Дочь Монтесумы. Сердце Мира - Генри Хаггард

– Приготовь, – ответил я.

Отоми встала и занялась веревками. Вскоре все было сделано. Час смерти пробил.

– Помоги мне, Отоми, – попросил я. – Я сам не могу ходить.

Она подняла меня своими нежными сильными руками и поставила на табурет под зарешеченным окном. Потом она накинула мне на шею петлю, встала со мной рядом и затянула вторую петлю у себя на горле. В торжественной тишине мы обменялись последним поцелуем. Все уже было сказано.

Но вдруг Отоми спросила меня:

– О чем ты думаешь в этот миг, муж мой? Обо мне и нашем мертвом ребенке или о той девушке, что живет далеко за морем? Нет, не отвечай! Я была счастлива в моей любви – этого достаточно. Сейчас любовь моя оборвется вместе с жизнью. Я ни о чем не жалею: мне жалко тебя. Прикажи, я оттолкну табурет. Скажи «да»!

– Да, Отоми. Нам не на что надеяться, кроме смерти. Я не могу изменить Куаутемоку, и я не вынесу твоего позора и мучений.

– Тогда поцелуй меня в последний раз!

Я снова поцеловал ее, и Отоми толкнула табурет, пытаясь его опрокинуть. В тот же миг двери распахнулись и снова быстро захлопнулись. Перед нами стояла закутанная женщина с факелом в одной руке и каким-то узлом в другой. Увидев эту ужасную сцену, она бросилась к нам с криком:

– Что ты делаешь? Ты сошел с ума, теуль!

Я сразу узнал голос Марины.

– Кто эта женщина, муж мой? – спросила Отоми. – Откуда она тебя знает и почему она мешает нам умереть спокойно?

– Я Марина, – ответила закутанная гостья. – Я пришла вас спасти, если только смогу.

Глава XXX

Побег

Отоми сбросила петлю с шеи и, спустившись на пол, встала перед Мариной.

– Так это ты, Марина? – заговорила она гордо и холодно. – И ты пришла нас спасти, ты, погубившая свою родину, отдавшая тысячи ее детей на поругание, смерть и пытки? Если бы я была одна, я предпочла бы обойтись без твоей помощи и умереть, как я этого хотела.

Никогда еще Отоми не выглядела так царственно, как в тот миг, когда отказалась от последней возможности на спасение ради того, чтобы высказать все свое презрение той, кого она называла предательницей. Впрочем, Марина и была предательницей. Если бы не она, Кортес вряд ли покорил бы Анауак.

Я задрожал, услышав гневные слова Отоми. Несмотря на все перенесенные страдания, жизнь все еще была мне дорога, хотя десять секунд назад я был готов переступить порог смерти. Неужели Марина сейчас уйдет и мы погибнем? Но этого не случилось. Марина только отпрянула и задрожала под взглядом Отоми.

Удивительный контраст являла столь несхожая красота этих двух женщин, стоявших лицом к лицу в камере пыток, но еще разительнее было превосходство царственного духа обреченной на позорную смерть или на еще более постыдную жизнь принцессы над этой индианкой, которую судьба на миг вознесла до звезд.

– Скажи, принцесса, – заговорила Марина своим нежным голосом, – если мне не солгали, ты сама легла на жертвенный камень рядом с этим человеком? Почему ты это сделала?

– Потому что я его люблю.

– По той же причине и я, Марина, бросила свою честь на другой алтарь, по той же причине я пошла против детей своего народа – я люблю другого человека. Только из любви к Кортесу я помогала ему, поэтому не презирай меня. Твоя любовь поможет тебе оправдать мою, ибо для нас, женщин, любовь – это все. Если я виновата, за эту вину я готова нести самое тяжкое наказание.

– Поистине ты его заслужила, – подхватила Отоми. – Моя любовь никому не причинила зла, а что сделала твоя? Смотри – вот лишь одно зерно твоего посева! На этом кресле твой хозяин Кортес пытал императора Куаутемока, нарушив все свои клятвы! А на этом рядом с ним сидел мой муж и твой друг теуль, которого Кортес отдал в руки его злейшему врагу де Гарсиа, или Сарседе. Смотри, что он с ним сделал! О нет, не отворачивайся, добрая женщина, смотри на его раны! Подумай, до какого ужаса нас довели, если мы оба готовы умереть здесь, как собаки: мой муж – потому что он не может пережить, чтобы меня тоже пытали, я – потому что дочь Монтесумы, принцесса народа отоми, не дойдет до подобного позора. Лучше смерть! А ведь это только один колосок твоей жатвы, отверженная изменница! На развалинах Теночтитлана ты соберешь богатый урожай позора и смерти. Если бы на то была моя воля, я бы скорей умерла десять раз, чем приняла спасение из рук, залитых кровью моего народа! Когда-то он был и твоим…

– О, замолчи, замолчи, умоляю! – простонала Марина, закрывая лицо руками, словно устрашенная видом Отоми. – Что сделано, то сделано, зачем меня терзаешь? Но неужели тебя, принцессу Отоми, привели сюда, чтобы пытать?

– Да, пытать, и на глазах моего мужа! А чем дочь Монтесумы, принцесса народа отоми, лучше императора Анауака? Если их не останавливает то, что я женщина, разве их удержит мой недавно еще высокий сан?

– Кортес ничего об этом не знает, клянусь! – воскликнула Марина. – А все остальное его заставили сделать солдаты. Они бунтуют и кричат, что он украл сокровища, которые Кортес сам никогда не видел. Но в этом злодеянии он не повинен! Он не знает…

– Тогда пусть спросит у Сарседы, своего подручного.

– Обещаю, я сделаю все, что могу, чтобы отплатить за это Сарседе. Но время идет, принцесса. Я пришла сюда с ведома Кортеса, чтобы попытаться выведать у твоего мужа теуля тайну сокровищ Монтесумы. Но ради нашей с ним дружбы я готова обмануть Кортеса и помочь вам обоим бежать. Ты отказываешься от моей помощи?

Отоми промолчала. Тогда впервые заговорил я:

– Нет, Марина, мне вовсе не хочется умереть в петле, как какому-нибудь вору. Но как этого избежать?

– Надежды, по правде говоря, мало, но я подумала, что, если вы выберетесь из тюрьмы переодетыми, может быть, вам удастся скрыться. До рассвета в лагере вряд ли кто проснется, а если и найдутся такие, то лишь немногие из них сумеют отличить человека от дерева. Все перепились. Смотри, теуль, я принесла тебе одежду испанского солдата. Кожа у тебя смуглая, и в полумраке ты сойдешь за испанца. Для принцессы, твоей жены, я достала другое платье. Мне стыдно его предлагать, но это единственное, в чем женщина может свободно ходить по лагерю ночью. Кроме того, я принесла тебе меч, который у тебя отобрали, хотя и знаю, что когда-то им владел другой человек.

Не переставая говорить, Марина развязала свой узел и вынула из него одежду и меч, тот самый, что я отнял у испанца Диаса в кровавую «Ночь печали». Но сначала Марина вытащила женское платье и подала его Отоми. Я увидел желто-красный наряд, какой у индейцев носят только определенные женщины, сопровождающие войска. Отоми тоже увидела его и отпрянула.

– Женщина, ты принесла мне свое собственное платье, – проговорила она спокойно, но с таким презрением, с такой дикарской гордостью, что даже я, привыкший к людям ее племени, был поражен. – Наверное, ты ошиблась. Во всяком случае, я его не надену.