Седьмая чаша - К. Сэнсом

— Присядьте, сэр, и закатайте, пожалуйста, рукав.

Я снова закатал рукав рубашки. Пирс отвернулся и стал рассматривать инструменты, а я глядел на его широкую спину, обтянутую синей тканью. Когда минуту назад Гай на все лады расхваливал его, я уловил во взгляде друга какое-то затравленное выражение, словно, превознося умение мальчишки, он успокаивал самого себя. Но что же за этим кроется?

Наконец Пирс взял маленькие ножницы и пощелкал ими для пробы. Он смотрел на меня с ободряющей улыбкой, но в глазах читалось холодное удовольствие. Я с опаской следил за тем, как, склонившись над моей рукой, он принялся аккуратно разрезать черные нитки швов. Покончив с этим, Пирс взял миниатюрные щипчики и медленно, одну за другой, вытащил перерезанные нитки. Тянущее ощущение, которое не оставляло меня в последние дни, сразу исчезло.

— Ну вот и все. Рана зажила безупречно. Обеззараживающие мази доктора Малтона творят настоящие чудеса.

— В самом деле.

— Шрам, конечно, останется, ведь порез был серьезным.

— Ты многому научился у доктора Малтона? — спросил я.

— Очень многому. Я узнал от него гораздо больше, чем от своего прежнего хозяина. — Пирс улыбнулся. — Тот относился к числу лекарей, которые верят в чудодейственную силу снадобий, приготовленных в соответствии с указаниями астрологических таблиц.

— Он был традиционалистом?

— Можно сказать и так, сэр. Он держал у себя в лавке какого-то высушенного ящера — огромного и страшного, отрезал от него кусочки, а потом толок их в ступе и давал своим пациентам. Из-за того, что ящер был такого необычного вида, люди верили в то, что он обладает чуть ли не магической силой.

Парень скептически усмехнулся и сразу словно постарел на десяток лет.

— Люди вообще верят всему странному и необычному. Это очень здорово, что я сейчас работаю у доктора Малтона. Он честный и разумный человек.

— Твой прежний хозяин умер?

— Да.

Пирс снял с полки одну из банок, открыл ее, и в нос мне ударила знакомая вонь снадобья, которое Гай уже однажды опробовал на мне. Ученик взял немного мази на кончик шпателя и принялся аккуратно наносить ее на мою зажившую рану.

— Его унесла оспа. Странно, но он даже не пытался лечиться зельями собственного изготовления. Наверное, сам не верил в их силу. Он просто лежал на кровати и ждал, когда оспа убьет его, что в итоге и произошло. Все готово, сэр, можете опустить рукав.

То, как спокойно, даже безразлично парень рассказывал о смерти своего бывшего хозяина, показалось мне отвратительным.

— У него была семья?

— Нет, только мы вдвоем — он и я. Доктор Малтон сделал для него все, что мог, но оспа — штука коварная. Иногда она убивает человека, иногда — щадит. Когда я был маленьким, от нее умерли мои родители.

— Мне очень жаль.

— С тех пор, как я живу здесь, доктор Малтон заменил мне и мать, и отца.

— Он говорит, что намерен помочь тебе выучиться на врача.

Пирс метнул на меня острый взгляд, вероятно гадая о причинах столь пристального интереса к его персоне. Он знал, что не нравится мне.

— Я очень ценю ту доброту, которую доктор Малтон проявляет по отношению ко мне, — сказал он после короткого замешательства.

— Да, таких добрых людей еще поискать надо.

Я встал.

— Спасибо за исцеление.

— Я рад, что вы выздоровели, — с поклоном ответил Пирс.

Когда я вышел из кабинета, ученик не последовал за мной.

Я вспомнил, как он подслушивал под дверью, когда мы с Гаем говорили об убийствах. Да, подумалось мне, Гай действительно добр к тебе, а вот ты к нему — нет. Ты холоден и расчетлив, как хищник. Каким-то образом ты обрел власть над моим другом, но я докопаюсь до истины.

Гай все так же сидел за столом и читал книгу. Он предложил мне стакан вина, осмотрел мою руку и удовлетворенно кивнул.

— Пирс свое дело знает.

— Я вот думаю, обладает ли он симпатией по отношению к тем, кого лечит? Без этого, как мне кажется, не может обойтись ни один врач.

— У него было мало возможностей развить в себе это качество. Его родители умерли, когда он был совсем маленьким, а мой сосед, аптекарь Хепден, больше заставлял его работать, нежели учиться.

— Пирс рассказал мне о том, как его прежний хозяин умирал. Мне показалось, что он не испытывает по этому поводу никаких чувств.

— Да, Пирс иногда может быть жестким, но я верю, что со временем он научится сочувствию. Я сам научу его этому.

— По его словам, ты заменил ему и мать, и отца.

— Правда? Он так и сказал?

Лицо Гая озарилось радостью, но тут же погасло. Он помрачнел.

— О чем ты думаешь? — осторожно задал я вопрос.

— Да так, ни о чем, — уклонился он от ответа и тут же сменил тему: — Я снова навестил Адама Кайта, и знаешь, мне кажется, улучшение налицо. Эта смотрительница, Эллен, уделяет ему много времени: заставляет его есть, учит содержать себя в чистоте, пытается отвадить от навязчивого желания молиться.

— Тебе известно, что раньше она сама была пациенткой Бедлама и ей не разрешено покидать его стены?

— Нет. — Гай был ошарашен. — Как странно!

— Она сама рассказала мне об этом.

— Эллен применяет в общении с ним одновременно и мягкость, и жесткость, и, знаешь, это дает эффект. Недавно он говорил, правда недолго, о самых обычных, повседневных вещах. Сказал, что погода становится теплее, что ему уже не так холодно. Но мне до сих пор не удается добиться от него внятных объяснений, почему он считает себя погрязшим во грехе. Мне, как врачу, интересно, что ввергло его в такое состояние.

— Что говорят об этом его родители? Я видел, что после судебных слушаний ты ушел вместе с ними.

— Говорят, что понятия не имеют, и я им верю.

— Спасибо тебе за то, что ты делаешь все это. С Адамом, наверное, не просто… работать.

Гай грустно улыбнулся.

— Он кажется мне трогательным и в то же время интригует меня. Но, как и у тебя в случае с этим Билкнэпом, мотивы моего поведения тоже не совсем бескорыстны.

— Мне самому пора навестить Адама.

— Я собираюсь к нему завтра утром. Если хочешь, поехали вместе.

— Хорошо, если только время позволит.

— Судя по твоему голосу, тебе этого не очень-то хочется.

— Эти посещения нагоняют на меня тоску. Он такой жалкий! И это его безумие на религиозной почве заставляет меня неотступно думать о том человеке, на которого мы охотимся…

Я посмотрел на свою раненую руку.

— И который охотится на меня. Как может он думать, что, совершая столь ужасные преступления, выполняет волю Всевышнего?

— А разве мало перед нашими глазами примеров того, как, верша жестокие, злые дела, люди считают, что делают это по велению свыше? Взять хотя бы короля.

— Да, вера в Бога и сострадание могут находиться за тысячи миль друг от друга. Но к нашему убийце это не относится. Эта его всепоглощающая жестокость…

Я посмотрел на Гая.

— Если мы не ошиблись в наших предположениях, ему предстоит совершить еще три убийства. Я, как и ты, считаю, что он на этом не остановится. То же самое я сказал сегодня Кранмеру.

— Нет, не остановится. Эта стремнина будет нести его все дальше и дальше, до тех пор, пока он не будет пойман… или не погибнет.

— Как ты думаешь, что он испытает, когда после седьмой чаши ничего не произойдет?

— В последние годы многие утверждали, что знают, когда наступит конец света, а когда он не наступал, возвращались к Книге Откровения в поисках какой-то подсказки, которую они, как им казалось, не заметили. На самом же деле все очень просто. Откровение — это не одна история, в которой события развиваются в строгой логической последовательности. Это набор нескольких жестоких сценариев конца света. Как говорится, выбирай на вкус. И вот, не дождавшись апокалипсиса в тот срок, который они для себя вычислили, эти люди выбирают новый сценарий.

— Интересно, он страдает?

— Убийца? — Гай покачал головой. — Вот уж не знаю. Могу только предположить, что, совершая убийство, он впадает в состояние исступленного восторга, но, с другой стороны, в остальное время он, возможно, живет в мире страданий.

— Но он это скрывает и, значит, способен жить нормальной с виду жизнью. Чтобы не бросаться в глаза.

— Да, я думаю, что, помимо всего прочего, он еще и хороший актер.

— Может ли это быть Годдард? — Я с сомнением покачал головой. — Не знаю. Харснет продолжает считать, что он одержим.

— Он действительно одержим, но совсем не так, как полагает коронер. Любая одержимость проистекает из нарушений в мозгу. Дьявол тут ни при чем.

Гай умолк и сложил губы трубочкой, а я подумал: почему ты в этом так уверен?

Мы немного помолчали, а потом я спросил:

— Ты не помнишь, что должно произойти после того, как будут вылиты все семь чаш? В Книге Откровения об этом что-нибудь говорится?