Мой отец генерал (сборник) - Наталия Слюсарева

Нестеровский отрок, ступающий по облитым луной полянам Архангельского. В детстве страдал лунатизмом. Играл в лунный теннис со статуями в парке. Слуги снимали спящего с высокой террасы и относили в кровать, матушка проводила рукой по мягким волосам и целовала. Золотое сечение проявляется на этих линиях лба, затылка, подбородка. Переплавленное золото Византии – в молодое русское вино. Четвертый Рим – и иному не бывать!

ДОРИАН ГРЕЙ

В петербургском обществе тебя сравнивают с уайльдовским Дорианом Греем. Gray. Но ты отнюдь не серость. Счастливый сын счастливого отца – твое имя. Графу Сумарокову-Эльстону единственная наследница князей Юсуповых, двадцатилетняя Зинаида, принесла в приданое баснословные богатства древнейшего рода ханов, султанов и цариц.

Над знатным родом высоко сияет не только венец славы. По легенде, за отказ от мусульманской веры (во времена царя Федора принимает православие их предок Абдул Мурза) пророк карает Юсуповых: отныне в живых будет оставаться только один ребенок, второй никогда не перешагнет рубежа двадцати шести лет.

В 1908 году, незадолго до двадцатишестилетия, погибает на дуэли от руки офицера конногвардейского полка старший сын Николай. Пережившая страшное нервное потрясение, от которого она так и не оправилась, поседевшая сорокасемилетняя Зинаида Юсупова никогда больше не танцует на балах, не устраивает их у себя во дворце, и ни один конногвардеец с тех пор не переступит порога их дома. По дуэльному кодексу среди офицеров, прежде чем вызвать обидчика на поединок, полк на суде чести обязан был дать разрешение на дуэль. Петербургский полк конной гвардии дал разрешение на дуэль, посчитав честь своего офицера оскорбленной.

А пока дети маленькие. За ними глаз да глаз. Малютка Феликс совсем умилителен. «Наш маленький „гля-гля“ весь день шутил, и я решилась перенести его в нашу спальню. Аппетит у него хороший, он все просит „ам“. Когда приехал Филатов, беби его принял с улыбкой и сам потребовал, чтоб его слушали и стучали! Он сам приподнял рубашку и открыл животик и грудь. Потом он взял из рук доктора инструменты и начал сам стучать по своим ножкам. Филатов был в восторге и долго играл со своим маленьким пациентом, который теперь принимает его так благосклонно».

Обстоятельства не позволяют семье постоянно находиться вместе. Муж служит, долг жены сопровождать его, и тогда в ход идут письма. Матушка обращает внимание сына на то, что он – будущий хозяин, ему всем управлять.

Десятилетнему – в Крым: «Напиши мне, много ли цветов в Кореизе и много ли будет винограда? Как молодой хозяин, ты должен все это знать!»

«Не ленись, работай мозгами». И он работал, после обучения в Оксфорде заказывает телеграммой из Англии породистый рогатый скот для Архангельского: «Please send me one man cow and three Jersey women».

Сердцем дома была комната матери, в которой всегда стояли цветы. Здесь она пила чай с сыновьями, Феликс читал вслух. Любимым занятием младшего сына было смотреть, как матушка одевается на бал. Хотелось самому облачиться в шелка, навесить бусы, нанизать перстни. Тебя обвиняют в страсти к переодеваниям. Ну да, как-то со своим шурином Володей, выпросив парики и утонув во взрослых женских шубках, вы сбежали на Невский – почти побег в Америку, – а потом в ресторан. Глоток шампанского, порвали нитку жемчуга. Вам по тринадцать лет. Директор ресторана пришлет счет отцу, после чего вас запрут в своих комнатах на неделю.

В тринадцать лет я переодевалась в любимых ковбоев: фетровая шляпа, рисованные усы. В девятом классе, в воскресенье, уговорив сестру и верную подругу, я храбро вошла с ними в ресторан «Арагви», в те годы один из самых пафосных в Москве, и, значительно помолчав над картой меню, заказала на обед три порции капусты по-гурийски. Краснея в цвет гурийской капусты от сознания того, что происходит что-то взрослое, роковое, мы провели в ресторанном зале два часа. Напротив нас – красочное панно, на котором, на фоне огромного, лежащего на земле царь-колоколом кувшина, довольный вождь во френче беседовал с не менее довольными грузинскими крестьянами – кажется, и нам подмигивал своим черным глазом. Управившись с капустой, достойно проведя воскресный обед в настоящем ресторане, мы оставили вежливому официанту отложенные и подсчитанные заранее чаевые.

Твой старший брат с актерскими наклонностями также не прочь втянуть тебя в истории. Однажды присутствовавший на спектакле в парижском театре английский король Георг VII обратил внимание на чрезвычайно красивую молодую леди в первом ряду. И опять надо было давать деру. А сколько всего было в Оксфорде, откуда ты регулярно отсылал письменные отчеты домой! Именно в Англии тебе выпал один из первых опытов проявить неслыханную щедрость: заплатить приличный карточный долг за сокурсника, которому грозила тюрьма.

Как я люблю тебя и за то, что, обожая охоту, ты бросил охотиться, услышав крик раненого зайца. Бросил ружье и заплакал, сидя на пеньке, и старый актер Малого театра, когда возникшая перед ним маленькая куропаточка стала бесстрашно наседать на его сапоги, пытаясь отвлечь от гнезда.

Еще сто лет назад в России по пущам, лугам и перелескам было столько зверья и птицы.

Мой отец, как и большинство его фронтовых друзей, страстно любил охоту. У него были знаменитые ружья, верные пойнтеры и сеттеры. Но его обугленное в войнах сердце позволяло ему сбивать оглохших на току от любви глухарей и расстреливать в упор обнимающихся и целующихся зайцев.

О военной карьере для сыновей мечтал Феликс Феликсович Юсупов. Но рок вырвал из семьи старшего сына. А младший, не озабоченный пока карьерой, не знал, чем по-настоящему ему бы хотелось заниматься. Как-то во дворце, разговаривая с Феликсом (что он уж ей там наговорил), Александра Федоровна заметила мужу: «А знаешь, Феликс – революционер!» Император взглянул на него своим светлым, чуть недоуменным взглядом, как с поясного портрета В. Серова, и – улыбнулся.

«КАЧНУ СЕРЕБРЯНЫМ...»

Как-то отец затащил к нам в дом парочку эмигрантов. Русских эмигрантов из Австралии, определенно, из семей первой эмиграционной волны. Именно затащил с улицы. Вернее, из того же ресторана «Савой», где он любил обедать. Несмотря на то что родом он был из самой бедной семьи, а в детстве даже батрачил, как только он вышел в люди, и даже в генералы, он приобрел те же самые привычки, что и исторически правящие классы. Он любил вкусно поесть в хорошем ресторане. Если воскресный обед планировался дома, то закупить окороков, и непременно в Елисеевском. В Елисеевском магазине отоваривался и Вертинский. Можно предположить, что Александр Николаевич стоял в очереди к вальяжному продавцу, нарезавшему тонко розовую ветчину, порой впереди отца, иногда за ним. Еще отец любил балет в Большом театре. И он любил балерин.

Среди прочих гражданок нашей страны балерины различаются посвященными и непосвященными одинаково легко. Их выдают вытянутые шеи, чрезвычайная худоба и особая, вывернутая походка. Наметанным штурманским взглядом отец быстро выделил балерину в ресторане «Савой», сидящую в обществе мужчины за соседним столиком. Они были иностранцами. Они были мужем и женой. Они говорили по-русски. Муж, хореограф, и жена, прима-балерина. Оба тотчас были приглашены отцом к нам назавтра на обед.

В тот год мы с сестрой первую половину дня обычно проводили в восьмом классе, раскачивая предпоследнюю исцарапанную парту в среднем ряду. Пересказывали на уроках истории параграфы о Гражданской войне, иллюстрируя скупой пересказ с тем, чтобы натянуть на четверку, «окнами» из Маяковского:

Врангель, Врангель, где ты был?У Ллойд-Джорджа танк добыл!Где ты будешь, Врангель мой?В море шлепнешь головой.

Когда мама услышала, что к нам на обед придут иностранцы, она растерялась по двум пунктам. По первому пункту она сомневалась: политкорректен ли в нашем обществе факт приглашения в гости к советскому генералу советским же генералом русских эмигрантов? И по второму пункту – что приготовить на обед? К счастью, весь второй пункт отец целиком взял на себя, объявив, что самолично приготовит бефстроганов по-шанхайски. Для австралийцев. На следующий день с утра мама оставалась перед трюмо – причесываться, прихорашиваться, что, кстати, ей было совсем не обязательно, так как по своей природной красоте она превосходила всех балерин, смотри на нее хоть из партера, разглядывай хоть в бинокль с балкона. Нас также обязали привести себя в порядок: заплести тугие косы, надеть новые гофрированные юбки, приколоть комсомольские значки. К обеденному часу, облаченные в парадную форму, все мы пребывали в возбужденном состоянии.

И вот они вошли. Взглянув на даму, я тотчас согласилась, что соколиный глаз отца не ошибся: она была балерина. Почти Анна Павлова. Практически вся в профиль. Ее спутник с белыми гибкими руками, ей под стать. В них все было негромко, изящно; они звучали, как классическое адажио.