На троне великого деда - Грегор Самаров

— Остановитесь! Остановитесь! — закричал он вне себя от страха. — Мы все так утонем, и заговорщики будут торжествовать.

— Умоляю вас, ваше императорское величество, потерпите ещё несколько минут! — сказал фельдмаршал. — Посмотрите, как мы быстро подвигаемся к крепости; мы ещё можем перегнать эту лодку.

Вторая волна залила палубу. Графиня Воронцова упала на колена рядом с государем, крик женщин на мгновение заглушил рёв ветра.

— Нет, — воскликнул Пётр Фёдорович, — нет, я не хочу утонуть. Продолжать такое плаванье — значит искушать судьбу, Кронштадт принадлежит нам, зачем же мне рисковать жизнью?

— Но ведь мы тоже рискуем своими жизнями! — сказал фельдмаршал. — А ведь у нас дело не идёт о короне.

— Нет, нет, — весь дрожа, воскликнул Пётр Фёдорович, протягивая руки к бушующим волнам, — нет, капитан, прекратите это! Я приказываю вам это! Я не хочу утонуть, не хочу! — пронзительно закричал он, прижавшись к борту яхты и схватив руку Воронцовой, которая сама с трудом держалась за канат.

Капитан всё ещё колебался. Пётр Фёдорович ещё энергичнее повторил своё приказание. Тогда капитан подал сигнал. Паруса опустились, яхта повернулась, уклонилась от прямого курса и стала, по-прежнему лавируя, медленно подвигаться вперёд.

— Боюсь, что мы погибли, — мрачно сказал фельдмаршал Бломштедту и генералу Гудовичу, которые стояли рядом с ним, — кто боится волн и ветра, тот не сможет победить революционный поток.

Он скрестил руки и стал безмолвно смотреть на черневшие вдали укрепления. Дамы понемногу приходили в себя, а Пётр Фёдорович вытирал платком мокрое от морской воды лицо.

— Они уже там, — снова сказал Миних, смотря через сложенные в трубку руки на маленькую лодочку, которая в это время вошла в гавань, — маленький челнок некогда нёс Цезаря и всё его счастье.[29] Дай Бог, чтобы это утлое судёнышко не заключало для нашего государя мрачного будущего.

Яхта медленно приближалась к крепости.

Пётр Фёдорович снова воспрянул духом; он подошёл мрачно молчавшему фельдмаршалу, скрестил руки и с пристально смотреть на крепостные стены, в отверстия которых, несмотря на темноту, можно было различить жерла пушек.

XXV

Капитан императорской яхты не ошибся: на лодке, обратившей на себя внимание фельдмаршала Миниха, действительно гребли матросы военного флота. Их было двенадцать человек; на корме сидел адмирал Талызин, человек лет сорока, с решительным загорелым лицом, которое, благодаря приподнятым ноздрям его носа и блестящим, проницательным глазам, придавало ему вид настоящего моряка. Он командовал эскадрой в Кронштадте и благодаря своей отваге и доброте с подчинёнными заслужил доверие и любовь всего флота, который, точно так же, как и армия, был возмущён предстоящим походом на Данию.

Адмирал, казалось, не замечал высоко вздымавшихся волн, которые обдавали его пеной и брызгами; он всё время подбадривал и торопил матросов, так что маленькая шлюпка с поразительной быстротой летела вперёд.

Адмирал так же заметил императорскую яхту, как и с последней увидели его шлюпку; он заметил и манёвр, благодаря которому лёгшее почти совсем на бок судно с удвоенной скоростью стало приближаться к Кронштадту.

— Каждый из вас, — закричал он, покрывая своим голосом рёв бури и шум волн, — получит годовое жалованье, если мы придём к Кронштадту раньше этого корабля.

Матросы с новой силой налегли на вёсла, которые, скрипя, мерными ударами разрезали волны, — награда стоила того, чтобы работать изо всех сил, и шлюпка, подобно быстролётной чайке, помчалась по морю, то взлетая на гребни гор, то падая в пропасть.

Но и яхта всё быстрее приближалась к крепости. Из груди адмирала вырвался дикий крик, когда он, измерив опытным глазом моряка остававшееся до Кронштадта расстояние, понял всю невозможность достигнуть берега раньше яхты.

Но вскоре он вздохнул от радости, увидев, что судно замедлило ход, повернуло в сторону и стало, снова лавируя, тихо подвигаться вперёд.

— Навались на вёсла, греби веселей, ребята! — воскликнул он. — Даю вам ещё полугодовое жалованье! Они боятся воды, — тихо, с насмешливым смехом добавил он, — а если враг боится, то победа наша.

Руки всех матросов, казалось, были вылиты из стали и принадлежали как бы одной машине: так равномерно и сильно опускались вёсла. Всё ближе и ближе подходил они к крепости, между тем как яхта оставалась от неё почти на прежнем расстоянии.

Волны по мере приближения к берегу делались короче, неправильнее, беспокойнее, но тем не менее шлюпка ни на волос не отклонялась от курса и шла прямо к бастиону. Минут через пять она подошла к укреплению. Матросы набросили конец на один из крепких столбиков на пристани и притянули к ней шлюпку.

Адмирал выпрыгнул на берег, навстречу ему двинулся с направленным на него штыком матрос-часовой.

— Разве ты не узнаёшь своего адмирала? — коротко и властно сказал Талызин, спокойно проходя мимо него.

Матрос, получивший от де Вьера приказ никого не впускать в крепость, никак не мог себе представить, что это распоряжение распространяется и на командующего эскадрой, а потому опустил ружьё и отошёл в сторону. Матросы адмирала в это время вытащили на берег шлюпку.

Адмирал прошёл в ворота крепости. На первой же батарее он увидел де Вьера, который осматривал пушки и ставил около них артиллеристов с зажжёнными фитилями Де Вьер удивлённо посмотрел на него, но Талызин быстро подошёл к нему и, отдавая честь, сказал:

— Я был в своей усадьбе под Петербургом и узнал, что в гвардейских казармах началось волнение. В подобные минуты каждый должен быть на своём посту, и я вернулся, чтобы взять под своё командование флот; а пока я переоденусь в своей комнате, так как благодаря буре на мне нет сухой нитки. Ну а вы что делаете здесь? — спросил он совершенно спокойным и равнодушным тоном.

— По приказанию его императорского величества, — ответил де Вьер, — я принял команду над крепостью; как только я осмотрю батареи, я вернусь в крепость и прошу вас до тех пор не отправляться на суда, так как я, по поручению государя, должен вам дать некоторые инструкции.

Адмирал спокойно и равнодушно поклонился; он знал, что при малейшем противоречии будет арестован.

Медленно направился он внутрь крепости и вошёл казармы, где находилось и его помещение. Но вместо того, чтобы идти по лестнице, он открыл дверь в помещение, где жили солдаты.

Сидевшие в слабо освещённой комнате солдаты испуганно вскочили, когда узнали адмирала, а он, закрыв за собою дверь, подошёл к ним и сказал:

— Вы знаете, ребята, что я люблю всех вас и всегда забочусь о вас; я знаю также, что вы мне доверяете.

Солдаты изумлённо смотрели на него, но по выражению их лиц можно было видеть, что он не ошибся в их чувствах.

— Ну, так вот, — продолжал он, — я, как и каждый честный русский, глубоко и больно почувствовал весь стыд того, что нам придётся проливать нашу кровь за чужих для нас голштинцев, которые уже теперь у нас, на Руси, желают быть нашими господами. Пётр Фёдорович, который ещё не возложил на себя в Москве венца наших государей, принёс России только горе и позор и уже протянул свою дерзновенную руку против нашей святой православной церкви. Но Господь сжалился над нами: царствованию еретика наступил конец; государыня Екатерина Алексеевна одна сделалась повелительницей России… Я только что прибыл из Петербурга; сам высокопреосвященный митрополит благословил в церкви государыню, гвардия окружила её и присягнула ей. Хотите ли вы сделать это же или же хотите идти на вечные муки вместе с еретиком?

Несколько мгновений солдаты стояли безмолвно, но затем раздались радостные крики.

— Слава Тебе, Господи! — воскликнуло несколько голосов. — Не нужен нам Пётр Фёдорович, который с собою привёл столько иностранцев!..

— В таком случае, — сказал Талызин, вытаскивая свою шпагу, — поклянитесь именем Бога пред своим адмиралом в том, что вы будете верны императрице Екатерине Алексеевне.

Солдаты окружили его, положили свои широкие руки на сверкающий клинок и воскликнули:

— Именем Бога клянёмся быть верными государыне Екатерине Алексеевне!

— Хорошо, — сказал Талызин, — возьмите своё оружие, позовите остальных и следуйте за мной!..

Через несколько минут все солдаты выбежали с оружием в руках из казарм. С быстротой молнии по крепости распространилась привезённая адмиралом весть, и всё громче и громче раздавались клики:

— Да здравствует государыня Екатерина Алексеевна! Долой Петра!

Адмирал велел солдатам построиться и во главе отряда вышел из казарм. Около батареи ему навстречу вышел де Вьер, услыхавший радостные клики солдат.

— Что случилось? — воскликнул он. — Отчего солдаты вышли из казарм?