Сербский генерал Младич. Судьба защитника Отечества - Лилиана Булатович

Моё мнение, что вопрос иностранной интервенции — больше политическое давление, чем реальная угроза. Но такую возможность нам нельзя ни недооценивать, ни исключать. Нам известно, что они вовремя привезли американцев, так называемые локаторы, на случай нападения на сербские позиции с воздуха. Они даже назначили командующего силами для интервенции в Республику Сербскую, но он не знал, что мне известно, что он американский генерал, а не миротворец, за которого он себя выдавал. Когда мы с ним были у села Креше под Сараево на огневой позиции артиллерии, которая по его плану должна была подвергнуться атаке, я сел на деревянную лавку, а ему предложил сесть на камень. Он растерялся. А я ему говорю:

— На камень садись, генерал, потому что ты сюда пришёл с тремя звёздочками, а здесь можешь потерять голову! Я знаю, что тебя назначили командовать силами НАТО для интервенции. Вот видишь, там — аэродром в Сараево, тут у Морийона 11 000 солдат. А вот там — маунт (mount — гора по-англ. — Прим. переводчика) Игман, да маунт Трескавица[74], за ней я родился, а чуть подальше — маунт Яхорина да маунт Романия. Сколько тебе нужно военных, чтобы прочесать маунт Игман?

Он мне отвечает:

— Около 100 000 человек!

А как же ты осуществишь интервенцию, если у вас, американцев, нет этих 100 000, да и какая американская мать, будучи в своём уме, пошлёт сюда своё дитя на погибель из-за какого-то Алии или Туджмана?

Говорю вам: не будет никакой интервенции, пока мы едины. Если мы, сербы, будем дружны, никто не посмеет напасть на нас, ибо сербское единство — лучшая гарантия нашего выживания!

В связи с разговорами об интервенции меня часто спрашивают, почему я не дал танкам СООНО войти в Боснию, и почему сербская сторона противится открытию аэродрома в Тузле. А это потому, что Тузла играет специфическую роль в международной игре, чтобы с помощью СООНО и с участием исламских стран, посредством НАТО вооружить лояльных Алии Изетбеговичу мусульман и помешать отделению этого анклава, как это уже было сделано в Автономном Крае Западная Босния.

У мусульман оружия достаточно. Им его и до сих пор привозили с помощью СООНО и под видом так называемой гуманитарной помощи. Почему сейчас так настаивают на открытии аэродрома в Тузле? Возможны два варианта. По первому, я бы сказал, загребскому рецепту, осуществилась бы блокада военных баз ООН, вывели бы турчанок в шароварах, СООНОвцы бы ушли, а мусульмане завладели бы их оружием! Или в другом, более опасном варианте, в Тузлу бы вошли норвежские, голландские, канадские батальоны, а может быть и немецкие и — НАТО тут как тут! А когда они посадят самолёты в Тузле, это будет прямая угроза и Белграду! Это оккупация «степ бай степ», шаг за шагом. Они реализуют свою цель. Они создали свой план, по которому Югославия должна исчезнуть, а коль её создавали сербы, значит, исчезнуть должны и мы!

На вопрос, где, по его мнению, сербские границы, генерал Младич сказал, что на этот вопрос должна ответить сербская политика, сербская наука и сербский народ, а не он, военный, и добавил:

— Боюсь показаться воинственным, а мне бы этого не хотелось. Но для меня сербские границы там, где пролилась сербская кровь, кровь любого сербского солдата, младшего командира и офицера, и не только в этой войне, но и в прошлые войны. Но я не думаю, что мы должны создавать этнически чистое государство, потому что и Республика Сербская не является таким государством. Но главное — чтобы у сербского народа было сербское государство, и пусть там живут хоть эскимосы и обладают всеми правами, но чтобы было известно, гражданами какой страны они являются.

Война закончится тогда, когда к этому будут готовы все воюющие стороны. Поэтому я недавно спросил Расима Делича, командующего мусульманской армией, что значит его заявление в Турции, что он якобы видит Боснию многонациональной, многоконфессиональной и единой, тогда как его народ разделен по одиннадцати анклавам. Такой же вопрос я задал и хорватскому представителю, так как мне известно, что хорваты на территории бывшей БиГ и бывшей Хорватии распределены по четырнадцати несвязанным между собой анклавам. Боюсь, что в такой ситуации заключить мир можно, но сохранить его на практике — нет.

Частичную ответственность за прекращение войны несёт международное сообщество, продолжающее и далее оказывать поддержку тем, кто спровоцировал и объявил войну, а сейчас ещё и желающее их за это наградить. Ну, я ещё понимаю, ты объявил войну, начал её, вёл, а как у тебя это получилось — расскажи сейчас своему народу! Кто тебя вынуждал «прыгать в мутную Мораву, коль не умеешь плавать!» Это не средние века! В международном военном праве точно определено, какие последствия ждут страну, объявившую и проигравшую войну! Что касается меня, то для меня война символически закончится лишь тогда, когда мусульмане сдадут мне оружие на той самой Доброволячкой улице, на которой они совершили преступление и позорное нападение на военную колонну бывшей ЮНА.

Унесла мое сердце!

По Белграду вдруг разнеслась весть-вопрос: «А ты знаешь, что дочь генерала Младича убита?»

Послала телеграмму Младичам 25 марта 1994 г., когда узнала, что Анна, их единственная дочь и сестра, лишила себя жизни. Боль сочувствия сменялась неверием в то, что это было действительно самоубийство.

«Многоуважаемая семья Младич! Отважный генерал и сербский полководец! Прошу Вас принять наше глубокое соболезнование, мы разделяем вашу боль от постигшего вас несчастья — трагической потери Вашей дочери и сестры. Надеюсь на Вашу природную силу, которая поможет Вам перенести и этот страшный удар судьбы во имя того, что вы значите для сербского народа!».

Только в газетах я впервые увидела портрет Анны Младич. Раньше я слышала от многих людей, которым посчастливилось стать близкими семье Младич или тех, кто хотя бы изредка встречался с ними, что это прекрасная семья военного, имеющая глубокие корни, основанная на традиционном воспитании горцев. Слышала я и о том, что дочь и мать добирались до воинской части в самой тяжелой ситуации, чтобы быть рядом со своим обожаемым отцом и супругом.

Когда я впервые увидела генерала Младича, я приняла его сердцем как сестра. Открыто, широко улыбающийся, не только внешне крепкий и грубоватый, он производил впечатление человека жёсткого, излучал силу воина и гордость народного героя, но в то же время обладал специфическим шармом, какой-то мягкостью к тем, кого принимал в свой круг доверия. Он смотрел на всех взглядом защищающим, но вместе с тем и насмешливо-проницательным. Я поняла, что его нельзя обмануть. Я видела, как обожают его армия и народ.