Седьмая чаша - К. Сэнсом

— Билкнэп, почему бы вам не показаться доктору Малтону и не узнать его мнение?

— Этому темнокожему мавру? А что, если об этом прознает доктор Арчер? Он откажется лечить меня.

— Доктору Арчеру об этом знать необязательно.

— Наверняка доктор Малтон потребует деньги вперед. Уж он не упустит собственной выгоды.

— По этому поводу можете не переживать, — ответил я, а сам подумал: «Если Билкнэп обратится к Гаю, я скорее сам заплачу за лечение, чем заставлю друга гоняться за жадным адвокатом, пытаясь получить гонорар».

Билкнэп молчал, производя в уме какие-то вычисления. Он, без сомнения, размышлял о том, удастся ли ему получить бесплатную консультацию и таким образом заработать дополнительное очко в нашем противостоянии.

— Ладно, я пойду! — агрессивно заговорил он, будто принимая вызов. — Поглядим, что он мне скажет.

— Вот и хорошо. Вы найдете его в Баклсбери. Я увижусь с ним завтра и попрошу, чтобы он осмотрел вас.

Глаза Билкнэпа превратились в щелочки.

— Почему вы это делаете? — подозрительно спросил он. — Хотите заполучить еще одного клиента для своего друга?

— Мне не нравится наблюдать, как человека сводят в могилу никчемным лечением. Даже вас, Билкнэп.

— Откуда адвокату знать, какое лечение хорошо, а какое нет? — пробормотал он, повернулся и пошел прочь, даже не поблагодарив меня.

Я смотрел, как он уходит, постукивая палкой по каменным плиткам двора. Действительно, зачем я это сделал? А потом понял: если Гай сумеет помочь ему, именно я заработаю очко в борьбе со своим старинным противником. Кроме того, я буду знать, что сделал доброе дело. Может, именно это заставило меня предложить ему помощь? Впрочем, если мы станем что-то делать, лишь будучи уверены в том, что наши помыслы абсолютно чисты, мы никогда ничего не сделаем.

Глава 30

Остаток дня я работал, не выходя из конторы. Снова пошел дождь и лил, не переставая, почти до вечера. Барак находился здесь же. Он сидел молча, то и дело морщась от головной боли и, по всей видимости, страдая от жестокого похмелья.

«Ну и поделом тебе», — мстительно думал я.

Ближе к вечеру прибыл гонец из дворца Ламбет. Кранмер вызывал меня на совещание, которое было назначено на завтрашний день. Я решил, что вряд ли произошло нечто экстраординарное, иначе он приказал бы мне явиться немедленно. Видимо, архиепископ хотел выяснить, почему мы до сих пор топчемся на месте.

Я рано лег спать. Ночью снова зарядил дождь, и, просыпаясь пару раз, я слышал, как его струи хлещут по крыше. Лежа в темноте с открытыми глазами, я думал об убийце, который в эти минуты скрывался где-то там, в ночи. Возможно, как раз сейчас он наблюдает за домом, поскольку холод и дождь ему нипочем. А может быть, он сидит в какой-нибудь комнате в этом огромном городе и, подобно мне, слушает звуки дождя, а в голове его ворочаются темные, никому не ведомые мысли.

Следующее утро снова выдалось солнечным и ясным, суля очередной теплый день. Весна уверенно вступала в свои права. Сидя за столом и завтракая, я увидел в окне Тамазин, которая в одиночестве гуляла по саду, останавливаясь перед клумбами с нарциссами и крокусами. Затем она подошла к дому и села на скамейку возле входной двери. Я вышел во двор и направился к ней. Синяки с лица Тамазин сошли окончательно, и к женщине вернулась ее прежняя миловидность и привлекательность. Однако вид у нее был озабоченный. При моем приближении она привстала, но я жестом попросил ее не беспокоиться.

— Скамейка не мокрая? — спросил я.

— Она стоит под ветвями, и дождь на нее не попадает. У вас чудесный сад! — восхищенно добавила она.

— Ничего удивительного. Знаешь, сколько лет мне пришлось ухаживать за ним, чтобы он стал таким? Как себя чувствует Джек? Надеюсь, он никуда больше не уходил прошлой ночью?

— Нет. У него до сих пор раскалывается голова. — Она глубоко вздохнула. — Но вчера он попросил прощения. Он сказал мне то же самое, что и вам: когда с этим делом будет покончено, мы переедем в какой-нибудь маленький уютный домик. Может быть, там даже будет сад. По его словам, тогда мне будет чем заняться. Жаль, что он не сказал об этом мне первой.

— Но ведь ты все равно рада?

— Мне бы хотелось иметь сад, — тусклым голосом ответила Тамазин, — но, боюсь, мы не сможем позволить себе такой роскоши.

— Возможно, пришло время поднять ему зарплату, — сказал я.

— Странно, что вы вообще не уволили его после того, как он вел себя в вашем доме, — с холодной злостью сказала женщина.

— На нас сейчас давит страшное бремя, Тамазин.

— Я знаю, но, как вам известно, наши с Бараком неурядицы начались задолго до этого.

— Он понимает, что вел себя неправильно, Тамазин. Когда все закончится и вы переедете в другое место, дела пойдут на лад, вот увидишь.

Женщина мотнула головой.

— Вы знаете, какой у него острый язык. Он уже не в первый раз, когда его одолевает хандра, напивается и начинает меня оскорблять. Наутро он, конечно, извиняется, клянется в вечной любви, но проходит время, и все повторяется снова и снова. Я знаю, это наш умерший ребенок разводит нас все дальше и дальше друг от друга.

— Бывают мужья и похуже, — рассудительно заметил я. — Он тебя, по крайней мере, не бьет.

— Я должна его за это благодарить?

— Дай ему время, Тамазин.

— Иногда я думаю: почему я должна терпеть все это? Мне даже приходит в голову мысль о том, чтобы бросить его, вот только идти мне некуда.

Она прикусила губу.

— Впрочем, я не должна взваливать на вас еще и это, сэр.

— Дело не в том, что тебе некуда идти, а в том, что у тебя, кроме Джека, больше никого нет.

Я внимательно посмотрел на Тамазин, словно пытаясь внушить ей серьезность того, что собираюсь сказать.

— И, что бы ни происходило, помни: Джеку сейчас очень нелегко.

— Мне всегда нравилась его страсть к приключениям, и в то же время я хотела, чтобы он угомонился. После всего этого он будет только рад зажить спокойной жизнью. Но найдется ли в этой жизни место для меня?

— Уверен, что найдется. Мне очень жаль, что я втянул его в это опасное приключение, но ведь убили моего друга!

— Как его вдова? — осведомилась Тамазин.

— Она сильная женщина. Но бремя утраты до сих пор давит на нее.

Тамазин посмотрела на меня испытующим взглядом, и на миг я подумал, не прочитала ли она моих чувств к Дороти? Я поспешно поднялся со скамейки.

— Мне нужно закончить кое-какие дела, а потом я отправляюсь в Ламбет.

— К архиепископу?

— Да.

— Будьте осторожны, сэр.

— И ты тоже, Тамазин. Будь осторожна.

Оставив ее, я в обход дома направился к конюшне. Я решил не брать с собой Барака. Может, находясь наедине друг с другом, они сумеют поговорить и хоть немного сблизиться. Идти в Вестминстер пешком мне не хотелось. Верхом на лошади я ощущал себя гораздо увереннее, хотя в последние дни ни разу не испытывал чувства, что за мной кто-то следит. Мне было жаль Тамазин, да и Барака тоже. Я снова подумал о Дороти, и в моей душе зародились сомнения. Даже если допустить, что мои чувства к ней дремали все эти годы, с какой стати я решил, что она — сейчас или позже — должна испытывать то же самое по отношению ко мне? Наконец, я пришел к единственно верному решению: нужно ждать и смотреть, как все обернется в ближайшие месяцы.

В конюшне я нашел Тимоти. Мальчик сгребал в кучу старую, запачканную конским навозом солому. Возле дверей лежала охапка свежей. Я был рад видеть, что мальчик быстро подружился с лошадьми.

— Как дела, Тимоти?

— Хорошо, сэр.

Он улыбнулся, и на его грязной мордашке блеснули белые зубы. Я впервые видел, как он улыбается.

— Мастер Орр научил нас с Питером буквам, с которых начинаются наши имена.

— Это просто здорово. Буквы обязательно нужно знать.

— Да, сэр, вот только… Что?

— Он все время говорит про Бога.

«А тебе, — подумал я, — после твоей жизни у Ярингтона, наверное, меньше всего хочется слышать об этом».

Чтобы переменить тему, я спросил:

— Как вы с Питером — ладите?

— Да, сэр, если только я не мешаю ему делать его работу и занимаюсь своей.

— Ну и хорошо. Ты, похоже, подружился и с моим конем. Его, кстати, зовут Бытие.

— Он покладистый. — Мальчик замялся. — Сэр, а вы не знаете, что стало с лошадью мастера Ярингтона?

— Боюсь, что нет. Наверное, ее кто-нибудь купит.

Заметив, как встрепенулся Тимоти, я торопливо добавил:

— Но мне не нужна еще одна лошадь. А теперь — взнуздай и оседлай Бытие. Мне нужно уезжать по делам.

Я ехал по дороге и думал: как грустно, когда единственным другом ребенка оказывается лошадь! Но о том, чтобы купить ее для Тимоти, не могло быть и речи. Помимо всего прочего, три лошади просто не поместились бы в конюшне.

Я резко дернул за поводья, чтобы не столкнуться с седобородым уличным торговцем, который толкал перед собой тележку с одеждой. Беспризорные дети и беспризорные животные, думал я. Они повсюду. А еще — нищие и торгаши. Больница — вот о чем надо думать. Когда все это останется позади, я должен вплотную заняться больницей.