Вояж Проходимца - Илья Бердников

Сзади доносится низкое хрипение, и я продолжаю бежать. Глаза заливает едким потом, у меня мелькает мысль, что это, может быть, и кровь потекла — я же заражен…

Какое-то темное здание, тоже двухэтажное. Окна на втором этаже разбиты, в первом этаже окон нет, но в обшитых досками стенах — проломы, крыльцо разнесено в щепу, вывеска валяется на земле…

Тоже мимо! Хотя…

Стоп!

Вывеска, на которую уже ступила моя нога, была небольшой и без особых изысков: два скрещенных ружья на белом фоне — просто и понятно. Оружейная лавка!

Если бы на моих глазах не было линз, подаренных мне Ками, я вряд ли бы разглядел эмблему, нарисованную на затоптанной грязными ботинками доске. Присмотревшись к дому внимательнее, я заметил, что за первой, вырванной с петлями деревянной дверью скрывается вторая — металлическая, и главное, уцелевшая, а в проломах дощатых стен виднеется массивная каменная кладка. Целехонькая, между прочим. Такую только тротилом взрывать, причем — долго и нудно. Значит, мародеры здесь были, да ушли ни с чем. Что ж, будем надеяться, мне с моей ношей повезет больше.

Я кулем свалил Кристиана на остатки крыльца. Парень вскрикнул и, похоже, потерял сознание от боли, но это сейчас было не важно. Важнее было как можно скорее расстегнуть ножны с «Кото-хи», выпустить светящееся льдистое лезвие из рукояти, оглянуться…

Быстро движущиеся, сопящие тени были совсем рядом — полсотни метров, может чуть больше. Я запустил лезвие «кинжала» в щель между дверью и косяком, бывшим толстенной стальной балкой, повел вниз… «Кото-хи» наткнулся на какое-то препятствие, я поднатужился, перерезая его, затем преодолел еще одну преграду, и… дверь еле заметно подалась, не сдерживаемая больше языками замков. На дверной пластине была литая металлическая ручка, так что распахнуть тяжелую створку и втащить обмякшего парня в темноту за проемом было делом двух секунд. Хрип и сопение раздавались совсем рядом, когда я потянул на себя дверь, отгораживаясь от преследователей. В следующий момент стальной лист вздрогнул от удара — кто-то из преследователей врезался в дверь, окончательно закрывая ее. Нас с Кристианом спасло то, что створка двери открывалась наружу и у вырвавшегося вперед преследователя не хватило ума вставить в щель ногу. Однако в этом был и недостаток: я не мог помешать открыть дверь просто забаррикадировав ее чем-то тяжелым изнутри. Я уперся ногой в косяк, изо всех сил таща дверную ручку на себя, и лихорадочно зашарил свободной рукой по поверхности стального листа. Пальцы нащупали спасительный силуэт массивного металлического засова, который я тут же задвинул, основательно прищемив кожу на ладони. В дверь продолжали ломиться, но она даже не вздрагивала от толчков снаружи, только металл глухо отзывался на удары. Можно было быть спокойным: если кто-то действительно захочет взломать этот стальной монолит, то ему понадобится пушка.

Ну или «Кото-хи».

— Ура предусмотрительным и добросовестным оружейникам, — слабо прохрипел я, сползая на пол рядом с лежащим Кристианом. — Низкий поклон и благодарность. И слава Тебе, Господи, что не оставил…

Прежняя мерзкая мысль снова всплыла в мозгу: «Ты заражен львиным зевом, парень. И жить тебе осталось всего ничего. Так зачем все эти потуги и трепыхания? За что благодарить Бога?»

— А вот и хрен тебе, — пробормотал я во тьму, царившую в оружейной лавке, хотя обращался, главным образом, к страху, поселившемуся внутри меня. — Знаю эти все твои упаднические мысли и настроения. И не из таких ситуаций выходили да домой возвращались. Еще потрепыхаемся!

Словно в ответ на эти слова, за дверью раздался разочарованный вибрирующий рев. И хотя его громкость и была приглушена несколькими сантиметрами стали, по моей спине, обгоняя ручейки пота, пробежала волна ледяной дрожи.

Рядом со мной тихо простонал Кристиан — очевидно пришел в себя.

— Месье, месье…

— Лежи уж.

— Ревуны, месье…

— Не достанут нас ревуны.

Я с трудом поднялся и побрел вглубь лавки, выставив перед собой руки и пытаясь отключиться от возни за дверью. Будем считать, что это кошки скребутся, просятся, чтобы их пустили в теплый дом, а я не пускаю их: нечего там, наказаны!

Сейчас важнее были не те, кто снаружи, а те, кто мог оказаться внутри дома. А вдруг хозяин лавки тоже тронулся умом, получив заразу в мозг? И ждет теперь где-нибудь, затаившись в темноте, истекая кровью из глаз и тихо сипя раздувшимся горлом…

Меня передернуло. Нет, в герои фильмов ужасов я не гожусь. Да и не любил я эти, зачастую дешевые, киноподелки никогда. Не видел в них смысла. Как будто в нашей жизни настолько мало страшного, что нужно добирать недостающие эмоции, просматривая вечерком очередной ужастик и пугаясь, пугаясь, пугаясь до сладкой сердцу дрожи, до подпрыгивания с икотой, когда кот решит понюхать твою голую пятку… Я считаю так: хочешь пугаться, не хватает адреналина — иди работать на опасную работу. А если хочешь еще больше экстрима — закидай какое-нибудь важное государственное лицо или уголовного авторитета (зачастую это одно и то же) яйцами или помидорами — на твой вкус. И молись, чтобы охрана промахнулась, а в участке тебя били не до группы инвалидности…

— Месье…

— Да что ты там?! — Я натолкнулся в темноте на какой-то выступ и здорово зашиб плечо.

— Справа от двери висела лампа.

Я потер ноющее плечо, помянул чью-то маму и попытался вернуться к двери. Споткнулся о Кристиана и вдруг понял, что различаю предметы в темноте, которая уже и не темнота вовсе — так, полумрак предрассветный. Очевидно, линзы на моих глазах каким-то образом перестроились, просветляя тьму. Что ж, не помешает… то есть — как раз вовремя. Чтобы осмотреться.

Помещение оружейной лавки было разделено пополам высоким, мне по грудь, прилавком со стеклянной витриной и калиткой. Стена за прилавком ломилась от развешенных на ней ружей, патронташей и голов различных животных. За стеклом витрины красовались револьверы, ножи и всякие оружейные мелочи. Можно было бы подумать, что это просто охотничий магазин, но ящики, виднеющиеся за дверью, ведущей в другую часть дома, определенно были армейского производства, да и маркировка на них специфическая… Так что содержались там явно не гражданские ружьишки. Я открыл калитку и зашел за прилавок. Изнутри он, оказывается, был обшит железными листами. Что ж, правильный подход со стороны хозяина лавки. А вот с моей стороны будет разумным прикрыть свой тыл.

Я закрыл заднюю дверь и, используя какое-то ружье как рычаг, сдвинул оружейный шкаф, баррикадируя ее. Ружье, конечно, было испорчено, но надеюсь, хозяину лавки сейчас не до этого.

Теперь можно было не бояться, что кто-то нагрянет из другой части дома. Я открыл витрину и взял один из револьверов, выбрав тот, рядом с которым лежала коробка патронов. Повезло: патроны действительно подходили по калибру.

Когда я, вернувшись ко входной двери, снял со стенного крюка лампу и нагнулся над Кристианом, тот вдруг шарахнулся от меня, судорожно задышав.

— Ты чего, дурачок? — Я присел на пол рядом с парнем и стал обшаривать карманы в поисках зажигалки — лампа, судя по запаху, была керосиновой.

— Э-э… месье… у вас, это… глаза светятся!

— Ярко?

— Н-не очень…

— Значит, переживать не о чем, — я наконец-то нащупал зажигалку и крутнул колесико, радуясь про себя, что догадался взять зажигалку не с пьезоэлементом. Тогда уж щелкай не щелкай, а искры не дождешься. Не на Сьельвиване, где все электрическое дохнет.

Вспыхнул длинный язычок огня. Линзы умерили его неожиданную яркость, и я, запалив зажигалкой фитилек, надел стеклянную колбу на резервуарчик с керосином и подсунул зажженную лампу к жмурящемуся парню:

— Сейчас тебя штопать будем, страдалец.

Нога у Кристиана действительно была в плохом состоянии: пуля оставила большую дыру в мышцах бедра и, очевидно, задела кость. Впрочем, пуля нащупывалась с обратной стороны бедра, и, когда я нажал на это место, парень просто взвыл от боли.

Я распечатал универсальную аптечку — спасибо, Саня! — и для начала вколол Кристиану прямо в бедренную мышцу обезболивающее, а затем специальную смесь, применяемую при ранениях. Что в нее входило, я не знал, так что приходилось довериться изготовителям аптечки. Затем, за те несколько минут, пока подействует обезболивающее, я снова прогулялся по лавке, теперь уже с лампой, и вернулся к парню с новыми находками: початой бутылкой спиртного напитка (по запаху — коньяк, причем очень даже неплохой) и длинным ружейным шомполом. Кроме того, я наполнил водой из стоящего на прилавке графина тончайший пакетик с прозрачной иглой на одном конце и желтоватым порошком внутри — тоже из комплекта аптечки.

Пакетик превратился в продолговатый пузырь с длинной трубкой, заканчивающейся все той же иглой, а порошок мгновенно растворился в воде, окрасив ее в приятный оранжевый цвет. Пузырь я повесил на крюк, раньше там висела лампа, а иглу ввел парню в вену левой руки, приклеил ее пластырем, после чего отрегулировал крохотным зажимом скорость поступления жидкости. Кристиан лежал на правом боку, дыхание его было ровным. Я вымыл руки коньяком, приказал парню зажать зубами ножны от «кинжала» и, полив кожу спиртным, осторожно вскрыл ногу, используя «Кото-хи», там, где прощупывалась пуля. Лезвие «кинжала» рассекло плоть без сопротивления. Прокалив на огне шомпол, я ввел его в начальную рану и вытолкнул пулю из разреза под отчаянное мычание своего пациента.