Банда гиньолей - Луи Селин

Поди ж ты, только рукою ткнул, а чувствую себя совершенно разбитым… Свободно мог и чувств лишиться. Ну и тип! Страшно опасный и все такое… А вот Вирджиния так не считала… находила его развеселым, презабавным, приятным во всех отношениях. Они перебрасывались какими-то дурашливыми словечками. Куранты уже перестали бить. Теперь он стоял прямо, перестало его шатать… А она все на обед поворачивала, все поторапливала «chop! chop!»

Разыгрался аппетит — к столу, джентльмены, вперед! Все доставляло ей уйму удовольствия: ливень, разверзшиеся хляби небесные… этот красавчик, само собою — нечего Сказать, хорош приятель! — и я со своей кислой рожей. Все вызывало в ней смех… в особенности, надо полагать, моя вытянутая физиономия. Она нарочно шлепала по лужам так, Чтобы обрызгать нас грязью. Плюх — и с ног до головы!

— Ужинать подано!

Вперед так вперед, раз уж они так разохотились. Мне не хотелось тащиться в хвосте. Вот только в какой ресторан? Куда вести козоголосого? Она что, не разглядела? Не сообразила? У меня всегда так — как гляну на него… кусок в глотке застревал. Какое впечатление он произведет на публику? Не будь его, я, наверное, хотел бы есть. Но при нем, да еще при таком запахе… Уверен, что он приванивал… Даю им несколько опередить меня… она скакала по аллее, выставляя напоказ бедра. Клянусь, заигрывала с ним! Прямо-таки завлекала! Ясное дело, он сразу же завелся, рад-радешенек, понес какую-то околесицу, заблеял своим козлетоном:

— Миссочка, цветочек! Вы — наша роза, окропленная дождем! От вас веет такой свежестью! Оставьте нам мороз и иней! Хи-хи-хи!..

Произнося такие слова, он страшно скрипит и скрежещет всеми своими костями.

— Весь мороз оставляю себе! — объявляет он. — Мороз и иней! Хи-хи-хи!

В совершенном восторге он дрыгает ногами… а малышка безостановочно скачет, приплясывает вокруг него. Как же она меня достает! Позволяет обхаживать себя этой прогнившей тухлятине! Он же смердит, хоть нос зажимай… а она млеет от восторга перед этим выходцем из могилы! Он сразу обворожил ее, как та старая свинья… Каждый раз та же история — как что с гнильцой, так ее оторвать нельзя. Как раз про нее — «капустный супец с гуськом, да с душком»! Я иду позади… и мне слышно отчетливо… как все бренчит в нашем кавалере… От его костей не меньше стука, чем от тюка со всем моим барахлом, от всего, наваленного в брезентовый мешок… Клак-клац! Брень-бряк!.. При каждом толчке стучит весь его костяк… И, уж конечно, душок… равняюсь с ним, взглядываю на него сбоку… То ли он, то ли не он… Лицо вроде точно Сороконожки… Хотя… черт его знает… А вот свечение из-под кожи… Именно свечение… Особенно, когда идем под сенью деревьев. В полумраке от него исходит некий желтоватый свет. Посвечивают голова и руки. Неужели малышка не замечает? От него идет, из-под кожи… Черепок у него в точности, как светляк. Совершенно точно, ошибки тут быть не может, даже спрашивать не буду. Все равно станет какой-нибудь вздор городить, нагличать… Чего проще! Так изобидит, так застыдит, что впору сквозь землю провалиться. Я думаю, прежде чем говорить… Клак-клац! Бреньк-бряц!.. Нахальства у него, и вообще… Довольно того, что я топаю за ним следом… Он же мне сразу будет городить в ответ, что все это — прореха, запах, рванина — все по моей вине… и что я столкнул его под поезд… и что он умер от ран, разрезанный живьем пополам… и что говорит теперь козьим голосом… и что не было никакой надобности спихивать его… и что ему очень холодно… Все по моей вине, я кругом виноват… И тем, что он всегда уже будет говорить козьим голосом и светиться… Чем больше я об этом думаю, тем больше попадаю во власть чар. Чувствую, как меня притягивает его колдовская сила… В сущности, я ничем не отличаюсь от девчонки… Обоняю его запах, слышу перестук… «тлак-бряк! — бринь-клак!» В точности пес, идущий по следу. Смотрю, слушаю костяное бренчание. Тащусь в хвосте, обремененный своей ношей — тюком с разным хламом — напрягаюсь, хромаю, но не отстаю… Они уже не обращают на меня никакого внимания… Сейчас начнет щупать ее… Уже и под ручку идут. Вот так и подвигаемся к ограде… Точно… вылитый он… ошибки быть не может! Как только я узнал его, у меня началась трясучка — это не просто фарс, не просто кошмар… Не отстану же от них! Тяжел мой куль, понапихано в него всяких железяк… а все равно от этого субчика шума больше. Я мог бы и канючить — боли страшные, у меня ведь тоже больные кости, и нога, и рука ноют… Ковыляю, подвергаясь и бортовой, и килевой качке, и все-таки такой трескотни от меня нет. От этого стука, этого бряканья у меня боль в голове… да, в голове… Только вот бликов я не отбрасываю… Они беседуют на ходу, перешучиваются, флиртуют… Мне слышно. Они немного ушли вперед, я догоняю их. Еще усилие — я между ними. Они находят, что это нахальство с моей стороны. Хочу, чтобы она и меня взяла под ручку… чтобы держала еще крепче, чем его. Нарочно повисаю на ее руке. В боку появляется вдруг ощущение какой-то зыбкости… меня отшатывает. Вся моя поклажа сыплется наземь, прямо мне на ноги… Какую рожу он состроил! Ему пришлось тянуть меня кверху. Оказавшись вплотную к нему, тяну носом… Мать честная, какая вонь! Его плоть разлагается, распространяя едкие запахи. Как же смердят обноски нашего ухажера! Объявляю об этом в полный голос: «От тебя воняет!» Неужели девчонка не чувствует? Хочу, чтобы она понюхала, ощутила этот смрад. Он любезно позволяет обнюхивать себя. Хочу чтобы он вызвал в ней отвращение. Он стоит смирно, давая нюхать сколько угодно… Да что ж такое? У нее заложен нос, ничего не чует!

— Воняет от него, воняет! — ору я во всю глотку, взываю к небу… Поднять бы шум на всю окрестность! Я сыт по горло! Но вокруг ни души, безлюдье. Только мы трое под дождем, лужайки, мгла… Я осыпаю его оскорблениями… но все напрасно: он знай похохатывает себе, этим своим скрипучим смешком… Они оба издеваются надо мной. Но этот субчик ненормален, не выдумываю же я! Откуда он явился? Чем занимается? Прочь колебания. Я без обиняков обращаюсь к нему… Да достаточно взглянуть на него! Задаю ему вопрос… Неужели девчонка ничего не поняла? Неужели она не видит, кто перед ней? Что за экземпляр? Из какого он теста?.. Они прыскают от смеха… потешаются. Умора, да и только, сдохнуть можно со смеху! Конечно, так проще, удобнее — держаться за животики! Ничего мне от них не добиться! Знай, скалятся… Напрасно я мучаю себя, бьюсь головой об стену!..

— Ну, двигайте! В путь, паскуды!

Вот такую черту я подвел. Оба они мне одинаково гадки. Отупело иду сзади и помалкиваю… Гори оно синим пламенем! Все же у ограды, у Бишоп-гейт, на меня снова накатил гнев. Как раз у выхода.

— Ну, Сороконожка! Ну, мерзавец! Хвать его, заскакиваю спереди:

— Так дальше не пойдет! Убирайся!

Пусть уматывает и оставит нас в покое… Он молча посмотрел на меня и положил ладонь мне на руку… Свою особенную руку из мелких косточек… И — пш-ш-ш! — меня нет, точно меня опорожнили до дна… Я что-то мямлю… Как забавно, как потешно! Вечно я становлюсь посмешищем! Если они не перестанут похохатывать, я их расшвыряю! Расшвыряю вместе с барахлом, с накупленным товаром! Дядюшка ничего не получит, хрен ему! Одной кражей больше!.. А куда же это наладились наши резвунчики? Они впереди… никакого желания есть, никакого аппетита! Раз телка и смердящий хотят друг друга, пусть и едят друг друга! Ну же, ам-ам! Оба, прямо сейчас! Пусть перепихиваются, черт их побери! Пожениться, и точка, мать твою! Подходящая парочка… Бешусь, срываюсь на грубость, ничего не могу с собой поделать, ору:

— Женитесь, и чтоб вас повесили!

Хочу закатить жуткую сцену… чтобы народ сбежался. У меня — что на душе, то и говорю, без околичностей! Все выскажу толпе! Ору вслед, издали — они наддали, хотят оторваться от меня… Желаю, чтобы они тут же поженились… и вместе чтобы их повесили!

— Чтобы повесили! — говорю. — Повесили, так твою растак! Повесили — это тебе не фунт изюма! Ты меня слышишь, недогнивший?

Ничего, сейчас соберется толпа… Повесили… Великолепное слово, на мой вкус… О, услышал! Обернулся!

— Повесили! Повесили! — ору ему. — Слышишь? Повесили!

Не понравилось ему, надо полагать… идет назад ко мне. Жду его бестрепетно… Дело было у дверей какой-то лавки. Стал собираться народ… Лица недовольные. Верно, решили, что головорезы меж собой не поладили… Видно было, что мы вызываем у них неприязнь.

— Повесили! — ору я им. — Повесили, ротозеи!

Стоят, разинув рот. Англичане! Не понимают! Сороконожка что-то дребезжит, объясняет, успокаивает… тычет пальцем мне в голову… дескать, больная черепушка, шарики за ролики заскакивают… но опасности, мол, не представляет никакой… безобиден.

— Вешать! Вешать! — надрываюсь я. — Я всех вас перевешаю!

Теперь мой черед веселиться. Он берет меня под руку, ведет прочь… не желает неприятностей. Снова взваливаю на плечо свою поклажу, свой тюк. Снова в путь. Иду между ним и девчонкой. Добился-таки своего! Шагаю между ними, шарахаясь из стороны в сторону, вынуждая их замедлять ход… Ну, этих-то я не боюсь! Тут и говорить нечего! А вот Мэтью! Одного его боюсь… Он-то и повесит меня! Рассказываю им по-свойски. Сороконожку-то мне чего опасаться? Этого ничтожества… этого дерьма в лохмотьях? Зловонного привидения? Да он для меня ничто, пустое место! Он постукивает, поскрипывает, посверкивает… а я веселюсь… Вот кого я боюсь, так это Мэтью! Самый опасный цепной пес Системы! Он всех их возьмет к ногтю! Управится в два счета, я-то знаю его! Око за око, зуб за зуб — мясорубка! Схряпает их, как сдобное печенье! Он будет… пострашнее военно-полевого суда… гнуснее войны, худшим мерзавцем… свирепейшим хищником… чем весь его вооруженный зверинец! Им нет нужды вмешиваться — он все сделает сам. Уж он разделает под орех этих уголовничков! Злобная, ненасытная тварь! Я не ошибался… Предчувствие у меня было сильное… На Стрэнде их сильно поубавится… Ну, это уже их забота! Не трогай лихо, пока тихо… От вонючки проку здесь не будет… Об этом я ему и толкую. Он слушает на ходу. Увидят они, что такое настоящий фараон! Недобрый, хитроумный англичанин, чемпион Скотланд Ярда… Легавый, который не знает меня! Ведь, по сути, Мэтью не знает меня. Я все это растолковываю этим двоим… только бы не кинули меня одного, не удрали от меня… Пусть все слышат! Я втолковываю, объясняю им, что это ужасное недоразумение… я вызвал в Мэтью крайнее удивление и раздражение, привел его в бешенство, довел до белого каления… Ему непонятно мое поведение, мои болезненные реакции… Решил, что я кривляюсь… Я действую ему на нервы… Я у него первый на заметке — упечет на галеры, законопатит в тюрьму… Да куда угодно, лишь бы не видеть меня… Лично поведет меня на эшафот, чтобы только кончить с этим — ну, на дух он меня не переносит!.. Вот до чего я дожился при всей беспорочности… Так сказать, пожинаю плоды своих трудов! Я раздражаю его самим своим существованием… Злосчастное недоразумение — знал бы он моих родителей, людей необыкновенной порядочности, безупречной честности… которые трудились, не покладая рук. Он понял бы мой внутренний склад, какое воспитание я получил… Воображаю, как он ходит там и составляет себе мнение… Учтивое обхождение в пассаже… Зеленная родительская лавка… У этого сиволапого отпала бы челюсть… Совсем не те клиенты, что у него… Особенно клиентки… Одни баронессы… высшего света! Изысканные дамы с недосягаемых высот! Лоск, утонченность, и все такое: духи, вуалетки, крем шантийи… Вот где припечет нашего пентюха неотесанного: совсем не то, что его сброд! Представляю себе его рожу… Вот смех! Ничего не могу с собой поделать… Воображаю, как он путается в кружевах… Ой, держите меня, помираю! Это нервное! Хорош был бы у него видик в батисте! Ах, шпик поганый! Представляю себе картину… Вот где над ним потешались бы!.. Нет, сяду, не могу больше, нет сил… Перегрузка мозгов… Снова в голове шумит… Ну вот, отдохну… Уселся посреди тротуара на свой тяжеленный вьюк…