Мерзость - Дэн Симмонс

Вторник, 12 мая 1925 года

Бабу был без сознания, когда вчера вечером, в понедельник, мы эвакуировали его из третьего лагеря. Остальные вышли из палаток на наши крики — сначала привлеченные смехом, потом призывами о помощи, — и все мы опустились на колени вокруг распростертого на спине Бабу Риты.

Реджи бросила один-единственный взгляд на ссадину и расползающийся синяк на виске шерпы, сунула аптечку Дикону, подозвала двух шерпов и, раздавая указания по-непальски, вернулась вместе с ними к палаткам, чтобы соорудить носилки из запасного брезента и шестов. Дикон склонился над Бабу и осторожно приподнял его кровоточащую голову. Потом быстро приложил два марлевых тампона к ранам на черепе, закрепил повязкой, отрезал бинт перочинным ножом и быстрыми, уверенными движениями завязал узлы.

— С ним все будет в порядке? — слабым голосом спросил я, чувствуя вину за несчастный случай, произошедший с моим шерпой. У Жан-Клода тоже был виноватый вид.

— Травмы головы — вещь непредсказуемая, — ответил Дикон. Он осторожно приподнимал плечи Бабу, прощупывая его короткую шею и позвоночник, до самой поясницы. — Похоже, позвоночник цел. Его можно передвигать. Самое лучшее, что мы можем сделать, — как можно быстрее доставить Бабу в базовый лагерь к доктору Пасангу.

— Это на самом деле безопасно? — спросил Же-Ка. Он как-то рассказывал мне, что гидов Шамони учили не передвигать раненого при подозрении на серьезную травму позвоночника или шеи.

Дикон кивнул.

— Насколько я могу судить по внешнему виду, шея у него не сломана. Позвоночник в порядке. Думаю, опаснее оставлять его тут на ночь, чем перемещать.

Реджи и Нийма Тсеринг вернулись с импровизированными носилками — сложенный вдвое брезент был крепко привязан к двум шестифутовым шестам.

— Нужны люди, чтобы отнести его вниз, — сказал Дикон. — Думаю, шестеро. Четверо несут, двое на смену.

— Я понесу, — в один голос заявляем мы с Жан-Клодом. Нас мучает чувство вины.

Дикон снова кивнул.

— Пемба, Дорджей, Тенцинг, Нийма — вы четверо идете вниз вместе с сахибами.

Реджи быстро перевела указание трем шерпам, которые не говорили по-английски. Я видел, что от палаток она также принесла два фонаря и два комплекта головных ламп. Она ждала, пока мы склонимся над бесчувственным Бабу и — на счет три, с бесконечной осторожностью — переложим его со снега на импровизированные носилки.

На снегу осталось красное пятно, а повязка на голове Бабу уже пропиталась кровью.

Реджи молча передала лампы Пембе и Дорджею, а головные лампы — Же-Ка и мне.

— Тейбир! — окликнула она самого высокого из окруживших нас шерпов. Я вспомнил, что Тейбир Норгей говорит по-английски. — Ты идешь вперед как можно быстрее. Скажи всем во втором и в первом лагере, что нам потребуются добровольцы, когда мы дойдем до каждого лагеря. Но не теряй там времени — торопись прямо в базовый лагерь и попроси доктора Пасанга подняться и встретить носилки по пути. Опиши доктору Пасангу раны Бабу Риты и расскажи, как он их получил. Там, у большой палатки, есть третий фонарь — возьми его по дороге.

Тейбир кивнул и побежал по снежному склону, на бегу схватил фонарь, выскочил на занесенную снегом морену рядом с лагерем и через несколько минут исчез за ледяными пирамидами на тропе через ледник.

Жан-Клод взял левый шест спереди, а я — правый сзади. Нийма Тсеринг схватил правый передний, а Тенцинг Ботиа — левый задний, рядом со мной. На счет три мы подняли носилки на уровень пояса. Такое впечатление, что Бабу Рита ничего не весит.

— Мы тоже спустимся, как только все подготовим здесь и в третьем лагере для завтрашних рейсов с грузом, — сказал Дикон. — Передайте доктору Пасангу, что я приведу всех в первый или базовый лагерь.

Путь вниз по леднику был тяжелым, особенно если учесть, что это был конец длинного дня в горах. Прежде чем мы ступили на ледник и начали спуск, Реджи передала Пембе комплект кислородного снаряжения с тремя полными кислородными баллонами. Предполагалось, что если мы устанем, то будем дышать «английским воздухом» из баллонов, которые будут нести для нас Пемба или Дорджей. Бабу Рита будет все время дышать из третьего баллона. Его вес добавил 22 фунта к весу носилок.

Но ни я, ни Жан-Клод не выпускали носилок во время четырехчасового спуска через все лагеря, даже когда шерпы сменяли один другого. Один или два раза, после особенно трудного участка — например, после спуска на ледник и подъема по его крутому склону, — Пемба прижимал кислородную маску к лицу Жан-Клода, а затем к моему лицу, и мы немного дышали «английским воздухом», а затем шли дальше. Лицо Бабу Риты под замшевой маской казалось лицом спящего.

Доктор Пасанг встретил нас в первом лагере, попросил поставить носилки на какой-то ящик и при свете фонаря бегло осмотрел Бабу.

— Думаю, ваш мистер Дикон правильно определил, что признаков перелома шеи или позвоночника нет, — сказал он. — Мы должны спустить его ниже. Вы в состоянии нести его дальше, в базовый лагерь, или мне найти свежих носильщиков?

Мы с Жан-Клодом не желали передавать кому-либо свои углы носилок. Разумеется, это было абсурдно, поскольку мы как будто наказывали себя, но тогда я думал — и по сей день не изменил своего мнения, — что мы, и в особенности я, заслуживали наказания. Если бы мы не вели себя как глупые школьники… если бы я не начал все это с дурацкого, детского бахвальства, Бабу Рита сидел бы теперь за ужином в третьем лагере и смеялся вместе со своими друзьями шерпами.

Мы добрались до базового лагеря около одиннадцати вечера. У больничной палатки подняты боковые клапаны; для высоты 16 000 футов ночь на удивление теплая. Ни ветерка. На свесах крыши шипят несколько керосиновых фонарей, и я вижу, почему доктор Пасанг предпочитает проводить серьезные медицинские процедуры именно здесь, где воздух плотнее и теплее и лампы дают более яркий свет, чем в других лагерях.

Четверо шерпов, которые спустились вместе с нами, расходятся по своим палаткам, а мы с Пасангом опускаемся на пол медицинской палатки и смотрим, как врач внимательно осматривает рану Бабу Риты. Руки у меня устали, и мне кажется, что я никогда не смогу их поднять.

Во время получасового обследования, во время которого доктор Пасанг измерил давление, пульс и другие жизненные показатели Бабу, очистил рану и наложил свежую повязку, не было произнесено ни слова. Наконец он снова надел на лицо шерпы кислородную маску, включил подачу кислорода на максимум, прикрыл раненого двумя одеялами и убрал одну из ламп и оба зеркала, которыми пользовался.

— Насколько все плохо, доктор Пасанг? — не выдержал я.

— Дыхание поверхностное и затрудненное, пульс слабый, — ответил он. — С вероятностью девяносто пять процентов у Бабу образовалась гематома — сгусток крови в мозге — после удара головой о камень.

— Вы что-нибудь можете с этим сделать? — спросил Жан-Клод. Я знал, что гид Шамони видел, как люди умирают в горах от эмболии мозга, или после травмы, или в результате горной болезни, которая вызвала образование тромба в легких или в мозге. Для меня это было абстракцией.

Доктор Пасанг вздохнул.

— Немного поможет кислород. В условиях больницы я попробовал бы определить точное местоположение сгустка или сгустков крови, а затем, если пациент не очнется, а жизненные показатели ослабнут, мог бы выполнить краниотомию. Здесь, в этих условиях, максимум, что я могу, — старомодная трепанация.

— В чем разница? — спросил я.

Пасанг провел своей большой ладонью над бинтами на черепе пациента.

— Для хирургической краниотомии я бы обрил эту часть головы Бабу, а затем сделал бы надрез на коже — без рентгеновского аппарата я был бы вынужден просто предполагать, где находится сгусток и где резать. Затем просверлил бы небольшое отверстие и удалил фрагмент черепа… мы называем это костным лоскутом. Затем удалил бы осколки кости, которые давят на мозг Бабу, а также свернувшуюся и жидкую кровь. Если травма вызвала отек мозга, я мог бы не ставить на место костный лоскут — в этом случае операция превратилась бы в краниотомию. При отсутствии серьезного отека я бы поставил костный лоскут на место при помощи металлических пластин, проволоки или ниток.

— Выглядит довольно примитивно, — с трудом выговорил я, борясь с подступившей тошнотой.

Пасанг покачал головой.

— Это современный вариант. В наших условиях и с теми инструментами, которые у меня есть, придется делать трепанацию.

— А это что?

Пасанг надолго задумался.

— Трепанацию делают со времен неолита, — наконец сказал он. — Сверлят отверстие в черепе пациента до твердой мозговой оболочки, таким образом снижая давление на мозг, возникшее в результате давления осколков кости и крови в результате травмы. Я захватил с собой трепан. — Пасанг подошел к маленькому ящику со своим хирургическим набором и показал инструмент.