Красавицы не умирают - Людмила Третьякова

Дипломаты, художники, ученые, путешественники, ко­роли, просто красавцы, просто мужчины, приятные во всех отношениях и, уж разумеется, не без романтической жил­ки, буквально сыпались в ее копилку.

Нельзя сказать, что все они поступали с Джейн по-джентльменски. Точнее сказать, истинных джентльменов было из рук вон мало. Но неувядаемая внешность Джейн, которой она отличалась даже в весьма преклонном воз­расте, свидетельствовала о том, что неизбежные в жизни каждой женщины любовные переживания она переносила без слез, съедающих краски лица. В противном случае, учитывая «готский список» неутомимой леди, к зениту жизни она должна была походить на печеное яблоко.

«Да ни за что!» — говорила Джейн, отлично пони­мавшая, что красота — единственное оружие, которое не дает осечки. Но это не значит, что из этого оружия надо палить по воробьям или бросать его куда ни попадя, не чистя и не смазывая.

Забота о своей внешности намертво переплелась в ее сознании с убеждением, что лучшее косметическое сред­ство — это любящий мужчина рядом. Она держалась так, словно родилась королевой и только незрячим в этом по­зволительно сомневаться.

                                                          Леди Джейн Элленборо

«Все смогу и все себе добуду», — говорила леди Джейн, но делала это не с постным лицом мученицы, а с озорным нахальством прирожденной победительницы. Старость, эта преисподняя для женщин, не знала, как подступиться к Джейн Элленборо, если вокруг нее буше­вали и не утихали страсти.

Шейх Фарес пытался увезти Джейн от мужа, когда той исполнился пятьдесят один год. Она дала ему понять, что он переоценивает свои силы. Ей было шестьдесят семь лет, когда путешествующий англичанин написал о ней: «В комнату вошла высокая женщина, поразившая меня своей красотой». Когда Джейн перевалило за семьдесят, ее без­успешно совращал молокосос-переводчик. Она до самой смерти избегала новых знакомств с мужчинами, зная, чем это обычно кончается, и не желая лишний раз огорчать своего мужа.

Наконец леди Джейн исполнилось семьдесят три года. «Вот уже месяц и двадцать дней, как Миджваль в по­следний раз спал со мной! Что может быть причиной этого?» — недоумевала она.

* * *

Весна — пора сердцебиений и решительных поступков. Вхождение леди Джейн в историю началось как раз ве­сенним британским вечером 1829 года. Еще теплая от объятий князя Шварценберга, она объявила своему мужу, лорду Элленборо, что беременна и он, муж, к этому не имеет ни малейшего отношения. Последние слова были яв­но лишними. Как писал один из людей, восхищавшихся Джейн: «В одно прекрасное утро она забралась на крышу и прокричала на все Соединенное Королевство: «Я лю­бовница князя Шварценберга!» Это надо понимать, разу­меется, фигурально, но подобное было вполне в духе Джейн, никогда не унижавшейся до скрытности.

...Замуж мисс Джейн Дигби выдали шестнадцатилет­ней. Солидный вдовец, хранитель королевской печати, лорд Элленборо не очень-то старался расположить к себе неопытную девушку. Их медовый месяц был «полнейшей неудачей». Странно, что после этого Джейн не стала му­жененавистницей и не вздрагивала при виде постели. Лорд же не докучал ей. Вокруг было сколько угодно хорошень­ких женщин, и он вовсю использовал это обстоятельство.

 Нельзя сказать, что Джейн не была обескуражена подоб­ным ходом вещей, но супруг корректно давал ей понять, что за ее молодость и красоту он хорошо заплатил и впра­ве распорядиться женой по своему усмотрению.

В свете на Джейн смотрели как на дурочку, которая хранит верность старому юбочнику. Ее соблазняли два го­да, но безуспешно. Первым, благодаря кому хранитель ко­ролевской печати обзавелся рогами, был не дворцовый шаркун, а рядовой сотрудник Британского музея. Браво, наука! Интеллектуал, правда, недолго упивался своим счастьем. У Джейн же дело пошло дальше энергичнее и веселее. И дошло в конце концов до самого очарователь­ного франта двора его величества Феликса Шварценберга. Князь был атташе при австрийском после в Великобрита­нии и мечтой всех лондонских красавиц, ни одну из кото­рых он, кажется, не обидел вниманием.

Надо было появиться Джейн, чтобы избалованный господин притормозил свой галоп. Ему было двадцать восемь, леди Элленборо — двадцать один. Он был вы­сокий красавец брюнет. Ее называли нимфой за белокурые волосы и прекрасные голубые глаза. Первый раз они прильнули друг к другу под мелодии дворцового ор­кестра. Это положило начало страсти, созерцал которую весь Лондон.

...Скандал разразился грандиозный. Несмотря на чис­тосердечное признание Джейн, в палате лордов шло раз­бирательство, невообразимое по бесстыдству. Были опро­шены свидетели.

—     Вы видели леди в гостиной на первом этаже в об­ществе князя Шварценберга?

—     Часто.

—     А замечали ли вы что-нибудь особенное в их пове­дении?

—     Да.

—     Что это было?

—      Однажды я видел, как князь Шварценберг рас­шнуровывал ей корсет.

Казалось бы, что там расследовать? Заседатели же действовали в полном соответствии с современным анекдо­том о муже, который подглядывал в замочную скважину, как его жена уединилась с другом дома в спальне и улег­лась в постель. Брюки, повешенные на ручку двери, скры­ли от него дальнейшее, и он, давно подозревавший жену, в сердцах сказал: «Черт возьми! Опять полная неясность».

Для полной ясности палата лордов добилась от слуг свидетельства о «звуке поцелуя», подслушанном в апарта­ментах князя. К тому же они подтвердили, что однажды леди, ехавшая в карете, на ходу прыгнула в карету Швар­ценберга, когда он поравнялся с нею. Пикантные подроб­ности будоражили лондонских обывателей. Газеты опубли­ковали портрет Джейн с обнаженной грудью. Ее родня была морально раздавлена происшедшим. Джейн, получив развод, боялась показаться где-либо и скрывалась у мате­ри. Князя от греха подальше убрали в Париж. Само со­бой, Джейн собрала чемоданы и ринулась за ним, ни­сколько не сомневаясь, что теперь ничто не омрачит их семейного счастья. Ведь князь был холост!

...Все-таки, оказывается, есть большая разница в том, спешите вы к любовнице или любовница спешит к вам. Почему-то первое для мужчин предпочтительнее. Во вся­ком случае, встреча, оказанная Джейн князем Шварценбергом, мало напоминала их лондонское безумие. Далее пошло еще хуже: прекрасный атташе порхал по балам, а растолстевшая Джейн сидела одна. В конце концов она родила дочь и потеряла любовника. Удар был тем силь­нее, что Шварценберг, желая порвать прискучившую связь, сплел интригу, согласно которой Джейн сама ему изменила.