Седьмая чаша - К. Сэнсом

Коронер буравил меня взглядом. Передо мной уже стоял не прежний Харснет, а фанатичный протестант.

— Есть какие-нибудь новости относительно Кэтрин Парр? — спросил я, чтобы сменить тему.

— Она все еще не дала согласия на то, чтобы стать женой Генриха. Говорят, перед ее глазами неотступно стоит страшная участь, постигшая Кэтрин Говард. Но Божья воля состоит в том, чтобы она все же стала королевой и таким образом обрела возможность влиять на короля.

— Разве можно знать, в чем состоит Божья воля?

Харснет улыбнулся. Его бойцовское настроение улетучилось так же быстро, как и пришло.

— Можно, Мэтью, можно, если усердно молишься. Когда-нибудь вы поймете это, я уверен.

Возвращаясь, я ехал вдоль реки по направлению к Лондонскому мосту. Вот то место, где было найдено тело доктора Гарнея. В отдалении показались хижины коттеров, в одной из которых был изувечен и брошен умирать Тапхольм. Река серебрилась в ярких лучах солнца, прибрежный камыш еле слышно шуршал под порывами ласкового весеннего ветра, а я не был уверен в том, что когда-нибудь найду в себе силы в полной мере насладиться всей этой красотой.

Я пересек Темзу по Лондонскому мосту и оказался на людных городских улицах. Хотя в седле мне было спокойнее, чем пешим, я все равно настороженно поглядывал по сторонам. На углу Темз-стрит и Нью-Фиш-стрит несколько попрошаек сидели возле новой башни с часами. Собственно говоря, пока еще не было ни часов, ни башни, она только строилась. Из всего будущего великолепия имелись только ступени да строительные леса. Двое крепкого вида мужчин в обносках и дырявых шапках разглядывали толпу. Между ними примостилась женщина. Такая же оборванная, как и ее дружки, она сидела, опустив голову. Когда я проезжал мимо, она подняла голову, и я увидел, что она настоящая красотка и совсем молода. Ей было не больше шестнадцати лет. Наши глаза встретились. В ее взгляде читалось отчаяние. Я подумал о зубодерах, которые охотно заплатили бы за то, чтобы изуродовать эту красоту.

Тот из молодых людей, что был повыше, заметив, как мы с девушкой обменялись взглядами, поднялся и сделал несколько шагов по направлению ко мне.

— Эй, нечего пялиться на мою сестру! — крикнул он с явным деревенским выговором. — Думаешь, ты красивей всех в своей нарядной одежде? Проклятый горбун! Лучше дай нам денег, мы помираем с голоду!

Я хлестнул коня по крупу, и он рванулся вперед. Мое сердце едва не выпрыгивало из груди, поскольку позади себя я слышал шум и вопли. Нищий пытался нагнать меня, осыпая оскорблениями и требованиями денег.

— Если хочешь смотреть на нормальных людей, плати! — орал он. — Тварь горбатая!

Я оглянулся через плечо. Приятель попрошайки схватил его за руку и тащил назад, видимо опасаясь, что шум привлечет внимание констебля. Прохожие оборачивались, не желая пропустить захватывающее зрелище. Я продолжил свой путь, радуясь тому, что эта встреча произошла не ночью.

На следующее утро я отправился в лавку Гая. Привязав Бытие у входа, я постучал в дверь. От верховой езды швы на моей руке вновь разболелись. Я не мог дождаться того дня, когда их снимут.

Гай сам открыл мне дверь. К моему удивлению, на носу у него красовались очки в деревянной оправе. Увидев мое озадаченное лицо, он улыбнулся.

— Да-да, это устройство необходимо мне для того, чтобы читать. Старею, друг мой. Раньше, когда приходили посетители, я снимал их, но теперь решил, что это грех тщеславия.

Он провел меня в дом. Глядя на его глаза, увеличенные линзами, я невольно вспомнил Кантрелла и представил себе, как он бесцельно слоняется по своему грязному жалкому жилищу.

Перед моим приходом Гай, видимо, делал заметки. На столе лежал открытый анатомический атлас с кошмарными иллюстрациями, а рядом с ним — бумага, перо и чернильница.

Я сел на стул, а Гай устроился напротив меня и указал на книгу, на которую я даже не решался смотреть.

— Чем глубже я вникаю в этот труд, тем отчетливее понимаю, насколько он все меняет. — Голос Гая звенел от возбуждения. — Как, оказывается, много было неверного в тех книгах по медицине, которые мы привыкли читать! В сочинениях Галена, Гиппократа и других древних греков и римлян. А если они заблуждались в анатомии, то почему не могли ошибаться и в другом?

— Берегись корпорации врачей. Для них эти книги — священное писание.

— Но ведь это не так! Книги писали обычные люди, а их превратили в каких-то идолов, усомниться в правоте которых считается чуть ли не смертным грехом. В твоей области знаний есть хоть какой-то прогресс. Она развивается, идет вперед.

— Уверенной поступью хромого старца, — хмыкнул я. — Впрочем, ты прав.

— Я смотрю на эти древние книги как на бесконечный хаос дремучих заблуждений.

— То же самое можно сказать и про юриспруденцию, и про другие науки, — согласился я. — Мы вообще склонны воспринимать древние знания как некую данность, не подлежащую обсуждению. Как Книгу Откровения. Просто людям нужна определенность, особенно в наши времена, когда все сбиты с толку и не знают, в какую сторону идти.

Гай нахмурился.

— Даже если эта определенность наносит вред? Знаешь, в гильдии врачей я слышал историю про одного лекаря из числа провозвестников скорого конца света, которые утверждают, что Армагеддон случится со дня на день. Так вот, он сломал ногу, но отказался лечиться, хотя перелом был открытый, кость проткнула кожу и в рану могла попасть инфекция. Однако этот тип заявил, что второе пришествие произойдет раньше, чем он загнется. Он считал, что сломанная нога — это испытание, ниспосланное ему свыше. Вот ведь парадокс! Откровение. Какой властью обладало оно на протяжении веков над сознанием христиан! Многие были уверены, что конец света настанет в тысячном году. Они поднимались на вершины гор и холмов и ждали начала Апокалипсиса. Какой злой силой обладает эта книга, утверждающая, что человечество — ничто и цена ему — грош!

Гай сокрушенно покачал головой, а потом с усилием улыбнулся и спросил:

— Как твоя рука?

— Очень мешают швы. Хорошо бы снять их поскорее.

— Через пять-то дней? — с сомнением в голосе спросил он. — Ну ладно, дай я посмотрю.

Я снял плащ и дублет и протянул Гаю руку. Рана почти зажила.

— Пирс отлично потрудился, — сказал Гай. — Да и ты молодец, Мэтью, на тебе все зарастает как на собаке. Да, я думаю, швы можно снять. Пирс!

Видимо, мальчишке, который накладывал швы, предстояло и снимать их. Лицо Гая просветлело.

— Он делает просто замечательные успехи. Схватывает все на лету.

Я мог бы многое сказать на эту тему, но придержал язык. Вместо этого я рассказал Гаю про Билкнэпа.

— Он пошел к доктору Арчеру с жалобами на слабость и тошноту, а тот принялся прочищать ему желудок и пускать кровь. В итоге Билкнэп превратился в тень самого себя. Мне кажется, он вот-вот отдаст богу душу.

Гай задумчиво нахмурился.

— Боюсь, он станет не первым больным, которого Арчер своим лечением отправит на тот свет. Он самый закоренелый традиционалист из всех традиционалистов. И все же я не имею права переманивать пациентов у своих коллег.

— Речь идет только о том, чтобы ты осмотрел его и высказал свое мнение. Билкнэп начинает понимать, что от Арчера больше вреда, чем пользы. Начиналось с головокружений и расстройства желудка, а теперь Билкнэп уже серьезно болен.

— Билкнэп, Билкнэп… Мне знакомо это имя. Не тот ли это тип, который столько вредил тебе в прошлом?

— Тот самый. Наипервейшая сволочь во всем Линкольнс-Инн. Но я даже готов заплатить за его лечение, потому что в противном случае, чтобы получить гонорар, тебе придется гоняться за ним по всему городу. Представляю, как мучается с ним Арчер, выбивая свои денежки.

— Ты хочешь помочь своему врагу?

Я улыбнулся.

— Он тогда будет обязан мне до гробовой доски. Хочу посмотреть, как он это переживет. Так что не считай, что мои помыслы чисты и безгреховны.

— Таких вообще не бывает, — буркнул Гай. — Просто ты не любишь смотреть, как другие страдают.

— Возможно.

Дверь открылась, и на пороге предстал юный Пирс в синей робе подмастерья и со своим обычным вкрадчиво-почтительным выражением на красивом лице. Гай встал и прикоснулся к его руке.

— Вот твой пациент. Отведи его в процедурный кабинет и сними швы.

— Доброе утро, мастер Шардлейк, — поклонился Пирс.

Я встал и неохотно поплелся за ним. В глубине души я надеялся, что Гай тоже пойдет с нами, чтобы проконтролировать действия ученика, но тот предпочел общество анатомического атласа.

Процедурный кабинет, как и приемная, был увешан полками, на которых расположились банки со всевозможными снадобьями, а посередине комнаты стоял стол с разложенными на нем инструментами устрашающего вида. Пирс улыбнулся и указал на табуретку.