первостепенным. Разделить с ними радость поспешили все, кто был рядом – и уже давние союзники, и вновь обретенные.
Собрались отметить это счастливое для нас событие в моей мастерской в Козицком переулке, – рассказывал Юрий Николаевич. – Помню, был Юра (Карякин. – Д. С.), Алесь Адамович, ребята из Набережных Челнов, где был создан неофициальный клуб Бухарина, конечно, мамины и мои друзья. Это был наш праздник.
Сопутствовали празднику дополнительные приятные новости – например, семье вернули из спецхрана некоторые мемориальные вещи Николая Бухарина. А его дочери Светлане Гурвич позволили, наконец, защитить докторскую диссертацию, которая «мариновалась» с 1970‐х.
Известность в той или иной мере обрушилась на них всех, но наибольшее бремя славы досталось Анне Михайловне. В тот период ее буквально рвали на части. По словам Стивена Коэна, опубликованные мемуары «сделали ее самой знаменитой политической вдовой Советского Союза». В «Жизни после ГУЛАГа» он так преподносит ее реакцию: «Представляешь, – говорила она удивленно-смущенно, – эта старая зэка в 74 года стала звездой!»
Правда, наставшая «звездная жизнь» протекала все еще в прежних, непритязательных декорациях и отчасти по предыдущему сценарию. Надежда Фадеева мысленно реконструирует тогдашнее положение дел: «Юра живет у нас в проходной комнате, Коля один на Дмитровском шоссе и ни в какую не хочет менять школу». Казалось бы, самое время воспользоваться благоприятной ситуацией и предпринять что-то кардинальное в интересах семьи. Но Анна Ларина – человек со своими принципами, и она не склонна извлекать личные выгоды из долгожданного торжества справедливости.
Нас спас Егор Яковлев! – продолжает вспоминать Надежда Федоровна. – Как-то, когда мама уже устала так, что отказывалась буквально от всех интервью, позвонили из «Московских новостей». Они просили дать интервью каким-то немцам. Звонил сотрудник газеты, не помню его фамилию, он там писал политическую сатиру. Звонил раза три, но мама категорически отказывалась! И тогда звонит Егор Яковлев и говорит, что немцы обещали дать газете какое-то оборудование, что-то типа цветного принтера, если они устроят им интервью с мамой. А так как «Московские новости» мы все-таки любили, мама согласилась, и с немцами приехал сам Егор Яковлев. И понял нашу
