Я никогда не была спокойна - Амедео Ла Маттина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Первое, о чем спрашивает ее Беккет, – каково ее душевное состояние. Сердце Анжелики громко стучит, в голове проносятся тысячи мыслей, воспоминаний, новых надежд; но она женщина, закаленная жизнью, привыкшая сдерживать свои эмоции. Ее реакция чисто политическая: «Мои чувства? Я надеялась, что это случится двадцать один год назад, и это могло бы случиться, если бы ему не помогли сильные мира сего, которые сейчас стали причиной его гибели, – монархия и папа»[589]. Ее лицо меняется, когда Беккет спрашивает, не испытывает ли она жалости, сострадания к «павшему Цезарю», к человеку, ставшему «увядшей надеждой ее молодости». Анжелика сердится: «Жалости? Как можно жалеть такого человека? Никогда бы не подумала, что он продержится так долго. Итальянский народ, рабочие и крестьяне, всегда были антифашистами. Если бы у них была возможность высказать свои желания, его карьера закончилась бы через полгода»[590]. Журналист тут же наносит удар: он вспоминает, что ее считали учительницей, секретарем, а также женщиной Муссолини, который называл ее «дорогой». Анжелика сдерживается из последних сил. Она указывает интервьюеру, что «дорогая» – это просто слово, не более того, этим словом обычно друзья и товарищи называют друг друга, если между ними есть доверие. И чтобы поставить точку в этом вопросе, она напоминает об исках и опровержениях, опубликованных в газетах, которые осмелились выдать подобные инсинуации.
А сейчас, спрашивает Беккет, может ли дуче покончить жизнь самоубийством? Вопрос задан в упор, Анжелика минуту колеблется. И отвечает неторопливо:
Вообще-то, у него нет характера, он просто трус, но иногда и трус может покончить с жизнью. С другой стороны, Муссолини всегда был всего лишь плохим актером, всегда осознавал свое лицемерие, поэтому его падение, возможно, не станет для него глубоким потрясением. Возможно, он и сейчас продолжает играть[591].
Интервью завершается предсказанием возможной «контрреволюции», если союзники помогут монархии сохраниться. Контрреволюции не происходит, итальянцы изгоняют Савойских, Муссолини не кончает жизнь самоубийством, его расстреливают. Европа освобождена, и, как только связь с нею восстанавливается, Анжелика начинает искать своих друзей, товарищей, их семьи. Кто из них остался жив, как их дети, в чем они нуждаются? В Италии, Германии, Австрии, Франции пустые прилавки.
Ее главная задача – отправлять продовольственную помощь, обувь, одежду и медикаменты. Через Момбелло, одного из немногих выживших «французов» из бывшей максималистской организации ИКП, ныне расформированной, ей удается выяснить адрес Марии Джудиче, у которой есть еще одна дочь от сицилийца, адвоката Сапиенца. Ее зовут Голиарда. Дома девушка часто слышала о мифической «русской тетушке», доброй, высокообразованной и обладающей потрясающим умом. Мать рассказывала ей о героических временах рубежа веков, о журналистских расследованиях, о союзе «Вперед, соратницы!», о феминистском движении в Милане, возглавляемом Кулишевой. А еще о «печально известном» Муссолини, о том, как он пришел в гости к Анжелике и осыпал Марию комплиментами по поводу приготовленных ею блюд. Голиарда, которой уже двадцать три года, мечтает однажды встретиться с Анжеликой, обнять ее.
Моя Анжелика, дорогая сестра, мы получили твою посылку, это была большая радость, как будто ты сама на минуту вошла в наш дом. Голиарда очень благодарна тебе за все, особенно за мыло. Там была бумага, кофе, чай и много других вещей, нужных и хороших, не было сахарина, неужели его забрали? В общем, большое спасибо. <…> О! Анжелика, я буду ждать тебя в Италии, Голиарда ждет тебя. Я только что из Министерства иностранных дел [министр – Ненни, прим. ред.]. Они заверили меня, что написали в консульство, дав точные указания относительно твоего приезда в Италию. Они рекомендовали мне написать тебе, чтобы ты обратилась в итальянское консульство, где тебе скажут, что нужно сделать, чтобы получить визу. Они хотели знать, какое у тебя гражданство. Я не могла им сказать, потому что сама этого не знаю[592].
Балабановой не терпится вернуться в Италию и снова заняться политикой. Мария пишет ей, что «новый семейный совет» (т. е. второй съезд ИСРП[593] после апрельского съезда 1946 года) должен будет принимать решения: «О! Если бы ты приехала поскорее, мы бы действовали вместе. Приезжай, приезжай, не знаю, что еще тебе сказать». Анжелика идет в консульство, просит визу в Италию: она не хочет пропустить битву со сторонниками объединения партий Ненни. Политическая путаница в головах у социалистов огромна, «но если отвращение испытывают многие, то решения и ясность есть у немногих».
Теперь вся семья разладилась, развалилась. Сарагат, как мне кажется, не имеет ясности и непоследователен. <…> А тут еще карьеристы – алчная свора. Хищные, работают только на себя. Кузены [коммунисты, прим. ред. ] – опасные, активные и властные. Но итальянский народ в целом обладает здоровой интуицией. Я возлагаю на это большие надежды[594].
Семидесятилетняя Джудиче пишет своей подруге-одногодке, что пришло время засучить рукава и снова бороться вместе, как это было сорок лет назад. В ее письмах чувствуется невероятная сила и нежность. Она больна, у нее диабет, но она уверяет Анжелику, что выздоравливает и скоро будет «такой же энергичной, как прежде»:
Я сделаю это для тебя, для семьи [социалистической, прим. ред. ], для Голиарды, которой ты еще очень и очень нужна. Она всегда говорит мне о тебе, ей очень нужно тебя увидеть. Она говорит по-английски, и, если ты не приедешь, она хочет поехать в Америку. Я бы тоже хотела приехать[595].
У Марии есть брат, который живет в Соединенных Штатах: сейчас он вошел в Италию с Пятой армией. С его помощью она может получить визу в Америку и встретиться с Анжеликой, и Голиарду возьмет с собой. Встреча – ее мечта: «Если бы только ты смогла приехать в Италию. Тогда все было бы по-другому, и мы снова могли бы работать вместе»[596].
Пожилая Анжелика готова выступать: она считает своим долгом поделиться в Италии своими знаниями и стать героиней нового республиканского строя. Она увлечена новыми мечтами. Ее ждет очередное поражение. Максималистам, которые спрашивают ее совета, она предлагает вступать в теперь уже единую социалистическую партию (Итальянская социалистическая партия пролетарского единства, ИСППЕ), но придерживаться более автономистских позиций. Союз между социалистами и коммунистами, заключенный в августе 1943 года, нужно разорвать. В этом с ней полностью согласен Сальвемини, который, однако, допускает оплошность по отношению к Балабановой, когда в письме
