Анна Иоанновна - Игорь Курукин

Доставкой ко двору лошадок и роскошных «конских уборов» занимался уже начальник Аврамова, главнокомандующий русскими войсками в Северном Иране В.Я. Левашов. Ему же давались особо важные поручения — например, добыть персидских «аргамаков одношерстых ровных, чтоб в цук годны были»; таких ценных лошадей доставляли из-за моря с «великим бережением» и держали студёной зимой в тёплых конюшнях в Царицыне.

Однажды некие «обносители» шепнули Бирону, что самых лучших коней Левашов оставляет себе; он в ярости приказал обследовать конюшню в имении генерала и забрать утаённых красавцев. Донос не подтвердился; российский генерал-аншеф с облегчением писал: «…безумен был [бы], когда бы вашему высокографскому сиятельству не лучшими лошадьми служил»{453}. Будь иначе — любовь Бирона к лошадям могла стоить карьеры одному из самых способных российских генералов.

Понимавшие страсть фаворита старались ему услужить: адмирал Гордон на своём корабле отправил двух жеребцов, прибывших из Англии, графу в Ораниенбаум, а новгородский вице-губернатор Бредихин лично занимался подрядом и доставкой четырёх тысяч пудов наилучшего сена «про обиход» конюшни Бирона{454}. Зато герцог устраивал для гостей парад своих красавцев. Удостоенные чести присутствовать на нём пленные французские офицеры увидали в манеже Бирона «до сорока или пятидесяти лошадей, поразительных своей красотою и покрытых богатыми красными попонами, шитыми золотом. Во второй раз их провели перед нами без попон с роскошными чепраками и сёдлами, украшенными также золотым шитьём. Все эти украшения получены из Пруссии. Наконец, любезный хозяин приказал оседлать лошадей простыми манежными сёдлами, и наездники, вскочив в сёдла, показали нам всё искусство этих благородных животных». Внесённые в опись звучные имена герцогских кобылиц — Нерона, Нептуна, Лилия, Эперна, Сперанция, Аморета — кажется, подтверждают расхожее мнение, что к лошадям Бирон относился с большим расположением, чем к людям…

При Бироне наступил расцвет придворной конюшни. Её штат состоял из 393 служителей и мастеровых и 379 лошадей, содержание которых обходилось ежегодно в 58 тысяч рублей. Одних только сёдел по списку 1740 года хранилось 212 штук. Многие элементы сбруи представляли собой настоящие произведения искусства: «Седло турецкое с яхонтами и изумрудами, при нём серебряные, вызолоченные стремена с алмазами и яхонтовыми искрами, удило серебряное, мундштучное, оголов и наперст с золотым с алмазами набором, решма серебряная, вызолоченная, с алмазами, чендарь глазетовый, шитый серебром».

С кем поведёшься, от того и наберёшься: Анна по примеру фаворита пристрастилась к лошадям и, несмотря на возраст и величественную комплекцию, ездила верхом. В манеже была отделана особая комната, где она занималась делами и давала аудиенции. «Каких шерстей и скольких лет оные лошади, и сколь велики ростом», — требовала она в августе 1740 года подать подробную опись конюшни казнённого Волынского. Очень возможно, что именно для неё Бирон приобрёл драгоценный «конский убор, украшенный изумрудами», некогда хранившийся в Эрмитаже и проданный в начале 1930-х годов за рубеж всего за 15 тысяч рублей. Во всяком случае, это был бы презент вполне в его вкусе.

Глава пятая.

«ЗАСИЛЬЕ ИНОЗЕМЦЕВ»

Хотя трепетал весь двор, хотя не было ни единого вельможи, который бы от злобы Бирона не ждал себе несчастия, но народ был порядочно управляем. Не был отягощен налогами, законы издавались ясны, а исполнялись в точности.

«Старосветские помещики»

В глазах потомков Эрнст Иоганн Бирон порой затмевал и саму императрицу, и всё её царствование. Однако курляндский «немец» был не всемогущим тираном, а ближайшим к Анне человеком, чьи усилия в немалой степени помогали ей править страной. Императрица потому и могла спокойно царствовать и развлекаться, что с одной стороны её поддерживали министры Кабинета, с другой — фаворит.

В день коронации Бирон находился рядом с Анной уже как начальник придворного штата. Как объявлялось в соответствующем указе, новоявленный обер-камергер «во всём так похвально поступал и такую совершенную верность к нам и нашим интересам оказал, что его особливые добрые квалитеты и достохвальные поступки и к нам оказанные многие верные, усердные и полезные службы не инако как совершенной всемилостивейшей благодарности нашей касаться могли», хотя сами эти «достохвальные поступки» не назывались. Кроме того, Бирон получил орден Александра Невского, а через день — орден Андрея Первозванного, от которого сначала отказался в пользу ландгофмейстера Курляндии Бракеля.

На возвышение новой фигуры при российском дворе отреагировал ближайший союзник. В июне 1730 года император Священной Римской империи Карл VI прислал Бирону диплом рейхсграфа и свой портрет, украшенный бриллиантами, ценой в 20 тысяч талеров.

Сама Анна несколько замешкалась с подарками: новый обер-камергер стал российским графом лишь в августе 1730 года, а осыпанный бриллиантами портрет благодетельницы получил в апреле 1731-го. Но уже летом 1730 года новоиспечённый обер-камергер стал крупным землевладельцем — Анна пожаловала ему солидные по прибалтийским меркам владения — три «мызы» в Лифляндии общей площадью в 41 гак[8].{455} В ноябре 1730 года братья фаворита Карл и Густав были приняты на русскую военную службу. 1 октября сам Бирон был вторично пожалован орденом Андрея Первозванного и на сей раз уже не отказался.

Курляндские дворяне, ещё недавно не желавшие признавать Бирона, теперь внесли его род в «матрикулы»: в сентябре

1730 года камер-юнкер Корф привёз в Москву в позолоченном ящике грамоту о причислении фаворита и его фамилии к курляндскому рыцарству. Затем дворяне Лифляндии и Эстляндии также приняли его в свои ряды. Зная страсть Бирона к лошадям, саксонский курфюрст Август II подарил ему четырёх «верховых лошадей необычайной красоты», а в качестве польского короля наградил его польским орденом Белого орла.

Иностранные дипломаты и придворные внимательно следили за восхождением новой «сильной персоны». Императрица же публично выказывала фавориту знаки внимания не только пожалованиями, но и трогательной заботой о его здоровье. В январе 1731 года Анна Иоанновна, по сведениям Клавдия Рондо, «во время болезни графа кушала в его комнате». В июле она отправилась на обед к сыну канцлера М.Г. Головкину вместе с Бироном, сопровождавшим её карету верхом. Лошадь, внезапно испугавшаяся, сбросила фаворита. Он отделался лёгким ушибом, но императрица приняла «это событие к сердцу» и не поехала на бал, поскольку помятый и, надо полагать, испачкавшийся граф «не мог обедать с ней».