Солдаты России - Родион Малиновский

Внутри Ванюши что-то оборвалось, горький комок подкатил к горлу. Но он заставил себя дочитать письмо до конца:

«...С большим огорчением проводила его в Симбирский запасной полк, куда он получил назначение по нашей протекции. Жаль, что Вы мне не писали эти полгода. Неужели все чувства угасли и все прошло и развеялось, как дым? Я видела Ваше фото у В. Н. Вы выглядите таким молодцом, возмужали. Желаю Вам счастья.

Крепко Вас обнимаю.

Вал. Снегирева.

P. S. Фамилию я оставила свою, его фамилия мне не нравится.

В».

Какое-то время Ванюша сидел, тупо упершись взглядом в доску, которая закрывала бойницу пулеметного гнезда, потом глубоко вздохнул. Ему было нестерпимо обидно и больно, что Манасюк ради достижения своей цели пошел на подлость, оклеветал его, Ванюшу, в глазах Валентины Павловны, выставил его лгуном, вызвав у нее озлобление и ненависть к нему.

Но сама-то Валентина Павловна! Как она могла поверить Манасюку, от которого за версту пахнет подлостью?

— Ну и черт с вами! — вырвалось у Ванюши.

Проснувшийся от этого возгласа дежуривший с ним у пулемета Андрей Хольнов удивленно посмотрел на своего друга.

И странно, будто что-то тяжелое свалилось с Ванюшиной души, и она, облегченная, просветлела. Больше Ванюша не получал писем от Валентины Павловны, да и не хотел их получать, но зато аккуратно переписывался с Верой Николаевной. Теперь она предстала перед ним в каком-то новом свете. Ванюша понял, что это настоящий, преданный друг.

«Солдатский вестник» сообщил, что какой-то разведчик слышал в тылу немцев русскую речь. И вот пошли приготовления к разведке. Нужно было захватить пленных и узнать, в чем дело. Может быть, немцы используют русских пленных на окопных работах на передовых позициях, нарушая международную конвенцию по обращению с военнопленными? Тогда, мол, надо задуматься над тем, как их вызволить из плена.

Команда охотников четвертой роты под начальством прапорщика Гука, выследив немцев, ворвалась в их окопы, захватила двух немецких солдат и благополучно отошла с ними в свои траншеи. Это вызвало сильную перестрелку и артиллерийский огонь с обеих сторон. К удивлению пулеметчиков, аванпост № 2 остался вне обстрела. Но передовая траншея и вторая линия были под сильным огнем и понесли потери.

Французское начальство восхищалось храбростью русских солдат и их боевой работой. Командир французского корпуса генерал Дюма писал по этому поводу в своем донесении «Ils prouvent leur solide et sérieuse valeur et leur ardent désir de faire» 9, a русское начальство с достоинством принимало похвалы, а вместе с похвалами и французские ордена. Это побуждало его к организации новых и новых вылазок во вражеский тыл.

— Проклятые «кудемены», когда они только кончатся! — возмущались солдаты.

«Кудемены» — от французского «coup de main» 10 — разведывательный поиск. Переложение весьма вольное, но «кудемены» эти действительно засели в печенках.

— Кому на грудь кресты, а у кого голова в кусты, — невесело шутили русские солдаты.

Немцы начали вести себя очень осторожно и при каждом шорохе открывали беспорядочный огонь по всему фронту русских войск, тщательно заплетали проволокой все подступы к своим траншеям, в общем делали все, чтобы наши разведчики не могли проникнуть в их тыл. По показаниям захваченных вражеских солдат, они действительно использовали русских военнопленных на работах по укреплению своих тыловых позиций.

Русское начальство тоже приняло ответные меры. Чаще стали появляться в траншеях господа офицеры — проверяли дежурство и наблюдательные посты. Наведывался и командир 2-го батальона подполковник Готуа.

Это был очень требовательный к себе и к подчиненным офицер. Ходил он по траншеям один, без сопровождающих, в своих мягких кавказских сапогах и, как кошка, подкрадывался к постовому наблюдателю. И горе тому, кто задремал на посту — Готуа бил свою жертву обухом клинка или плашмя.

Но и тут не обошлось без солдатской хитрости. Вот подкрадется Готуа к дремлющему наблюдателю — хлоп его шашкой что есть силы. А это — чучело! Аж завизжит Готуа от злости.

Как ни храбр был командир батальона, но бить солдата на фронте опасно — можно пулю в затылок схлопотать. На это отнюдь не двусмысленно намекали ему солдаты в анонимных письмах. Однако подполковника пронять было трудно. Получив очередное письмо, он при первой возможности собирал солдат своего батальона, выходил на середину круга, высокий, сухой, в черной черкеске с гозырями, почти на целую голову возвышающийся над общей массой, и зачитывал письмо. После этого он вызывал к себе автора — если тот не трус. Разумеется, никто не выходил. Тогда Готуа объявлял, что письмо написано трусом, а он трусов презирает, рвал письмо на мелкие кусочки и пускал их по ветру. Тем не менее никаких покушений на подполковника Готуа не было — его побаивались.

Однажды в конце дня в пулеметном гнезде собрались пулеметчики и тихонько запели «Вечерний звон». Рядом в небольшом усике траншеи стоял дежурным наблюдателем Петька Фролов. Его тоже привлекла песня, и он, подойдя поближе, стал подтягивать. А голос у него был хороший, недаром Петр числился в запевалах команды. Да и песня была такая чистая, душевная, русская, что действительно вызывала «так много дум». Ваня поднял голову и посмотрел на вход — видит Петьку с карабином и рядом с его головой лицо подполковника Готуа. Командир батальона тихо подкрался сзади к Фролову и теперь внимательно вслушивался в песню. Ванюша вскочил как ужаленный и начал рапортовать, а Петр, воспользовавшись заминкой, незаметно улизнул на свой пост. Все были уверены, что Готуа в сумерках не заметил этого.

Командир батальона задал несколько вопросов Ванюше, а потом наводчику и его помощнику, как бы нарочно давал время Фролову запять свое место. Потом в сопровождении Ванюши направился к Петькиному усику.

— Что видишь, что слышишь, душа лубэзный? — обратился он к Фролову.

Тот растерянно что-то ответил.

— А почему ты бросаешь пост и уходишь песни петь?

— Никак нет, вашевысокородие, я был на месте и все время наблюдал за противником.

— Зачэм врешь, мэрзавец?! — повысил голос подполковник.

Кричать он не мог, понимал, что находится на аванпосту, под самым носом у немцев, поэтому только весь дрожал от злости и шипел, как змея.

— Он не виноват, я виноват, ваше высокоблагородие! — прошептал Ванюша.

Подполковник удивленно посмотрел на него, поблескивая своими черными, как уголь, глубоко посаженными глазами на худом старческом лице, — Готуа было, наверное, далеко за пятьдесят.