Употребитель - Алма Катсу

«Жди меня в вестибюле в полдень», — написал Джонатан в последнем электронном письме. Ждать не было сил. Я гадала — то ли выйти пораньше, то ли все-таки подняться к нему в номер. Но ведь это выглядело бы так жалко. Лучше было притвориться, что у меня все-таки есть гордость, что я умею владеть собой. Словом, я сидела у себя в кабинете и смотрела на стрелки на циферблате. Они медленно ползли и наконец остановились на одиннадцати часах. Я вышла из дома, поймала такси и поехала к отелю «Сен-Жермен» с довольно хмурым видом, надеясь, что выгляжу равнодушно. Моя тихая маленькая улочка исчезала позади. Она вертелась, словно нарисованная картинка на барабане карусели. Гостиницу «Сен-Жермен» я знала, но никогда там не бывала. Это был тихий старый отель на одной из непрестижных улиц на левом берегу Сены, вполне по карману врачу из африканского буша,[21] приехавшему в Париж на несколько дней. Воздух в фойе был душноватый. Если бы воздуху можно было дать цвет, этот я назвала бы коричневым. За главной регистрационной стойкой сидела администратор весьма профессионального вида. Она провожала меня взглядом, пока я шла по вестибюлю к одному из островков больших кожаных кресел. Все ли вестибюли отелей выглядели так — словно затаившие дыхание комнаты? Кресло, которое я выбрала, стояло так, что мне был виден путь от входа к главной регистрационной стойке. Затейливые старинные часы показывали 11.48.

В молодости у Джонатана была привычка заставлять других ждать его. Мне хотелось верить, что с годами он стал более пунктуален.

На столике лежала утренняя газета. Я никогда особенно не интересовалась мировыми новостями, а в последнее время совсем перестала читать газеты. Я путалась в событиях, они все были так похожи одно на другое. Смотря вечерние выпуски новостей, я постоянно впадала в ощущение дежавю. Массовое убийство в Африке? В Руанде, что ли? Да нет, в Руанде это было в тысяча девятьсот девяносто третьем. Или в Бельгийском Конго? Или в Либерии? Застрелили главу государства? Биржевой кризис? Эпидемия полиомиелита, оспы, тифа, СПИДа? Все это я пережила, находясь на безопасном расстоянии и наблюдая за тем, как все это терзает и уничтожает население планеты. Видеть эти страдания было тяжело, ужасно тяжело, но у меня никогда не было возможности на что-то повлиять. Я была призраком, стоявшим на заднем плане.

Мне было понятно, почему Джонатана потянуло к медицине. Он получил профессию, благодаря которой мог делать хоть что-то с теми ужасными вещами, которые творились в мире. Он закатал рукава и взялся за работу, хоть и понимал, что порой истребить болезнь невозможно даже в пределах одной деревушки. И все-таки Джонатан пытался.

Я отвела глаза от газеты, почувствовав приближение Джонатана.

Парадная дверь открылась. Я наклонилась вперед, готовясь встать при виде знакомого силуэта, но тут же расслабилась. Вошедший мужчина был одет в мятые брюки цвета хаки и выношенный твидовый пиджак. Его шея была обмотана цветным платком в каком-то национальном стиле, он был в очках. Его щеки заросли неровной трехдневной — если не более древней — щетиной.

Мужчина направился прямо ко мне, держа руки в карманах. Он улыбался. И вдруг я его узнала.

— Вот как меня приветствуют? Ты забыла, как я выгляжу? Наверное, стоило выслать последнюю фотографию, — сказал Джонатан.

Он предложил прогуляться, и мы вышли из отеля. Джонатан сказал, что я бледна. Он крепко взял меня за руку, мы пошли по тротуару и через некоторое время нашли спокойный уголок в парке. Вокруг сплошной бетон и парковые скамейки. Единственное дерево и то было окружено бетонным бордюром. Иллюзия природы.

— Так радостно видеть тебя.

Я не могла ответить, да мой ответ и не был нужен. Так глупо, так странно было то, что он так долго отсутствовал в моей жизни. Я видела его вновь и не могла понять, что на свете могло нас разлучить. Мне хотелось прижаться к нему, целовать его, гладить его тело и убеждать себя, что он здесь, во плоти, рядом со мной. Но как близко мы ни были знакомы, между нами лежало полторы сотни лет разлуки. И что-то в поведении Джонатана подсказывало мне, что торопить события нельзя.

Как только моя бледность отступила, мы нашли кафе и просидели там несколько часов. Мы пили кофе и «Lillet»,[22] курили (точнее, курила я, а доктор Джонатан к курению относился неодобрительно) и наверстывали время, прожитое в разлуке. Рассказы об африканском буше меня просто зачаровали. Я была потрясена тем, что Джонатан, уроженец холодного, лесистого штата Мэн, был способен жить в такой жаркой и сухой стране. Не менее удивительным было и то, что он, словно средневековый отшельник, мог сидеть в своей медицинской палатке и терпеливо наполнять шприцы вакциной, не думая о кружащих над ним полчищах комаров. Малярия, лихорадка Западного Нила — все эти болезни ему были не страшны. Он вызвался добровольцем и поехал в долину, где буйствовала болотная лихорадка. Когда «Лендровер» не мог переехать через реку, он таскал коробки со средствами против диареи и прочие лекарства на спине. Но как бы сильно я ни восторгалась всем, что делал Джонатан, мне все же было страшно слышать о тех опасностях, которым он подвергался.

— Но как ты нашел меня — после стольких лет? — спросила я наконец. Этот вопрос мне мучительно хотелось задать с самого начала.

Джонатан загадочно улыбнулся и сделал очередной глоток аперитива:

— Это забавная история. Если коротко — все дело в технике. А еще — в удаче. Мне давно хотелось разыскать тебя, но этот вопрос не давал мне покоя. Как это сделать? Ответ начался с детской книжки, которую я случайно увидел дома у одного моего коллеги.

— «Нефритовая пагода», — догадалась я.

— «Нефритовая пагода», — подтвердил Джонатан и кивнул. — Читая эту книжку ребенку своего друга, врача, я узнал тебя на рисунках. Немного покопавшись в источниках, узнал, что моделью для художника была некая Берил Фаулз, британская экспатриантка, живущая в Шанхае…

— Мне всегда нравилось это имя. Я его сама придумала.

— …и я нанял одного человека, чтобы тот постарался как можно больше узнать об этой особе. Но к тому времени Берил Фаулз уже несколько десятков лет не было в живых.

— И все-таки ты меня нашел.

— Я нанял частного сыщика, чтобы тот выяснил, кто унаследовал деньги Берил, и так далее, и тому подобное, но со временем следы снова затерялись.

— Но ты не сдался?

Джонатан улыбнулся мне:

— Вот тут в дело и вступила техника. Тебе известно, что сейчас существуют программы фотораспознавания в Интернете? Такие программы, с помощью которых можно разыскать свои снимки или снимки друзей на вебсайтах. Словом, я попытался прокрутить через эту программу один из рисунков из той самой книжки. Представь себе, получилось! Было нелегко, пришлось проявить настойчивость, но в итоге было обнаружено одно совпадение — крошечная, размером с ноготок, фотография автора небольшой монографии по старинным китайским чашкам… Подумать только! Никогда бы представить не мог, что ты станешь экспертом по китайскому фарфору. В общем, твой издатель подсказал мне, как с тобой связаться.

Китайские чашки мне подарил мой работодатель в Шанхае, где я работала после позирования художнику, делавшему иллюстрации к «Нефритовой пагоде». Вот как случилось, что мое последнее великое приключение в Китае привело ко мне Джонатана.

Ко мне домой мы пришли к вечеру. Выпили шампанского и каберне, закусили тостами и фуа-гра. По просьбе Джонатана я поводила его по дому, но в каждой следующей комнате чувствовала себя все более и более неловко. Я сама стала удивляться тому, каким количеством вещей окружила себя за все эти годы. Приобретательство стало для меня чем-то вроде бампера, которым я билась в бесконечное будущее. Джонатан произносил любезные слова, хвалил мою прозорливость, выражавшуюся в том, что я коллекционировала редкие и красивые вещи для будущих поколений. Но я чувствовала, что он просто старается унять мое чувство вины. Врач, работавший в африканском буше, не мог переезжать из деревни в деревню с грузовиком безделушек. Там, куда он возвращался, его не ждали полки с памятными вещицами. Мне попалась на глаза шкатулка, в которой лежали драгоценности, подаренные моими обожателями: кольцо с рубином величиной с виноградину, заколка с гигантским голубым бриллиантом. Эти украшения показались мне слишком дорогими и вычурными, и я задвинула шкатулку подальше в книжный шкаф.

Во время нашей экскурсии по дому нам попадались и более криминальные вещицы. Кое-что я вывезла из дальних стран, можно сказать, контрабандой. Конечно, Джонатан понял, что вещи краденые. Красивые резные Будды, двадцатицветные ковры ручной работы, церемониальное оружие. Порой мне отдавали эти вещи те, кого я сама держала на мушке. В некоторых случаях драгоценные экземпляры были взяты у убитых людей. Закрывая двери в эти комнаты, я клялась Джонатану, что все эти кинжалы и статуэтки со временем отправятся в музеи или вернутся на свою родину. Как я могла столько лет прожить рядом со всеми этими вещами, даже не задумываясь о них?