Как я украл миллион. Исповедь раскаявшегося кардера. - Сергей Павлович

Клацнула ржавая стальная дверь: на пороге стоял Игорь — самый человечный контролер в зоне:

— Вот, Серый, держи, — он протянул мне несколько телогреек. — Околеешь тут за ночь — на улице минус двадцать четыре…

Все-таки странная штука жизнь. Для одних мусоров все эти шмоны и облавы — это не более чем работа, на которую нет желания ходить, но приходится, для других — игра в «казаки-разбойники», — видно, в детстве не наигрались. Для заключенных же все гораздо серьезнее: кому-то из нас из-за телефона обломается УДО, к кому-то не смогут приехать на «свиданку», третьим вообще придется освобождаться «по звонку». А все из-за того, что мы хотим общаться с родными не дважды в месяц, как нам разрешает администрация, а так часто, как мы хотим. В конце концов, нас ведь лишили только свободы…

Утром ДПНК отвел меня к «хозяину».

— Что скажешь? — взгляд начальника, обращенный на меня, был нарочито суров. — Где взял телефон?

— Обманывать не хочу. Правду тоже не скажу, — ответил я заранее приготовленной фразой.

— У тебя был очень крутой телефон — у меня на свободе такого нет. «Вбросами» такие не залетают. Значит, кто-то тебе его принес. Меня интересуют предатели в моем коллективе. Объявляю тебе десять суток ШИЗО. Для начала… Потом полгода БУРа (барак усиленного режима), потом в «крытую». Поэтому иди и думай. Надумаешь поговорить — записывайся на прием, вызову…

В европейских странах начальника тюрьмы называют директором. У нас, как и во времена ГУЛАГа, — все тот же «гражданин начальник». «Хозяин» здесь и царь и Бог. Власти у него не меньше, чем у президента, только масштабы помельче. Хочет — казнит, хочет — милует. В зоне ты не принадлежишь сам себе, оттого и жизнь твоя может поменяться в один момент. Полковника Шульгина в нашем лагере боятся все: и зэки, и подчиненные. Поэтому когда ты слышишь в свой адрес: «Десять — БУР — “крытая”» — это не кажется пустой угрозой.

До недавних пор в изолятор могли водворить на пятнадцать суток. Теперь максимум на десять. Правда, как говорят сами менты: «Нам без разницы: давать вам два по пятнадцать или три по десять». Им-то, может, и без разницы, а нам, заключенным, вместо двух нарушений придется три снимать.

— Пойдем поболтаем, — вихрастая голова Пекаря показалась в дверном проеме «отстойника».

— Как скажешь, «начальник», — согласился я, и мы поднялись в здание режимной части.

— На, держи, — Пекарь протянул мне кружку с чаем, когда мы уселись в кресла. — Специально для тебя заваривал. С сахаром.

Я с наслаждением отпил. После двадцатичетырехградусного мороза чай согревал не хуже французского коньяка.

— Итак, какой код блокировки в твоей трубе? — начал Федоненков.

— Ты издеваешься?

— Не понял… — Пекарь удивленно замычал.

— Я однажды пароли от своего компьютера назвал — получил десять лет тюрьмы. Так что давай не будем…

В памяти моей «Нокии» не было ничего запрещенного или криминального, но мне не хотелось, чтобы кто-то читал мои «сырые» материалы по книге и рассматривал мои личные фотографии.

— Я здесь при чем?! — Пекарь отчего-то расстегнул воротник рубашки и привстал из-за стола. — Если тебя кто-то из ментов когда-то надул, это не означает, что все такие…

— Ага, плохим мусорам — плохие гробы, хорошим — хорошие… — вспомнил я старый анекдот. — Все вы одним миром мазаны.

— Вижу, разговора не получится.

— Викторович, да ты прямо Нострадамус…

После обеда пришел старший смены контролеров, и меня завели под «крышу». Получилось, что в холодном «отстойнике» я пробыл больше пятнадцати часов. Окончательно добило меня то, что срок наказания начинает отсчитываться только с того момента, когда тебя завели в ШИЗО…

Глава 62

Камера истощения человеческого организма

Штрафной изолятор (ШИЗО), или «кича», — это внутренняя тюрьма колонии, что-то наподобие карцера в СИЗО. Сидят здесь нарушители режима содержания, а также те, кому в качестве наказания назначили перевод в ПКТ (помещение камерного типа, раньше называлось БУРом). Сидишь здесь под замком, в камерах наподобие тюремных. За что дается ШИЗО? Да за что хочешь: не угодил начальнику, не вовремя встал, не вовремя лег, опоздал на проверку, не так был одет, находился не в своем отряде, не там курил — вот тебе сутки, трое, пятеро. Десять суток (максимум) дают за отказ от работы либо использование запрещенных предметов (мобильная связь), а также за наркотики или пьянку. И хотя по закону больше десяти суток никак нельзя, растягивается эта гармошка и до полугода.

БУР — это содержание подольше. Туда заключают на месяц, три месяца, полгода — просто потому, что арестант считается опасным. Если, находясь в БУРе, ты хватаешь нарушение, то тебя переводят в «кичу», и эти штрафные сутки в срок БУРа не засчитываются.

Первым делом, как и в любой тюрьме, из твоей обуви вынимают шнурки, а с руки снимают часы. Потом переодевают в заношенные до дыр штаны длиной по колено и такой же застиранный клифт с надписью «ШИЗО». Из личных вещей в камеру можно взять только носки, трусы, кальсоны, мыло, зубную пасту и щетку, туалетную бумагу и полотенце.

— Ну что, Хакер, в какую хату пойдешь? — видя, что я остановился в нерешительности, спросил меня дежуривший под «крышей» контролер по прозвищу Тямтик.

— Пойду для начала с «восьмой» поговорю.

В хате № 8 обычно сидят блатные, которые регулируют все движение под «крышей»: знают, кто в какой хате сидит (для этого у них есть «компьютер» — картонка, на которой отмечают фамилии прибывших и номера хат).

— Кто, откуда, за что? — спросил хриплый голос за дверью.

— Хакер, седьмой отряд, за «трубу».

— Куда пойдешь?

— В четвертую… (я знал, что в этой хате было две батареи отопления, что, учитывая стоявшие на улице морозы, приобретало сакральное значение).

— А что там?

— Причина есть.

— Какая?

— Пацаны, ну не буду же я на весь коридор кричать…

— Хорошо, иди…

Камера № 4 во многом напоминала помещения спецкоридора на Володарке. Два на четыре метра, та же бетонная «шуба» на стенах, две пятнадцативаттные лампочки, прикрытые железной решеткой, закрытое металлическими ставнями окно, умывальник, «дальняк» в углу, навесной шкафчик для личных вещей, откидывающиеся в ночное время нары, рассчитанные на четырех человек, несколько низких металлических табуреток, вмурованных в бетонный пол, и узкий столик. На батарее были разложены сухари. «Так вот к чему выражение “сухари сушить”», — сразу вспомнилось мне.

— Я думал, я на дно попал, — сказал я вместо приветствия, окидывая взглядом тесноту камеры, — вдруг кто-то снизу постучал…