Генерал Деникин - Дмитрий Лехович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я признаю злейшими врагами России державы, помышляющие о ее разделе. Считаю всякое иноземное нашествие с захватными целями - бедствием. И отпор врагу со стороны народа русского, Красной армии и эмиграции - их повелительным долгом».
Так писал генерал Деникин уже в конце 1933 года. И, чем быстрее приближались события начала второй мировой войны, тем настойчивее говорил он на эту тему. Однако это не означало компромисса с коммунистической властью. К ней он всегда оставался непримиримым. И это кажущееся противоречие в желании поддержать в минуту опасности свою страну и ее армию, но не ее правительство Антон Иванович подробно объяснил незадолго до войны в публичном выступлении в Париже. Речь его, перепечатанная в сокращенном виде в большинстве русских заграничных газет, произвела тогда огромное впечатление на русскую эмиграцию. Но содержания ее мы коснемся в другом месте.
А пока вернемся в двадцатые годы.
Никому не навязывая взглядов, высказывая свое мнение только тогда, когда с ним желали советоваться, генерал Деникин щепетильно держался в стороне от дел своего преемника, «не желая хоть косвенно, хоть одним словом помешать новому командованию». Но именно эта щепетильность Антона Ивановича послужила недоброжелателям предлогом для ложного толкования поведения генерала. На этот раз умышленно был пущен слух, что бывший Главнокомандующий чуждается добровольцев и безразличен к их судьбе.
Таким образом, генерал Деникин оказался посторонним наблюдателем того, что происходило с его бывшей армией, которую из Галлиполи, Лемноса, Чаталджы частью перевезли в Болгарию, частью в Югославию. В Болгарии бывших офицеров и солдат поставили артелями работать в рудниках, прокладывать дороги. В Югославии король Александр принял бывшие русские кавалерийские части на службу в пограничную стражу. А через несколько лет началась их эмиграция по разным странам.
За границей Врангель образовал Русский общевоинский союз (РОВС) с отделами в странах, где находились бывшие офицеры и участники белого движения. Объявив себя председателем Союза, Врангель вошел в подчинение великому князю Николаю Николаевичу, бывшему Главнокомандующему Российскими императорскими армиями. Великий князь пользовался большим уважением в правых кругах эмиграции, и вокруг него надеялись объединить все ее «национально мыслящие»силы. Он жил во Франции, а потому парижское отделение РОВС'а сразу приобрело первостепенное значение.
Возникновение Общевоинского союза, экстерриториальной организации, явно враждебной коммунизму, тотчас же привлекло внимание Москвы. А когда через заграничных агентов стало известно, что генерал Александр Павлович Кутепов, бывший командир Добровольческого корпуса, переехал в Париж и образовал в РОВС'е боевой отдел для подрывной работы внутри России, в советских правительственных кругах встревожились.
Пятитомный труд генерала Деникина, появившийся потом в сокращенном виде на английском, французском и немецком языках, давал временную иллюзию материального благополучия, а спокойная жизнь в венгерской трущобе начала тяготить оторванностью от людей. Предлогом к переезду было письмо от генерала А. Г. Шапрона дю Ларре, женившегося в Бельгии на дочери генерала Корнилова. Этот верный друг Антона Ивановича настойчиво уговаривал его вернуться в Брюссель. Переезд произошел в середине 1925 года, но задержался генерал с семьей в Бельгии ненадолго. Весной следующего года он решил обосноваться во Франции.
К тому времени Париж стал центром культурной жизни русской эмиграции. Среди известных писателей, покинувших Россию, особенно тепло и дружески приветствовали Деникина Бунин, Куприн и Шмелев. Не менее горячо встретили его Бальмонт и Марина Цветаева. Они часто навещали его, проводили с ним вечера в долгих беседах на литературные и исторические темы, вспоминали прошлое. Иван Алексеевич Бунин подарил генералу свою книгу «Чаша жизни», где с необычайной для себя экспансивностью написал на первой странице:
«Антону Ивановичу Деникину в память прекрасного дня моей жизни - сентября 1919 года в Одессе, когда я не задумываясь и с радостью умер бы за него!»
Эта надпись относилась ко времени приезда генерала Деникина в освобожденную от большевиков Одессу, где жители города (среди которых был и Бунин) с неподдельным восторгом встречали и чествовали Главнокомандующего.
Встреча Деникина с Буниным была мимолетной, но она запомнилась Антону Ивановичу, так как давно он заочно любил и уважал большого писателя и художника слова, а теперь радовался возможности ближе сойтись с ним. Бунин рассказывал ему о своих злоключениях, о бегстве из Одессы после краха белого движения и о том, что творилось в русском «литературном мире» за границей. Но особой близости между ними не было, ибо Бунин жил на юге Франции, встречались они довольно редко.
С Куприным Деникин прежде не был знаком. Он ценил его большой талант, но далеко не все произведения нравились ему. Антон Иванович не принимал купринские повести и романы из военной жизни, в свое время нашумевшие на всю Россию. Он считал «Поединок» и «На переломе» искажающими военный быт. Но бывший офицер Куприн, оставивший военную службу в 1894 году, впоследствии изменил свое отрицательное отношение к ней. Этот Куприн, бежавший от большевиков из Гатчины с отрядами Юденича, был теперь близок Деникину.
И Куприн, и Бунин - сверстники Антона Ивановича, оба всего лишь на два года старше его. Когда-то добрые приятели, ко времениих жизни во Франции Бунин и Куприн охладели друг к другу. Слава к Куприну пришла в России, а в эмиграции творчество не находило выхода. Как раз обратное произошло с Буниным. В эмиграции он написал свои лучшие вещи: «Митину любовь», «Темные аллеи», «Жизнь Арсеньева», и в 1933 году его ждала Нобелевская премия.
Любивший выпить Куприн терпеть не мог также любившего выпить Бальмонта, быть может оттого, что оба они во хмелю бывали буйны и безудержны, но, вернее, потому, что были слишком разные люди. Каждый раз, приходя к Антону Ивановичу «на огонек», Куприн спрашивал: «А Бальмонт не у вас?»
Деникин помнил Бальмонта с давних лет, когда в ранние академические годы в Петербурге стихи Бальмонта с упоением декламировались на всех студенческих вечерах, когда ритмы и сочетания его стихов приводили в восторг всех курсисток. «Дьявольски интересен и талантлив этот неврастеник», - говорил о нем тогда Максим Горький.
Насколько Куприн был прост и естествен, настолько Бальмонт любил позу. Декламируя свои стихи, входил иногда в «поэтический экстаз», сладкий и вкрадчивый шепот чередовался с громоподобным пафосом. Однажды он не на шутку напугал маленькую Марину Деникину. Читая одно из своих стихотворений и глядя в упор на ребенка, он с диким криком прочел строфу:
«Кто сказал? Кто сказал?!»
И в ответ на это перепуганная Марина с воплем отчаяния закричала: «Да ты сам сказал!»
Антон Иванович не очень любил творчество Бальмонта, поэта-романтика, импрессиониста. Некоторые из его стихов попросту считал игрою созвучий и даже набором слов. Тем не менее, он отдавал должное большому таланту поэта. Константин Дмитриевич Бальмонт казался ему занимательным человеком, но только в трезвом виде. Антон Иванович скорее жалел, чем любил его. После двух-трех рюмок водки Бальмонт терял человеческий облик. Он шумел, скандалил, бил посуду и зеркала в маленьких французских ресторанчиках, а потому часто попадал в полицейский участок, откуда неоднократно и не без труда вызволяла его супруга генерала Ксения Васильевна, владевшая французским языком. В благодарность за это Бальмонт написал на одной из своих книг, подаренных ей: «Чтимой и очаровательной, очень-очень мне дорогой Ксении Васильевне Деникиной».
С дружеским вниманием откликнулась на приезд Деникиных во Францию Марина Ивановна Цветаева. Она была сверстницей жены генерала; во время гражданской войны горела ненавистью к коммунизму, и лучшие стихи ее были посвящены подвигам белой армии. Один из литературных критиков нарисовал точную картину сумбурного к ней отношения эмиграции:
«Для правых она была чужой, их пугал ее бунтарский дух, ее презрение к буржуазной обеспеченности, ее необычность и отказ от традиционных литературных условностей. Левые видели в ней певца «белой мечты», автора поэм о царской семье, не желавшего подчиниться политическим и социальным заповедям. Одни называли ее тайной большевичкой, другие явной монархисткой».
Для Цветаевой генерал Деникин был одним из стаи славных: Корнилова, Маркова, Алексеева… И когда в 1939 году она вдруг решила вернуться в Россию, а за два года до нее уехал Александр Иванович Куприн, то Антон Иванович не осудил. Ему было грустно, он скорбел об их, как он считал, неразумном решении.
Марина Цветаева уехала в Россию вслед за дочерью и мужем Сергеем Эфроном, перешедшим в лагерь большевиков. Мужа расстреляли, а дочь сослали в Сибирь. Во время второй мировой войны в минуту полного одиночества и отчаяния Марина Цветаева покончила жизнь самоубийством… А двадцать лет спустя, когда в Советском Союзе посмертно напечатали ее избранные стихотворения, этот бывший певец «белой мечты» стал одним из популярных и чтимых поэтов.
