Ярко-алое - Анастасия Парфенова

Тимур вздохнул раз. Другой. Медленно выдохнул. Вся безграничная, непознаваемая вселенная сузилась, казалось, до застывшей у входа на мост черной фигуры. Зрение обострилось, мысли и движения наполнила звонкая легкость.

Путь долга лежал перед ним во всей своей кристальной, почти по-детски прозрачной ясности. Тимур совершенно четко знал, что должен сделать. Его задача — вывести из игры Ватари Богдана. С владыкой Вишневого союза Кими придется разобраться самой. Как творцу с творцом.

Чтобы достать деда Богдана, Тимуру, скорее всего, придется раскрыться. Дать старику цель, связать его на долю секунды необходимостью нанести удар. И умереть.

Что, впрочем, не имело ни малейшего значения.

Тимур не был самураем. Он никоим образом не был в любой момент готов к смерти. Не слишком задумывался о судьбе своей души после гибели тела. Не считал, что смерть физическая допустима по сравнению со смертью идеала.

Но, не в первый уже раз в бурной своей жизни, оказался полуварвар Неко в таком месте, где все его убеждения — или же отсутствие оных — потеряли всяческое значение. Важны были те, кто остался за спиной. Важна была каждая выигранная секунда. Важно было не промахнуться.

Канеко, ты болван. Только варвар мог годами топать по пути служения, сам того толком не осознавая. Но теперь уж иди до конца.

Цель, что вспыхнула вдруг над жизнью, не должна прерваться за неизбежным для любой жизни порогом. Быть может, цель эта окажется достаточно сильной, служение обретет необходимую гравитацию и притянет его, удержит после гибели тела, воплотит в сущность нового ками. Это, впрочем, было совсем необязательным. Лишь бы то необъяснимое, неуловимое, необъятное, что пронизывает сейчас насквозь и в то же время выходит за все доступные смертным пределы, продолжилось и вне того, что было Тимуру отмерено.

Называйте, как хотите: честь, идея, идеал. Полуварвар Неко был практичен. Для него все воплотилось в трех оставленных за спиной бесценных жизнях.

И — да. Гибель их была для Канеко Тимура куда страшнее пусть даже и полной, окончательной смерти.

Это было как выход на новый уровень. Как доступ к недоступному доселе операционному режиму. Тимур медленно положил руку на пояс. Пальцы сомкнулись на невидимой рукояти. Медленно сформировалось в программной оболочке оружие. Привычный, оптимальный по форме своей и кодировке пистолет.

Мягко ступали ноги по полированным доскам. Легко двигалось тело. Шаг, второй. Бросок. Исчезло все, кроме устремившейся навстречу в таком же беге черной фигуры.

Подавшийся под пальцем курок. Серебряная молния меча. Первую пулю Богдан разрубил надвое. Еще два выстрела слились в один — и сияющий клинок перехватил в полете и их.

Тень выражения на открытом, не спрятанном за маской лице. Что-то в положении ладоней на рукояти меча-тати, что-то в постановке ног. Тимур ни за что не смог бы сказать, откуда пришло к нему понимание, но за миг до столкновения он знал — совершенно точно знал, каково будет движение противника. Где окажется дед Богдан. Как начертит стальную окружность длинный его меч.

Столкновение запомнилось ослепительной вспышкой — безупречным, застывшим в кристальной своей красоте мигом. Танец солнца на стали. Вражеский клинок встретил жесткий металл пистолета, вспыхнул искрами, соскользнул. Руку до самой шеи пронзило болью. Тело Тимура по инерции прошло вперед, повернулось. Поднялась свободная рука.

Всадила тонкий шип когайто сквозь пластину шлема. Точно в основание затылка.

Запястье сковало дрожью и болью от загружаемого объема информации: профиль советника Ватари был далеко не легким. Тимур пошатнулся. Отступил на шаг.

Очнулся.

И к собственному своему удивлению обнаружил, что все еще жив.

Окружающая действительность постепенно вновь обретала значимость и краски. Время возобновило свой бег. Железный Неко позволил телу приемного своего деда упасть на полированные доски. Заметив, что стало вокруг подозрительно тихо, оглянулся.

Кохаку, прекратив шумные атаки, стоял в облике янтарного самурая. Смотрел на них. Даже сквозь непроницаемую маску ощущалось его удивление.

Тимур бледно улыбнулся:

— Если вы желаете попасть на тот берег, высокородный владыка, вам придется все же перейти по мосту. Точнее попытаться.

— Благодарю вас, советник, — сдержанно поклонился князь. — Я все же повременю.

Тимур нахмурился. Что-то было не так.

Застыл в горле вдруг отвердевший воздух.

Один — отвлекает внимание.

Повернулся на каблуках, сорвался прочь, назад. Еще не покинув моста, отдал деревянным планкам команду на полное самоуничтожение.

Второй — связывает боем.

Оттолкнулся от рассыпающихся под ногами балок, в прыжке вспыхнул ярко-алым. Взвился в небо огненным ясным соколом. Полетел кометой яростной над зачарованными лугами, над дикими горькими травами.

Назад.

Обратно.

Зная, что уже опоздал. Потому что…

Третий…

Великие ками, чтимые предки, господин мой Реона, пожалуйста, нет!

… бьет в спину.

Асано Акира стоял по бедра среди буйного многотравья. В руках его смертельной дугой изогнулся лук. Наложенная на тетиву стрела смотрела точно в лицо поднятой на материнских руках владычицы Кикути.

Кимико не видела ничего. Она застыла, вытянувшись, с закрытыми глазами, поднимая к небу смеющегося ребенка.

Асано мерно вздохнул, прищурившись вдоль древка стрелы на тянущую ладошки к солнцу цель. На долю волоса сместил наконечник. Напряглись удерживающие натянутый лук плечи.

И медленно расслабились, опуская оружие.

Тимур огненным соколом упал между тем, кого знал когда-то как своего соратника Сайто, и той, в которую тот сейчас целился. Ударился о землю, поднялся, отбросив все лишнее, точно покинувший ножны клинок.

Господин советник Асано оглядел его взъерошенную, сияющую внутренней решимостью фигуру. Убрал стрелу в колчан, без слов показывая, что он думает о подобном противнике.

Злодейские его брови приподнялись, придавая породистому лицу выражение недоброе и неуловимо тревожащее.

— Кикути, конечно, надо истребить, как вышедший из-под контроля вирус, — размышлял вслух с той привычной насмешливостью, которая вечно не давала окружающим понять, шутит он так или говорит всерьез. — Но я еще не настолько забыл самого себя, чтобы убивать беспомощных младенцев.

Один из самых, без преувеличения, жутких людей Аканы отвернулся. Была прямая узкая спина его, точно ночной кошмар, медленно отдаляющийся за заботами дня. Асано уходил прочь, боевым длинным луком раздвигая цветущие травы. Бросил через плечо:

— Если я когда-нибудь настолько себя позабуду… Ты, Неко, взрослей поскорее. Пока такие задачи тебе не по плечу.

Тимур лишь сейчас начал дышать. Сглотнул с явным трудом. Мысленно повторил услышанное.

Подавил неуместное желание запустить в удаляющуюся спину чем-то таким… С плеча, в общем. Чтоб этот мерзавец Асано не нависал больше над ними, точно занесенный для удара клинок.

У края поляны Акира остановился. Сдернул сеть, под которой бестолково и как-то потерянно затанцевало скопление солнечных зайчиков. Советник Асано склонил на мгновение голову, кошачьи брови печально опустились. Жест памяти и почтения.

— Выше гор, крепче скал верность твоя господину.

Син, понял Тимур. Они же служили вместе. Тогда, еще при дворе Садао. Два самурая Кикути, выбравших две такие разные дороги. Несколько минут господин советник и новорожденный ками разговаривали о чем-то, неслышном для окружающих. Акира опустился на колени, коснулся не обретшего пока постоянной формы и аватары существа. Застыл, точно потерявшись в памяти и свете.

А потом, так и не сделав напоследок ожидаемой Тимуром гадости (четвертый — бьет по площадям!), этот-мерзавец-Асано вышел из сайта. Просто растворился без следа в полуденном зное.

Какое-то время Неко не верил. А когда получил из ставшей вдруг полностью открытой Сети подтверждение, чуть не упал под тяжестью навалившейся усталости. Медленно, неуклюже повернулся к Кимико.

Она ничего не заметила. Она вообще была не здесь. Там, глубоко в Сети. В многослойных, безграничных, безмерных тенетах Великой Паутины.

Бабочка-профиль расправляла крылья. И, великие ками, как, как можно вместить подобное в одно лишь сознание, один только разум?

Божественные приложения были везде. Начало всех сетей, база всех программ, основа всех врат. То, что столь небрежно называли Протоколами Кикути, составляло, по сути, каркас любого аканийского закона, будь то конституционное положение о равенстве разума или же губернский циркуляр об очистке спамовых фильтров. Владыка Кикути становился немым свидетелем коммерческих договоров, брачных контрактов, клановых соглашений. Гарантом клятв и присяг. Последним, недоступным судьей, что стоит вне системы и одновременно является определяющей ее частью.