Ярко-алое - Анастасия Парфенова

— А кронпринц?

— Кронпринц Нобору… Кикути Нобору относился к невесте с почтением, какое должен принц династии оказывать нареченной своей. Даже самый строгий знаток этикета не нашел бы изъяна в его речах и поступках. — Она замолчала. Потом, как-то неуверенно: — Он был старше меня на двенадцать лет. Полагаю, со мной было скучно.

У Тимура имелось на сей счет собственное мнение. Но раз уж высокородная госпожа так и не вспомнила самую первую их встречу, не было смысла сообщать ей: советник Канеко получил редкую возможность взглянуть на ранние отношения царственной пары с поистине уникальной точки зрения. «Скучно» — не то слово, которое он выбрал бы, описывая поведение Нобору.

Из скуки не убивают. Наверное.

— Свадьба должна была состояться по достижении мной полного совершеннолетия. Для творца это двадцать пять лет. К тому времени владыка Садао был уже мертв, и даже ками не могли с точностью сказать, кто правит планетой на этой неделе и что случится на неделе следующей. Отец мой…

Дитя Глициниевого владыки выдохнула, но не стала ничего говорить ни о гибком отношении князя Фудзивара к принесенным клятвам, ни о политическом его оппортунизме, ни даже о честной попытке как-то защитить собственного ребенка.

— Отец счел, что ситуация слишком нестабильна. Он не отказывался от помолвки, но, поговорив с Нобору, оба они решили: свадьбу лучше перенести на более спокойные времена.

Тимур не мог не отметить, что ни разу еще во время этого завораживающего рассказа не упомянула госпожа о собственном мнении. Или о том, что кто-то им поинтересовался.

— Положение ухудшалось. Вмешательство инопланетных сил достигло такого масштаба, что часть аналитиков прогнозировала вторжение. Другие говорили: вторжения не понадобится, мы разрушаем себя сами.

Приговором:

— Владыка Кикути обрушил маяки.

Добавить тут больше было нечего — в словах этих и так крылось слишком многое. Паника, сетевые и реальные бои, заполыхавшая в одночасье война. После установления коалиционного правительства — громогласное осуждение Нобору даже теми, кто традиционно считал изоляцию благом, а династию Кикути — воплощением на Акане божественной воли.

И, конечно, публичное расторжение князем Фудзивара помолвки младшей дочери.

— Отец сделал то, что необходимо было для выживания клана и всего Глициниевого союза. У нас слишком много врагов. Я понимала причины, согласилась с анализом возможных последствий. И то и другое было мне равно безразлично, — тихо, спокойно. С отзвуком металла в тихом голосе: — В тот же день я написала нареченному письмо, в котором сообщила, что не считаю себя свободной от принесенных клятв. Я готова была сдержать данное Фудзивара слово и стать его супругой. Просила лишь, ради безопасности клана, сохранить бракосочетание в тайне.

Она сделала что? На мгновение Тимуру показалось: ослышался. Для благовоспитанной аканийской дочери пойти против семьи не являлось преступлением — это просто было немыслимо. Осознанно подставить род, клан, союз — который на любой другой планете назвали бы суверенным государством! — под удар ради… ради чего? Спасения Аканы? Тогда не было еще в тайной свадьбе ничего, что определяло бы судьбу целого мира.

Ради данного слова?

Ради личного своего понимания чести?

Ради гордости? Власти? Амбиций?

Может, просто надеясь на счастье?

Тимур был в достаточной степени аканийцем, чтобы отношение его к подобному решению было, мягко говоря, неоднозначным.

Перед дерзостью этой как-то даже поблек факт, что на Акане женщины скромно принимают сделанные им предложения. А не делают их сами. В письменной форме.

Эта тихая дочь творцов еще и спрашивала его о «подчинении давлению общества». Да по сравнению с полыхнувшим меж написанных ею строк бунтом Канеко Надежда — образец покорной и благовоспитанной аканийской дамы.

А ее сын рядом с владыкой Кикути выходил прямо-таки идеалом мужского благородства.

— И Нобору согласился? — Резкий вопрос сорвался с губ прежде, чем Тимур успел толком ухватить за хвост мелькнувшую мысль.

— Нобору, — был ровный ответ, — на тот момент видел ситуацию гораздо глубже меня. Он осознавал необходимость — и срочность — появления наследника. Он согласился.

Пауза. Тихо:

— Божественный владыка Кикути сделал все возможное, чтобы оградить и меня, и Фудзивара от последствий принятых им решений.

Господин Канеко вновь подозрительно обернулся. Божественная вдова упомянутого владыки сидела, побелевшими пальцами вцепившись в ось планера. Взгляд ее был устремлен вниз.

Тимур тоже посмотрел на землю. На разрывающую ее глубокой раной оплавленную воронку.

Они прибыли.

Сверившись с заложенными Кимико в навигационную систему координатами, советник направил планер на посадку. Целью оказались скалы, громоздящиеся в каком-то километре от эпицентра. Все время, пока хрупкая машина снижалась, высокородная госпожа не отрывала глаз от пропасти, ставшей гробницей божественному ее мужу. Обрушившийся с орбиты удар был точен: взрезал скалу и спрятанные в ней маскировочные щиты. Прошел насквозь усиленный броней камень. Не столько взорвал, сколько мгновенно испарил таящееся в глубинах убежище.

От Нобору и тех, кто разделил с ним последние эти минуты, не осталось и пепла.

Планер тяжело коснулся крыльями скалы. Осел, качнулся, опустился. Еще до того, как он окончил движение, Кимико спрыгнула на камни, нетерпеливо отбросив за плечо водопад черных волос. Побежала, не обращая внимания на камни под одетыми в тонкие носки ступнями.

В сторону воронки она ни разу не обернулась.

Тимур, вынужденный задержаться, чтобы замаскировать планер, догнал жену, когда та разгребала голыми руками грязь с поверхности скалы. На мгновение прижала ладонь, надавила. И с почти неощутимым шелестом камень ушел вниз. Советник Канеко, за мгновение до того готовый поклясться, что стоят они в безжизненной пустыне, тут же почуял потянувшуюся из-под ног сеть, кожей ощутил танец запросов и предоставляемых Кимико паролей.

С тихим, неразличимым вскриком высокородная госпожа бросилась вниз. Какие уж тут «три шага позади мужа» — Тимур едва успевал за ней. Еще дверь, и снова пароли, снова считывание биополя. Они вышли на площадку древнего грузового лифта, стремительно заскользили вниз. Кимико стояла, обхватив себя руками за плечи, смотрела в стену остановившимся взглядом.

— Госпожа?

Лифт замер, женщину буквально вынесло в коридор. В проеме двери остановилась, покачнулась. Метнулась внутрь.

Вид, открывшийся перед Тимуром, был типичен для Аканы и до боли знаком. Вырубленное в скале помещение, судя по всему — давным-давно заброшенная шахта. Тройка куда более современных, неуместно тут выглядевших капсул жизнеобеспечения. Рядом с ними — тут же, на полу припаркованный одноместный летательный аппарат.

В таких же или почти таких же пещерах Неко провел непутевые свои подростковые годы. И очень сомнительно потраченную юность.

Кимико безошибочно направилась к единственной занятой капсуле. Остановилась над ней. Плечи ее опустились, опали от немыслимого облегчения. Руки, легшие на прозрачный хрусталь купола, приняли на себя вес покачнувшегося тела.

Но в голосе смешались горе, горечь, слезы:

— Син. О бог мой. Безупречный в верности… Син.

Так, дальше пребывать в неведении советник Канеко был не намерен. Протиснувшись почти вплотную за ее спиной, он положил руку на панель управления. Из-за плеча супруги взглянул на застывшие за прозрачной преградой фигуры.

В капсуле покоился Тайра Синобу. Был он, если верить физиологическим показателям, необратимо мертв. В то же время Сеть вокруг капсулы буквально пульсировала невероятно сосредоточенной, концентрированной силой. Сжатое, мощное, сложное по структуре и организации информационное поле с болезненной отчетливостью напомнило о заброшенном, неподвижном, пронзаемом светом мире. О глубинах на рубеже аканийских сетей, о всполохах золота на белоснежных крыльях.

«О бог мой», — сказала она. Син. Все еще отказываясь осознать то, о чем буквально пела Сеть, советник в ужасе и, ками их всех побери, трепете опустил глаза.

Безупречный в верности. Син…

Самурай из клана Тайра закончил земной свой путь. Но сетевой его профиль жил, дышал, служил. С каждой секундой, с каждым шагом по пути избранного долга находил новую форму, наполнялся целью, структурой, смыслом. Обретал выходящее за пределы понимания, за границы человеческого разума новое существование.

Тимур наблюдал рождение ками.

«Это больше, чем искусственный интеллект, — понял как никогда отчетливо. — Больше, чем отпечаток человеческого разума. Они иное. Качественный скачок. Выход в другое измерение. Они просто что-то совершенно новое».