Красавицы не умирают - Людмила Третьякова

Нет, король не брал в руки кисть. Он очень тщатель­но выбирал художника среди немецких мэтров. Только тот, чья живописная манера исповедует классическую яс­ность и неукоснительно добивается абсолютного сходства с образцом, мог вместе с королем разделить лавры создате­ля галереи красавиц. Из всех кандидатур Людвиг предпо­чел Йозефа Штиллера. Этот художник обладал не только мастеровитой, хоть и несколько бесстрастной кистью, но и адским терпением.

Его величество был кошмарным заказчиком. Он пре­вратил Штиллера в своего раба, стоя у него над душой и диктуя все — от «а» до «я». Король сам выбирал позу красавицы, решая, во что ей нарядиться, какие украшения надеть, какие снять, какую прическу сделать, какого цвета должна быть косынка или цветок в руке.

Можно только представить, какие муки претерпевал Штиллер, чувствуя затылком дыхание короля, цепко сле­дившего за каждым мазком кисти. Поправкам и передел­кам не было конца. Уже готовые портреты не раз отвер­гались. Можно сколь угодно критиковать художественные достоинства галереи красавиц, но одно нельзя поставить под сомнение: все портреты, как в зеркале, повторяли ли­ца тех, кому пбсчастливилось стать избранницей короля. Абсолютное сходство с оригиналом от первой до послед­ней работы было главным и неукоснительным требованием коронованного заказчика.

Разумеется, это диктовало особые требования и моде­лям: выдержка, спокойствие и умение на долгие сеансы уподобиться мраморному изваянию. От желающих быть увековеченными между тем не было отбоя. Все крайние места в театрах и в концертных залах раскупались сразу же: дамы знали, что король, заядлый театрал, в первую очередь заметит тех, кто сидит ближе к проходу.

Отбор был исключительно строгим. Никакие доводы, ничьи просьбы и увещевания со стороны не действовали на короля. Он руководствовался исключительно собствен­ными критериями: увековечивались созданья юные, све­жие, пышногрудые, с правильными чертами лица.

Распространенное и столько раз нашедшее подтверж­дение в истории мнение, что о красоте женщины можно судить не по пропорциональности ее тела, а по эффекту, производимому ею, у баварского короля не находило под­держки. Вероятно, именно поэтому не попала в его кол­лекцию фрау фон Дубельт, дочь русского поэта Пушкина, хотя кандидатура ее обсуждалась. Как известно, Наталья Александровна, стоило ей появиться в обществе, буквально притягивала взгляды, но ее оригинальная, своеобразная прелесть состояла отнюдь не в идеальных чертах. Прихо­дится лишь сожалеть, что кукольным лицам король часто отдавал предпочтение.

Правда, его отличала известная широта взглядов: ни таланты или их полное отсутствие, ни национальность, ни социальное положение значения не имели. В его коллек­цию угодили девушки из семей торговца, сапожника, портного, были здесь и актрисы, а ангелоподобная красот­ка, дочь палача, соседствовала с принцессой крови, не­весткой самого Людвига.

* * *

Неизбежен вопрос: а в каких же отношениях находился любитель прекрасного со своими нимфами?

Король умел дружить. Три тысячи писем, написанные им графине Марианне Флоренце, доказывают это.

Они познакомились на римском карнавале. Марианне исполнилось девятнадцать лет. Она только что вышла за­муж. Людвиг еще ходил в наследных принцах. У них впе­реди была пропасть времени, но, кажется, они так и не успели наговориться. Разделенные пространством, Мари­анна и Людвиг не только изливали свою душу в письмах, но и вели оживленный обмен мнениями по самым разным вопросам.

                                                    Марианна Марчезе Флоренца

Людвиг не мог надивиться своей «Марианнине». Чуд­ные локоны цвета южной ночи украшали весьма умную головку. Графиня переводила на итальянский язык труды немецких философов, сама писала и публиковала философ­ские статьи. Ее весьма занимала политика, и очень чуткая к малейшим изменениям в общественной жизни очарова­тельная синьора в 1850 году поделилась с публикой «не­которыми размышлениями по поводу социализма и комму­низма».

Иногда в переписке графини и короля проскальзывали раздраженные нотки. Людвиг очень ревниво отнесся к ре­шению овдовевшей Марианны еще раз выйти замуж. Она же весьма болезненно восприняла историю с испанской танцовщицей, окрутившей «ее короля».

Но если оставить в стороне временные размолвки, нежные отношения, растянувшиеся на десятилетия, пред­ставляются замечательными. Как знать, может быть, зало­гом их долговременности и было расстояние, разделявшее Марианну и короля?

Каждый год в королевскую резиденцию приходил из Италии трогательный подарок — собственноручно выши­тые графиней ночные туфли для Людвига. Верный себе, он дарил прекрасной синьоре оды: «Видишь, любимая, бесконечное море, перед глазами лежащее... Такова же и наша преданность».

Король всегда клялся и божился, что не выходит за рамки чисто платонических чувств. У его терпеливой жены Терезии было свое мнение на этот счет. Один из совре­менников назвал красавиц Людвига «написанным маслом гаремом». Интересно, что та из увековеченных, о бурном романе которой с королем чирикали все мюнхенские воро­бьи, не моргнув глазом заявляла: «Он поклоняется красо­те, подобно трубадуру, и его галантность связана с этой любовью к искусству».

Вполне возможно, что король-эстет отождествлял лю­бовь к искусству и любовь к красавицам. Но, надо ска­зать, от тех, кому король отдавал свое сердце, требовалось многое. Женщины, которых связала с ним страсть или дружба, а иногда и то и другое вместе, отличались не только пригожими личиками. Это были самобытные нату­ры, и роль натурщиц многострадального Штиллера была отнюдь не главной в их жизни.

* * *

Поначалу расскажем об одной юной особе, имя которой, быть может, многим и незнакомо, зато всем известны сти­хи, обращенные к ней...

Я встретил вас — и все былоеВ отжившем сердце ожило;Я вспомнил время золотое —И сердцу стало так тепло...

Бесценные строки Федора Ивановича Тютчева... Едва ли есть человек, который хоть однажды в минуту тоски или радости не повторял этих простых слов. Сколько всего написано про «науку страсти нежной»! Наверное, целый Монблан можно сложить из усердных попыток челове­чества передать словами все то, что делает с ним любовь: приходит ли она или уходит, живет или умирает. Тютчеву же хватило двадцати коротких строк. Они посвящены Амалии Крюденер.

                                                             Амалия Крюденер