Добыча - Дэниел Ергин

«Джерси» начала интенсивные переговоры, невзирая на значительную вероятность того, что Нобели пытались продать собственность, которой больше не владели. Этот риск стал реальнее в апреле 1920 года, когда большевики вновь овладели Баку и немедленно национализировали нефтяные месторождения. Британских инженеров, работавших в Баку, посадили в тюрьму, а некоторых «нобелитов» судили как шпионов. Однако сделка становилась столь привлекательной в случае падения большевиков, а убежденность в таком падении была столь сильна, что «Джерси» и Нобели продолжали переговоры. В июле 1920 года, менее чем через три месяца после национализации, сделка была заключена. «Стандард ойл» приобрела права на половину нефтяной собственности Нобелей в России по действительно «минимальной цене сделки» — за 6,5 миллиона долларов с последующей доплатой до 7,5 миллиона долларов. Взамен «Стандард» получала контроль как минимум над третьей частью добычи нефти в России, над 40 процентами нефтепереработки и 60 процентами внутреннего российского нефтяного рынка. Риск был действительно очень велик — и слишком очевиден. Что если новый большевистский режим все-таки устоит? Национализировав месторождения, их можно разрабатывать или выставить на международный аукцион.

В последовавшей дуэли между капиталистами и коммунистами, последних представлял квалифицированный и находчивый комиссар внешней торговли Леонид Красин. Стройный, с острой бородкой, изысканный, убедительный и с виду благоразумный, он совсем не был похож на кровожадного фанатика, которого ожидали увидеть западные собеседники. Он нравился женщинам. «Красин выглядел как очень породистый и очень тренированный человек, истинный аристократ интеллекта и стойкости», — говорила одна англичанка. Красин понимал капиталистов как никто из его товарищей, поскольку сам когда-то был одним из них. До войны он служил на вполне приличной должности менеджера Бакинской электрической компании, а затем был российским представителем крупного германского концерна «Сименс». В то же самое время Красин являлся главным технократом подполья и, по словам Ленина, «министром финансов» большевистской революции. «Я человек без тени», — любил говорить Красин. Во время войны он играл роль одного из главных архитекторов военной экономики царской России, что создавало напряженность в его отношениях с коллегами-революционерами. Однако большевики нуждались в нем — единственном крупном бизнесмене в большевистской иерархии, нуждалисьв его руководящих способностях. В силу этого он получил два поста, комиссара не только внешней торговли, но и транспорта.

«Стандард» завершала свои переговоры с Нобелями, а Красин тем временем прибыл в Лондон для обсуждения торговых отношений от имени правительства большевиков. 31 мая 1920 года он отправился на Даунинг-стрит 10, по приглашению премьер-министра Дэвида Ллойд Джорджа. Это был исторический момент, — впервые советского эмиссара принимал глава правительства великой страны Запада. Появление Красина возбудило среди британцев противоречивые чувства, главным из которых было любопытство. Лорд Керзон, министр иностранных дел, глядел на огонь в камине, крепко сжав руки за спиной. Он не хотел пожать руку Красину, пока Ллойд Джордж не окликнул его строго: «Керзон! Будьте джентльменом!»

Через несколько месяцев, по мере того как англо-советские переговоры, хотя и с большими трудностями, продвигались вперед, сам Ленин направил Красину в Лондон секретное послание: «У этой свиньи Ллойд Джорджа нет ни стыда, ни колебаний, когда он врет. Не верь ни единому слову и трижды води его за нос». В ходе переговоров Красин проявил себя как сторонник поощрения аппетитов желавших торговать британских бизнесменов. Но от него мало что зависело. Его страна шла к экономической катастрофе — падение промышленного производства, инфляция, острая нехватка капитала и повсеместный дефицит продуктов питания, переходивший в голод. Россия отчаянно нуждалась в иностранном капитале для разработки, добычи и продажи своих природных богатств. И в ноябре 1920 года Москва выдвинула новую политику предоставления концессий иностранным инвесторам.

Затем, в марте 1921 года, Ленин пошел еще дальше. Он объявил о так называемой новой экономической политике, предусматривавшей значительное расширение советской рыночной системы, восстановление частных предприятий, а также расширение советской внешней торговли и продажу концессий. Это не значило, что изменились убеждения Ленина — он реагировал на срочную и крайнюю необходимость. «Мы не можем своими силами восстановить нашу разрушенную экономику без зарубежного оборудования и технической помощи», — заявлял он. Для получения этой помощи он был готов предоставить концессии «наиболее мощным империалистическим синдикатам». Характерно, что первые два примера нового курса были связаны с нефтью — «четверть Баку, четверть Грозного». Нефть могла снова, как в царские времена, стать наиболее доходным экспортным товаром. Одна из большевистских газет назвала ее «жидким золотом».

Ленинские заигрывания с Западом встретили мощное сопротивление его товарищей, в том числе вечно подозрительного Сталина. «Среди бизнесменов, приезжающих в Советский Союз, — предостерегал Сталин, — будут лучшие шпионы мировой буржуазии, и расширение контактов приведет к вскрытию слабых мест России». Тем не менее через неделю после объявления Лениным новой экономической политики Красин подписал в Лондоне англо-советское торговое соглашение. Затем он принялся раздавать предложения новых нефтяных концессий. С большой ловкостью Красин находил подход к различным компаниям, в то же время используя в игре с ними слухи и намеки, настраивая одну против другой.

Детердинг решил, что он не расстроен из-за потерянного дела Нобелей. Не совсем расстроен. Он, как и Нобели, был убежден, что проникновение «Стандард ойл оф Нью-Джерси» в Россию станет мощной страховкой для всех иностранных инвесторов, в том числе и для «Ройял Датч/Шелл», владеющей бывшей собственностью Ротшильдов. «Нам уже принадлежат несколько хороших мест за российским обеденным столом и весьма значительная часть еды на нем, — поучал он Гульбенкяна. — Обедать лучше в компании с людьми, заинтересованными в этом обеде». Однако Детердинг не примирился с намерениями большевиков распродать то, что он считал своей собственностью, и таким образом выгнать его из-за стола. Не собирался быть пассивным и Уолтер Тигл.

В 1922 году «Джерси», «Ройял Датч/Шелл» и Нобели приступили к формированию так называемого «Фронта Юни». Целью было создание общего блока против советской угрозы их нефтяной собственности в России. Впоследствии к ним присоединилась еще дюжина компаний. Все члены блока обязались бороться с Советским Союзом совместно. Они договорились добиваться компенсации за национализированную собственность и воздерживаться от индивидуальных дел с русскими. «Братство торговцев нефтью» с трудом верило друг другу и не верило Советам. Поэтому, несмотря на взаимные заверения и обещания, «Фронт Юни» с самого рождения стоял на весьма неустойчивых ногах. А ловкий Леонид Красин, хорошо понимавший капиталистов и инстинкт соперничества, продолжал мастерски играть с компаниями, настраивая их друг против друга.

Тем временем на многих рынках мира компании ощущали все растущее давление конкуренции со стороны дешевой русской нефти. Советская нефтяная промышленность, практически мертвая с 1920 по 1923 годы, была затем быстро восстановлена с помощью крупномасштабного импорта западных технологий, и СССР вскоре вышел на мировой рынок в качестве экспортера. Что касается «Джерси», ее высшие руководители оказались перед дилеммой: покупать ли им дешевую российскую нефть, невзирая на имущественные требования, или твердо стоять на почве морали? Теперь Тигл пожалел об инвестициях в предприятие Нобеля. «Я убежден, — говорил он, — вместо того, чтобы сидеть с этим больным дитятей и нянчить его уже несколько лет, мы могли бы инвестировать те же деньги в нефтяной бизнес где угодно таким образом, чтобы инвестиции немедленно становились продуктивными».

Хайнрих Ридеманн, глава «Стандард» в Германии, имел несколько иной взгляд на вещи: частным компаниям нелегко защитить свои права при конфискации и национализации. «Такое участие правительства в промышленности и предпринимательстве, как в России, есть нечто новое и неслыханное в истории бизнеса, — сказал он. — Никому из нас не нравится мысль помогать советским идеям. Однако, если другие собираются войти в Советский Союз, какая польза будет, если мы останемся в стороне?» Действительно, другие западные компании уже стучались в дверь — некоторые тихо, а некоторые с большим шумом. Они добивались концессий по всему Советскому Союзу — в Баку, на острове Сахалин. Собственность в Баку была именно той, на которую претендовали «Джерси», «Шелл» и другие. Еще хуже было то, что Советы продавали нефть с этих предприятий как со своих собственных. Существовал только один способ обыграть Советы: «Джерси» и «Шелл» могли создать совместную организацию, чтобы покупать российскую нефть. Тиглу эта идея совсем не нравилась. «Знаю, что мыслю старомодно, — сказал он, — но попытка установить дружеские отношения с человеком, который грабит ваш дом или крадет вашу собственность, никогда не казалась мне наилучшей линией поведения». Тем не менее, как только другие американские компании начали покупать российскую нефть и с ее помощью напрямую конкурировать с «Джерси», противодействие ведению бизнеса с Россией внутри компании ослабло. В ноябре 1924 года совместная организация по закупкам «Джерси — Шелл» была наконец создана, и две компании начали обсуждать варианты ведения бизнеса с Советами. Тигл был весьма недоволен тем, как это делалось. Классическая проблема бизнеса — не хватает времени, день всегда слишком короток, чтобы подумать «всерьез и надолго». «Оглядываясь на то, что мы делали последние шесть или восемь месяцев, я нахожу, что столь важный вопрос, как ситуация с закупками из России, решался нами без того внимания, которого заслуживало его значение, — писал он Ридеманну. — Достойно сожаления, что нам приходится делать так много вещей, и день наш так плотно расписан, что, кажется, мы совершаем ошибки, которых могло бы не быть, если бы мы продумывали вопрос до его логического итога».