Неизвестная «Черная книга» - Илья Альтман

Пьяные, обожравшиеся, пресыщенные звери в образе человеческом выслеживали свои невинные и безоружные жертвы, чтобы пытать, унижать и лишь потом убивать по придуманному арийскими собаками способу.

За принудительную тяжкую работу не давали ни денег, ни пищи. За неделю работы Линкимер получил… ржавый наперсток. «Это подарок вашей матери, чтобы она при шитье пальцев себе не накалывала», – сказал СД-ковец. В другой раз ему подарили пару сигарет за то, что он распилил и разрубил полный сарай выкорчеванных пней…

Система оставалась неизменной: высосать у жертвы мозг из костей, а потом уничтожить.

Однако если обитатели гетто не были способны на открытое восстание, то лютую ненависть к отвратительным врагам и невиданным доселе невзгодам они хранили в сердце своем.

Мальчики жили в яме за сараем, голодные, замерзшие, измученные до предела. В гетто они из своей ямы идти не хотели. «Придет Красная Армия! Пусть Красная Армия увидит, как мы жили при “арийцах”!» – говорили ребята, когда к ним приходили из гетто.

Из девяти тысяч евреев осталось двадцать два человека![361] Остались только потому, что Красная Армия изгнала злодеев. Среди этих двадцати двух остался и Линкимер.

Мне известно, что у Линкимера имеется еще материал. Редакция «Черной книги», несомненно, свяжется с ним. Около трехсот страниц занимает материал, бывший в моем распоряжении[362]. Прочитанное производит огромное впечатление. Уничтожение младенцев, женщин, уничтожение Либавской богадельни, тысячи замученных невинных людей – все это конкретные факты. Но человеку с нормальной психикой трудно это воспринять.

Люди саботировали, слушали тайком радио[363], знали о боях у Сталинграда. Сопротивления в Либавском гетто злодеи не встретили. В Либаве из девяти тысяч евреев осталось в живых двадцать два человека.

И многие из тех, которые убивали, ходят на свободе. Невинная кровь вопит о мщении. Рассказывайте и помните, что в великом бедствии народа повинен только фашизм!

Голос Шейны Грам

Дневник пятнадцатилетней девочки из местечка Прейли

Помимо шести еврейских душ, оставшихся в живых в местечке Прейли, Латвийской ССР, чудом сохранился один документ, изобличающий лучше всяких свидетельских показаний зверства немецких фашистов. Этот документ – маленькая записная книжка-дневничок пятнадцатилетней еврейской девушки Шейны Грам, убитой вместе со своей семьей[365] и 1500 другими евреями рукой немецких фашистов в этом маленьком городке Советской Латвии[366].

Этот дневничок был передан русской соседкой семьи Грам[367] после того, как в Прейли вместе с частями Красной Армии вошел брат убитой – боец Латвийской стрелковой дивизии[368] – Гутман Грам.

Оставшаяся в живых семья Хаги из Прейли[369] передает следующие подробности об авторе дневника Шейне Грам.

К моменту начала войны семья Грам состояла из шести человек: отца Ицика, шестидесяти лет, по профессии портного[370], его пятидесятидвухлетней жены[371], старшей дочери Фрейды, двадцати лет[372], сына Гутмана, восемнадцати лет, дочери Шейны, пятнадцати лет и сына Лейбы, двенадцати лет[373]. Из всей семьи остался в живых лишь Гутман, эвакуировавшийся в Советский Союз и теперь находящийся в рядах Красной Армии[374].

Дочь Грама – пятнадцатилетняя Шейна, как раз накануне войны окончила шестилетку[375]. Она была духовно развитой и интеллигентной девочкой. Она прекрасно училась.

Свой дневничок Шейна Грам вела на еврейском языке, лишь надпись «Дневничок Шейны Грам» сделана на латышском языке[376].

По рассказам семьи Хаги, Шейна Грам и вся ее семья была убита 9 августа 1941 года. Ее старшая сестра Фрейда, упоминаемая в дневнике, в этот день была задержана после работы комендантом, который, натешившись ею вдоволь, уничтожил ее 16 августа. Дневник Шейны начинается в день начала войны 22 июня 1941 года[377].

22 июня. В 12 часов дня радио сообщило: «Германия объявила войну СССР. В 4 часа утра немецкие самолеты бомбили несколько русских городов».

Под вечер я уехала в Рибенишки[378] (семь километров от местечка Прейли. – Б. Г.) Все время до 12 часов ночи я сижу у радиоприемника. Передают, как охранить себя от воздушного нападения.

23 июня. Утром мы узнаем, что бомбили Двинск[379]. Я достаю подводу и возвращаюсь домой. Объявлено осадное положение и по улице разрешается ходить только до 8 часов вечера. Мы беседуем дома до 11 часов. Ночью слышен шум многочисленных самолетов. По городу проходят танки. Стоит большой шум. Все домашние всю ночь бодрствуют.

24 июня. Встала очень рано, на улице тихо. Нет никаких известий. Учреждается кружок скорой помощи, и я немедленно записываюсь. В 4 часа состоялась первая лекция. Врач объясняет, как нужно оказывать первую помощь. После занятия мы все ожидаем автобуса. В город приходят все новые люди. Каждый рассказывает что-нибудь новое. Немцы успешно наступают. Все взволнованы. В городе люди все волнуются. Под вечер начинается дождь. Надо маскировать окна. Я ложусь в кровать одетая. В час ночи меня будит сестра. Слышен шум моторов пролетающих самолетов. Я долго прислушиваюсь к шуму, но затем засыпаю.

Среда, 25 июня. Рано утром я уже выхожу на улицу. Сведений с фронта нет.

Все ожидают автобуса. У всех конфискуются радиоприемники. Ежеминутно пролетают самолеты. Базар разгоняют. Нельзя собираться в группы. Автобус прибывает лишь под вечер. В 6 часов вечера я иду в Красный Крест. Там нас обу чают перевязкам. Из кружка выделили две смены дежурств: с 8 вечера до часа ночи и с часа ночи до 5 утра. Меня назначают во вторую смену. До двух часов ночи тихо. С двух до восхода солнца слышны заглушенные удары. Бомбят железнодорожное полотно. В 5 часов утра нас с дежурства освобождают.

Четверг, 26 июня. В городке страшное волнение. Немцы наступают. Советские автомобили снуют туда и обратно. Все укладывают вещи. Многие едут в сторону границы[380]. Мои братья с двумя товарищами направляются на велосипедах. Я достаю велосипед и с еще одной девушкой также уезжаю. Уже вечер, мы приезжаем в Рибенишки. Там мы ночуем.

Пятница, 27 июня. Мы не едем дальше. Целый день мы сидим у моей тети. Проезжают солдаты. Едут многие, бежавшие из Польши и Литвы. Вечером приходит дядя моей подруги. Она уезжает с ними. Я также еду с ними. Потом, однако, я передумала и к утру возвращаюсь к себе домой.

Четверг, 3 июля. Мы уже второй день живем с немцами[381]. На улицах никто не появляется. Через Прейли прошло огромное немецкое войско с большой амуницией.

Первый день прошел тихо. На второй день немцы взломали магазины и все расхитили. Ворвались в синагогу, вытащили свитки Торы и растоптали их ногами. На других улицах они устраивают разные дебоши. Все время разъезжают немецкие автобусы и танки. Мы ничего не знаем о положении на фронте. Мы все переживаем много страха. У нас остановилось несколько немецких солдат. Среди них имеются и очень благородные люди. Они все время успокаивают нас, что рабочих не будут трогать. Публикуется распоряжение, что евреи и русские не имеют права вывешивать свои национальные флаги. Ходьба по улицам разрешается до 10 часов вечера, но никто не осмеливается высунуть и головы. Мы сидим только в квартире.

Каждый день новые репрессии. Посылают на работу: полоть огороды, мыть полы и т. д. Крестьянское население призывается ничего не продавать евреям. Суббота, 19 июля. Издается приказ, что евреи должны носить желтый отличительный знак. Он состоит из пятиконечной звезды[382] двенадцати сантиметров ширины и длины. Мужчины должны его носить на спине, груди и чуть повыше колена левой ноги. Женщины – на груди и спине. Многих арестовывают и сажают в тюрьму.

Понедельник, 21 июля. Группу в пятьдесят евреев отправляют на торфяные разработки. Каждый из них должен выработать пятнадцать стер (пять кубометров. – Б. Г.). Они работают четыре дня и потом возвращаются домой. Из нашей квартиры никого не взяли.

Четверг, 24 июля. На торфяные работы угоняется новая группа. Надоело сидеть дома, я сама хочу работать. Меня записывают вместе с сестрой. Вечером мне сообщают, что в пятницу в 5 часов утра нужно отправиться на работу.

Пятница, 25 июля. В 5 часов утра мы собираемся на базарной площади около пожарной каланчи. Делается перекличка, и мы отправляемся. До торфяных разработок десять километров. В половине девятого нас уже распределяют на работу. Мы работаем группой в десять человек: восемь девушек и двое юношей. Мы заняты переворачиванием нарезанного торфа. Работа тяжелая. Каждую минуту подбегает лесник и нас подгоняет. В 7 часов вечера работа прекращается. Для ночлега нам отводится сарай (палатка). В два часа ночи нас окружает группа неизвестных, кажется, партизаны[383]. Один из них призывает выйти всем евреям, но когда никто из нас не откликается, они открывают стрельбу. Картина в сарае ужасная. Все сбежались в один угол, и каждый молит Бога. К счастью, над нами только забавлялись. После стрельбы, когда никто не отозвался, окружавшие сарай ушли. Но всю ночь мы не спали. В 5 часов утра мы снова вышли на работу.