Неизвестная «Черная книга» - Илья Альтман

Спасение

Девятнадцать месяцев в гробу

Рассказ акушерки Софьи Борисовны Айзенштейн-Долгушевой

[400]

Софья Борисовна – маленькая, подвижная и слишком оживленная для своего возраста. Трудно поверить, что Софье Борисовне пятьдесят пять лет. Но еще труднее поверить, что эта энергичная, полная жизни старушка прожила девятнадцать месяцев в горбу, заживо похороненная… А между тем это именно так и случилось. Только таким образом мог спасти ей жизнь ее муж Григорий Долгушев.

Софья Борисовна Айзенштейн, еврейка по национальности, а по профессии акушерка, вышла вторично замуж за Григория Долгушева. От первого мужа, еврея, у нее было трое детей: два сына и одна дочь. С Долгушевым у нее детей не было, и дети Софьи Борисовны от первого мужа стали его детьми.

Жили они неплохо и материально. Софья Борисовна славилась как хорошая акушерка, и у нее и минуты не было свободной, ее, что называется, рвали на куски, говорили, что у нее «золотые руки». Муж ее работал много лет в колбасной мастерской, а затем на ЮЗЖД[401]. Дети подросли, стали инженерами и весь заработок приносили домой. Так бы семье Долгушевых-Айзенштейн жить и поживать в довольствии и в мире, жить полной, счастливой жизнью. Но тут вспыхнула война с Гитлером, и вся жизнь этой семьи, как тысяч и тысяч других семей, сразу рушится. Дети эвакуируются вглубь страны, а Софья Борисовна осталась в Киеве. Куда ей, старушке, ехать? Не все ли равно, где помирать – рассуждает она. Тут почти весь город знает ее и ее мужа… Кто же ее тронет? За что?

Но случилось так, что в первые же дни вступления немцев в Киев к ней пришли с визитом… Дверь была заперта. Немцы сорвали замок, забрали все, что им пришлось по вкусу, и ушли. Долгушевы поняли, что дело плохо, и стали придумывать разные средства, чтобы спасти жизнь Софье Борисовне.

Когда в городе появились объявления, чтобы все евреи пошли на Лукьяновку, Софья Борисовна решила пойти туда. «Что будет со всеми евреями, то будет и со мной», – думала она. Но муж категорически воспротивился этому. «Пока я жив, и ты жить будешь», – заявил он жене. Он подыскал для жены чердак, а для вида стал готовить ее будто бы на Лукьяновку. Она оделась, взяла с собой вещи и питание на пять дней согласно приказу, попрощалась с соседями и оставила квартиру, где прожила десятки лет.

Муж пошел с ней до Львовской[402], а затем, оглянувшись, повел ее на чердак в дом № 2 по Львовской улице. Но долго оставаться там нельзя было. Вскоре ей пришлось перейти в другую квартиру, затем в третью. Одно время ей пришлось жить запакованной в матрац, но и матрацная могила оказалась ненадежной. За укрывательство евреев стали расстреливать, и хозяева предложили ей уйти. Тогда муж перевел жену в «собственную квартиру», которую готовил для нее в течение нескольких недель в глубине заднего двора по ул. Бульварно-Кудрявской недалеко от своей квартиры, чтобы можно было наведываться сюда почаще, он облюбовал потайной уголок и выстроил здесь нечто вроде блиндажа. Он поместил туда вещи, скамеечку и сухари. Жену он переодел в нищенку, и она пошла на собственные похороны в могилу. Муж шел впереди, а жена следовала за ним на некотором расстоянии. Он шел закоулками, чтобы не встретиться случайно со своими знакомыми. Когда они пришли к назначенному месту, было уже темно. Они оглянулись. Кругом ни живой души. Муж торопливо попрощался с женой, опустил ее в блиндаж и замуровал ее. Он оставил только узкую щель, которая плотно закрывалась кирпичом, для подачи пищи. Приходил муж туда в сопровождении собачки. Чепа живет и сейчас в доме Долгушевых. В сопровождении Чепы он приходил сюда. Чепа была его единственным другом, с которым он мог делиться мыслями вслух об ужасной тайне. Чепа была единственной свидетельницей его ужасных тревог и волнений, когда надо было отправляться к жене, но Чепа была и помощницей его в этом рискованном предприятии. Долгушев разговаривал с Чепой, зная, что его слушает жена. Делясь с Чепой мыслями на несколько зашифрованном языке, он передавал свои мысли и надежды жене и этим придавал ей бодрость и мужество, которые были необходимы, чтобы выдержать эту пытку – быть заживо похороненной. Долгушева много раз просила мужа дать ей яд. Муж, конечно, и слушать не хотел об этом. Он утешал и увещевал ее, приближая сроки освобождения, и таким образом поддерживал в ней луч надежды, без чего жизнь в таких условиях была бы невозможна.

Но вот настал долгожданный момент: Красная Армия вступила в Киев 6 ноября. Долгушев подошел к жене и на привычном зашифрованном языке крикнул ей: «Соня, пришло наше солнце! Киев свободен!» Но Соня не поверила… Уже который раз муж обнадеживал ее, а потом оказывалось, что свободы все нет. Но вот муж начинает ломать блиндаж. От сильного света у Долгушевой глаза словно слепнут. Она ничего не видит, а двинуться с места не хочет: страх продолжает ее сковывать. А может быть, у нее мысли помешались от радости? Вернее всего такое предположение: у нее отнялись ноги (как потом и оказалось). Она это чувствовала, но не знала еще. Когда она после долгих уговоров решилась подняться с места, оказалось, что она не в состоянии стать на ноги. Ее внесли в квартиру на руках, а потом она долгое время ходила на костылях, пока не выздоровела.

Долгое время ее продолжал преследовать страх. Успокоилась она только тогда, когда переехала на новую квартиру. Тогда муж поехал за детьми, привез их в Киев, и семья Айзенштейн-Долгушевых опять зажила счастливой жизнью. Но когда Софья Борисовна вспоминает о замогильной жизни, у нее из глаз невольно льются слезы и руки дрожат, как в первый день ее освобождения.

Спасение еврейской семьи в Ново-Златопольском районе Запорожской области

Рассказ Лии Цвилинг

Семья Цвилинг – одна из очень немногих, которые уцелели в Ново-Златопольском еврейском районе[403]. Мы прошли много еврейских сел, вернее, мест, где находились еврейские села, и всюду были свидетелями одной и той же картины. Дома сожжены – торчат одни трубы, виноградники растоптаны, на полях растет бурьян. В двух-трех километрах от пожарища видна длинная и глубокая яма, она напоминает противотанковый ров. Здесь похоронены все жители села от глубоких старцев до грудных детей. Лишь редким удалось спастись, и среди них Лия Цвилинг, жительница села Фрилинг, с тремя ее детьми.

6 февраля 1942 года она вместе со своими детьми должна была явиться на «пункт сбора», захватив с собой лопату и узелок с ценностями, – так гласил приказ коменданта.

5 февраля в цвилинговский двор въехала огромная арба, груженная овощами, а через несколько секунд в дом вошел старый крестьянин из села Пришиб Никифор Череденько.

До женитьбы Моисей Цвилинг – муж Лии – жил в Пришибе. Дом, в котором он родился и вырос, стоял рядом с домом Никифора Череденько. Семья Цвилинга-отца была связана многолетней дружбой с семьей Никифора Череденько. Крепкой дружбой были связаны с малых лет и их сыновья – Моисей Цвилинг и Семен Череденько.

Не прекратилась эта дружба и в последующие годы – вплоть до войны, когда Моисей Цвилинг и Семен Череденько пошли на фронт защищать Родину.

От Пришиба до Фрилинга – сорок пять километров. Чтобы попасть к вечеру в еврейское село, Никифор Череденько выехал на рассвете. Много раз его останавливали немецкие патрули, тогда он предъявлял удостоверение в том, что он, Череденько, везет в город овощи…

– Собирайся к нам в гости, – без лишних слов обратился старый крестьянин к Лие. – И не тяни, прошу тебя, через полчаса надо уехать!

Обессиленная горем Лия вряд ли что-нибудь соображала. Она начала было говорить о несчастье, которое ее ждет. Но тут выяснилось, что старый Череденько все это хорошо знает, – эта беда и привела его к ней в дом.

– Меня и детей, – рассказывает она мне сейчас, – Никифор завалил капустой. Всю ночь мы тряслись по ухабам, тянулись по заснеженной степи, хотя, по правде сказать, я не видела ни снега, ни земли, ни неба, – ничего, дышать мне было трудно, кругом тьма и духота. Ехали мы долго, и как ни была я потрясена, – все же успела подумать, что вряд ли мое бегство изменит мою судьбу. Никифор сказал, что мы едем в Пришиб. В Пришибе я была несколько раз и знала, что это огромное село, раз в пять больше нашего Фрилинга. Можно ли спрятаться в таком селе, да и вообще, можно ли уцелеть там, где находятся немцы? Но человек всегда надеется; смутная надежда искрилась и в моей душе…

Надежда не обманула Цвилинг. Похищение семьи было тщательно продумано Никифором Череденько и не только им одним. Бесчинства немцев глубоко задели многих крестьян Пришиба, и они твердо решили спасти знакомую семью. Был выработан подробный план спасения; кто-то достал паспорт на имя гражданки Мелитополя – Марии Чернышевой, кто-то пустил по селу слух, что к Череденько должна приехать дальняя его родственница. Все село – несколько сот человек! – знало, что настоящая фамилия Чернышевой – Цвилинг, и все село хранило эту тайну.