Неизвестная «Черная книга» - Илья Альтман

Латвия

«Наше положение безвыходно. И все же…»

Судьба евреев Либавы по дневникам Калмана Линкимера

Дневники Калмана Линкимера[349] подробно рассказывают о гибели либавских евреев.

Уже 30 июня, т. е. через неделю после начала войны, судьба евреев в Либаве[350], по словам Линкимера, «была уже предопределена». Никогда, однако, злодеи не отваживались заявить открыто, что они ведут дело к уничтожению. Каждый раз они обманывали на другой лад: «Едете на работу», «Требуется перерегистрация», «Отправляем в лагерь»…

Но результат каждый раз бывал один и тот же, никто из увезенных не возвращался…

Глава за главой рассказывают дневники Линкимера, как немцы при помощи предателей из латышей делали свое кровавое дело. То мелкие, то более крупные группы евреев ежедневно исчезали. Остальные все еще не верили, что их ждет та же участь. Все на что-то надеялись. Красной нитью проходит через дневники Линкимера мысль: «Извернемся, обойдемся, спасемся!» Но, конечно, и речи быть не могло о том, чтобы еврей помогал или сотрудничал с людоедами.

Отвращение, ненависть, ужас – вот что каждый еврей чувствовал по отношению к злодеям.

И если, естественно, было мало таких латышей, которые помогали или прятали у себя красноармейцев и коммунистов, то было зато предостаточно отбросов среди латышского народа, которых немцы вооружили и которые помогали немцам, чем могли. От этой черной, человеконенавистнической «айзсарговой»[351] работы латышскому народу трудно будет очиститься!

Неверно, что все либавские евреи шли на смерть, как овцы. Однако редки, к сожалению, случаи, когда в дело претворялись слова: «Око за око».

Парикмахер Бене Бранд[352] бежал от рук злодеев. Во время бегства он был подстрелен. Ему, как говорит Линкимер, «не пришлось раздеваться догола и проделывать всю церемонию у открытой могилы на площади».

Но сколько немецких и латышских кровавых зверей поплатились бы головой, если бы такие Бене Бранды были объединены.

А отважных и смелых людей было в Либаве много. До того как остатки либавских евреев были заперты в гетто[353], ежедневно гибли здоровые молодые люди. Каждый во всех случаях думал: «Авось я спасусь». Бегали регистрироваться на рабочие биржи, радовались бумажке, которая, по сути дела, только оттягивала, отодвигала страшный конец. Сколько евреев могли бы спастись! Сколько кровавых собак могло быть уничтожено, если бы в Либаве были такие организаторы, как в Варшаве[354].

Но Либава ничего не знала о Варшаве, и потому люди, которые в другом месте, при других условиях были бы героями, в условиях Либавы в лучшем случае умирали, как люди, а не как овцы.

Русский офицер, бежавший от немцев, скрываясь в дворах, встретил Каби. И хотя Каби, как и всякого еврея, ежедневно поджидала смерть, он офицера спрятал и поддерживал его, чем мог. Однако когда офицер все-таки попался в руки злодеев и они узнали, что Каби его скрывал, он вместе с другими евреями, жившими в том же доме, был арестован.

Евреи, у которых Каби не раз брал деньги или продукты для офицера, дрожали от страха… Но сколько Каби ни пытали, он не проронил ни слова.

Каби расстреляли. В этот день еврейские рабочие вывели из строя электромоторы и «из солидарности с Каби, мужественным и сознательным гражданином, не работали», – рассказывает Линкимер. Какой силой мог быть Каби в надлежащих условиях?

Было много случаев и подлинного героизма, бесстрашия, презрения к смерти. Тем не менее в гетто из девяти тысяч либавских евреев вошло только около восьмисот!

Останавливаться подробно на каждом случае подлинной отваги и смелости при беглом обзоре дневников Линкимера в данной рецензии невозможно. Невозможно потому, что это заняло бы десятки страниц. Трудно также говорить о работе Линкимера обычными словами, так как строки дневника – это мозг и кровь!

Каждая глава начинается у Линкимера словами: «Наша участь предопределена. Наше положение безвыходно. И все же…» – и все же строки тянутся дальше. И снова люди идут навстречу смерти. Навстречу смерти и гибели идут матери с детьми и грудными младенцами на руках.

Евреи – молодые люди, работающие в шуц-полиции, очищают автомобили от крови и оставшихся частей человеческих тел. Они чистят свои сапоги, отлично видя, во что сапоги были испачканы…

Казалось бы, как может хватить духа и терпения, чтобы записать факт кражи в лавчонке гетто?

Но у Линкимера хватает терпения. Он подробно описывает жизнь оставшихся в гетто восьмисот евреев, если это вообще можно назвать жизнью.

Среди евреев в гетто не может быть скверных людей! Вот почему община подходит так строго к факту кражи в лавчонке. Чтобы евреи воровали! У евреев же! И где? В гетто?!

Это событие занимает целую главу. Зато так же подробно описаны трудящиеся, честные люди, выполняющие самую трудную и черную работу в гетто.

Хаим Левинсон – управляющий домом[355]. Его хозяйство «обширно», он постоянно хлопочет, так как на дворе зима и водопровод замерзает. Из других домов идут к нему за водой. У Левинсона водопровод работает бесперебойно. Он по ночам не спит, разогревает трубы, чем только можно. А когда соседи застают его за починкой какого-нибудь унитаза, он шутит: «Хорошо, когда что ни делаешь, к рукам липнет…»

В дневниках немало строк подлинно народной мудрости, юмора и бодрости. Не Линкимер придумал слова старика портного Цимермана[356]. Он тоже их услышал и записал. Семидесятилетний Цимерман – замечательный мастер. Каждый раз, когда он сдает злодеям работу, они ему обещают: «Ну, скоро расстреляем тебя, как собаку. Еще только один костюм и – кончено! Больше у тебя работы не будет!»

В общине Цимерману советуют больше за работой не ходить. Но Цимерман отвечает с усмешкой: «Не испугался я их. Как бы они ни старались, а молодым им меня не расстрелять!»

Старушка Фридман не надевала заплаты[357], не сходила с тротуара при встрече с немцами. В Йом Кипур [Судный день] 1941 года она сидела дома и молилась. А айзсарги выломали у нее входную дверь и уже принялись было за внутренние двери, но старушка ни звука не проронила. Злодеи решили, что никого дома нет, и ушли. Фридман осталась в живых. «Стану я из-за них молитву прерывать, – сказала она, – не доживут они до этого!»

Эти факты, которые не остались забытыми благодаря тому, что Линкимер сумел их увидеть, запомнить и добросовестно записать, являются подлинными истоками народной мудрости, которые должны быть запечатлены навеки.

Маккабистка[358] Флейшман, бежавшая от расстрела, полуголая, окровавленная, бежала шесть километров. За ней гнались вооруженные звери, стреляя на ходу. Один из них потом признался, что никогда в жизни не видал такой храброй женщины.

Некий парень Давид[359], работавший у СД[ковца] Сабека[360], случайно увидел в лаборатории снимки страшных мест, где разбойники проводили «акции»… Он сказал об этом Линкимеру. И когда Сабек ушел, Давид пробрался к нему в комнату, заперся и воспроизвел фотографии, причем надел перчатки и обмотал тряпками ноги, чтобы нигде не осталось следов, и работал, презрев смертельную опасность. И вот фотографии у него! Теперь их надо было сохранить, чтобы они сами могли свидетельствовать, когда настанет день суда… Этот эпизод занимает в дневнике почти пять страниц. Еще десять страниц занимают описания каждой фотографии в отдельности, так как на случай, если фотографии пропадут, Линкимер хочет сохранить хотя бы точное описание каждой из них.

Понятно, что Давид, который переснял фотографии в комнате у Сабека, то есть у волка в пасти, в других условиях мог бы совершить нечто такое, отчего немецким разбойникам не поздоровилось бы…

Достойна удивления также выдержка, которую проявили женщины, занятые на самых тяжелых работах под дождем и снегом, при сильнейших морозах они таскали кирпичи, устанавливали столбы, голодные, полураздетые… Но ни одна из них ни разу не приходила с жалобами в общину. Все надеялись на чудо, на приход Красной Армии… Эта надежда придавала силы и бодрости, терпения и уверенности.

Линкимер рассказывает также, как бесчеловечно и садистски пытали военнопленных красноармейцев. Вот один эпизод: много СД-ковцев зверски избивают военнопленного красноармейца за то, что он принес мешочек с хлебом для своих голодных товарищей. На вопрос, где он взял хлеб, красноармеец каждый раз отвечает, называя другой адрес. Мерзавцы его терзают, выламывают ему руки, но он выкрикивает: «Псы, вас десятки, а я один. Но придет день, когда десятки ваших зверей будет судить один из нас!» С этими словами он падает и остается лежать смятый, затоптанный в снегу.