Серебряный леопард - Ф. Ван Вик Мейсон

Странная смесь мудрости и простоты заключалась в этом Эдмунде де Монтгомери. Он, пожалуй, лучше всех итало-норманнских вассалов владел мечом. И только в трех случаях, когда это было бессмысленно, отказывался вступить в бой на любых условиях.

Герцог вытер пыль с пересохших губ и усмехнулся. Он увидел другие колонны крестоносцев, скакавшие в полном беспорядке. Это были люди крутого старого Раймонда Тулузского, пылкого Хью из Вермандуа, обходительного и доблестного герцога Готфрида Бульонского и элегантного и романтического Стефана из Блуа. Его собственная колонна был самой небольшой. Она включала лишь его силы и тех стойких французских норманнов, которые следовали за вялым и слабовольным герцогом Нормандским по прозвищу Робер Обрежь Штаны. Боэмунд знал, что на старшего сына Вильгельма Завоевателя можно положиться. Он не будет обсуждать решения, делать поспешные шаги или же выдвигать свои собственные идеи. Отбор соратников был проведен хитро. Готфрид, Раймонд и Хью из Вермандуа вечно грызлись между собой и спорили, кто кем будет командовать.

В то же время огорчало, что в его колонне оказалась значительная часть людей, неспособных носить оружие. Там было слишком много босоногих пилигримов с вытаращенными от религиозного пыла глазами, плохо вооруженных и совершенно неуправляемых бродяг, которые приводили в отчаяние надзирающих за порядком в лагере. Было много женщин, знатных среди них немного, но зато для них требовалось немало лошадей и мулов.

Присутствовали в колонне и многочисленные монахи, священники, юродивые и другие люди, связанные с религией. Они совершали добрые дела, помогали ослабевшим или больным. В коричневых, черных или белых рясах брели они, согнувшись под позолоченными распятиями с длинными ручками, несли хоругви и святые реликвии, рассчитанные на то, чтобы вдохновлять воинов.

Вместе со своими офицерами Боэмунд начал выдвигаться вперед, параллельно отряду, шедшему в южном направлении в облаках красноватой пыли, над которой только и видны были флажки да острия копий. Жалобно мычали страдавшие от жажды волы, скрипели несмазанные колеса повозок.

Боэмунд с облегчением отметил, что вокруг становилось все меньше поросших лесом холмов. Они служили укрытием для быстро перемещавшихся отрядов конницы Красного Льва. Герцог продвигался шагом, сидя на высоком и тяжелом боевом коне: обычная лошадь не выдержала бы его веса. И вдруг к нему галопом подскакали разведчики. Они сообщили, что впереди среди холмов обнаружили большое количество свежего конского помета и еще не остывшие костры. Все это свидетельствовало, что значительные силы турок-сельджуков рыщут где-то поблизости.

– Будьте настороже, – сказал герцог. – Но неверные не станут нападать, пока к ним не присоединятся еще большие силы.

Подразделения крестоносцев, двигавшиеся на флангах основных колонн, различив сквозь пыль ярко красное знамя Боэмунда, приветствовали его громкими криками. Другие христианские вожаки с завистью отмечали преданность норманнов своему знаменитому герцогу.

И где бы ни появлялась его массивная фигура, женщины размахивали яркими шарфами, а священники воздевали руки, благословляя этого прозорливого и умелого в бою вельможу.

Далеко впереди колонны норманнов легким галопом двигался отряд Серебряного Леопарда.

На достаточном расстоянии от отряда скакали по обе его стороны на особенно быстрых лошадях застрельщики, сержанты-ветераны. Их задачей было заблаговременно определить любую опасность. Основные силы отряда двигались с наидоступными удобствами вблизи бело-голубого вымпела сэра Эдмунда. Все второстепенные виды вооружения или оснащения давно уже были сброшены на обочины, и теперь закопченные котелки болтались лишь у одного седла из пяти, вьючные мулы везли лишь одну-единственную палатку.

Глаза воинов нестерпимо болели от яркого солнца, ветра и пыли. Сняв шлемы и нагретые подшлемники и привязав их к седельным лукам, воины заменили их тряпками по совету сержанта из турок Торауга. Когда они последовали его указаниям, тряпье стало крепко держаться на голове, а после дождя из него можно было даже высасывать воду.

Сужающиеся книзу нормандские щиты с грубыми белыми изображениями были нагружены на вьючных животных, которые раньше везли палатки. Некоторые рыцари сняли даже свои юбки из железных колец, сильно раскалившихся на солнце.

У Эдмунда, к его огорчению, слегка кружилась голова. Подавая воинам пример, он в течение нескольких часов не выпил ни глотка из небольшого кожаного бурдючка, прикрепленного к седлу.

Чтобы отвлечься, он мысленно возвратился к недавнему вечеру в лагере и вспомнил озлобленное выражение на лице Сибиллы, когда он выбегал от нее. Он принимал различные противоядия, спешно приготовленные другом Торауга, так называемым хакимом, то есть лекарем или знахарем, сведущим в искусстве медицины. Эти меры предосторожности оказались лишними. Лишь только первый луч солнца проник сквозь полог в палатку перед постелью, на которой, тяжело дыша, лежал бледный Эдмунд, появился конник из византийской тяжелой кавалерии. Он бросил в руки Герту небольшой свиток, отсалютовал и умчался в своем голубом плаще с желтой каймой.

В послании говорилось:

«Любимый, прошлой ночью в отчаянии от унижения я сказала тебе постыдную ложь. Тебе не подавали никакого яда. Я солгала, желая испытать твою верность этой немытой женщине из Сан-Северино. Не заблуждайся относительно моих дальнейших планов. Я твердо намерена заполучить тебя в качестве мужа или любовника. Клянусь Пречистой Девой, я выполню это».

Эдмунд обрушил на голову Сибиллы ужасные проклятия, поняв всю глубину ее обмана и решимости. Посмотрев на небо, он вздохнул. Пройдет еще много времени, прежде чем сядет солнце и ослабеет нестерпимая жара.

Сэр Гастон де Бон, вытянув губы, сдул тяжелые капли пота с бровей и натянул поводья.

– Тот сержант, должно быть, что-то заметил. Вон как пришпоривает коня, – сказал он.

– Множество неверных заполнили следующую долину, милорд! – прокричал всадник.

Эдмунд вздрогнул и поспешно надел свой перегретый шлем.

– Сколько же их?

– Слишком много, чтобы можно было сосчитать, милорд, – ответил сержант. – Эти турки роятся, как саранча.

Эдмунд ругнулся по поводу неспособности парня считать. «Саранча». Это могло означать и тысячу, и десять тысяч бойцов. Незамедлительно граф отправил сержанта доложить обо всем герцогу Боэмунду.

Получив донесение, Боэмунд приказал своему каравану сделать остановку на равнине, с трех сторон окруженной невысокими холмами. С четвертой стороны до самого горизонта лежало порыжелое море травы. Место для разбивки лагеря Ричард из Принципата отметил знаменем герцога Тарантского.