Дахут, дочь короля - Пол Андерсон

— Позвольте помочь вам приготовиться, сэр, — попросил Админий. Может быть он и не замечал тех слез, что струились у него по щекам, запутывались в щетине на впалой челюсти, и сияли в солнечном свете, пока не замерзали. Грациллоний кивнул и направился к навесу с обмундированием. Когда закрылась дверь, оба мгновенно ослепли, после сияния снега снаружи. Грациллоний спрашивал себя, предвкушал ли он смерть. Не имело значения. Дрогнули слова Админия: — Что на него нашло, сэр? Он вам поклонялся, знаю, поклонялся, второму после Христа, — и Христос его к этому привел, низверг в ад, если только не демон им овладел, но как это могло случиться с таким набожным человеком, как Будик? О, сэр, вы должны выиграть эту битву, выиграть больше, чем все другие. Вы не можете оставить нас на изменника — и не ожидайте, что мы его не убьем!

— Вы исполните те приказы, что я вам дал, — оборвал его Грациллоний. — Вам ясно, солдат? Закройте рот и выполняйте обязанности.

Админий сглотнул, икнул, нащупал дорогу к полке, где лежали принадлежности для битвы. То было поношенное снаряжение, что сопровождало центуриона из Британии и видывало его в… скольких битвах в Исе? У него была сверкающая упряжь для города и парадов. Когда вызов шел по пятам за вызовом, он оставил здесь старое; его не портили несколько царапин и трещин, и он смутно чувствовал, что оно приносит ему удачу. Щит был, конечно, новый, после битвы с Карсой. Он весил больше, чем должен был. Грациллоний еще не восстановил мускулы до прежней твердости. Когда он разделся, в него начал проникать холод и задержался под надетым нижним бельем. Он взял шлем. У него мелькнула мысль, что удача вытечет из него прежде, чем он его наденет.

Пальцы Админия пробежались по всем соединениям и пряжкам.

— Вам понадобятся дротики, сэр, — болтал он. — У него они есть. Простите, сэр, позвольте вам напомнить, что главный его недостаток — это метание. Если он специально не позаботился, то постарается бить чуть левее, поднимайте ваш щит, после того, как он взмахнет…

— Хватит, — прервал Грациллоний. — Я не собираюсь заставлять их ждать.

Он вышел и был снова ослеплен. Свет отскакивал от снега и сверкал на сосульках сложными оттенками. Будик стоял а ореоле лучей наподобие Бога-воина: потрясающе, до чего был красив жених Дахут.

«Зачем я должен жить дальше? — думал Грациллоний, тогда как вокруг него плясал ослепляющий свет. — До этой зари я и не знал, какая во мне накопилась усталость. Некоторые королевы и принцессы будут меня оплакивать. Смею надеяться, что среди них будет и Дахут, но они найдут утешение в мыслях о том, что с моей смертью боги возродят жизнь мира. И Дахут, бедной, сбитой с толку душе больше не придется выбирать между своим отцом и своей судьбой. Что бы ни заставило Будика отвернуться от него, к ней он будет добр. Он ее любит, на нем это год за годом можно было, словно свежую кровь. О, моя смерть разрешит многие проблемы. И мою собственную в том числе. Я смогу лечь отдохнуть, могу позволить навалиться на меня этой сердечной слабости и заснуть, заснуть навечно».

Глаза привыкли. Военным шагом он направился к дубу, где стояли два его врага.

Бок о бок с Будиком он опустился на колени на замерзший снег. Сорен опустил в чашу с водой ветку омелы и окропил сначала короля, затем человека, который мог королем стать. Между губ вырывалось дыхание, когда он нараспев произнес молитву. Грациллония потрясла та мысль, что когда несколько минут назад он думал о том, каково это, умирать, то забыл, что его дух продолжит странствие к Митре. Он попытался это представить и этого захотеть, но у него не получилось. Вместе с тем он почувствовал опустошенность. Не было ничего, кроме усталости и горя.

— Ступайте, — сказал оратор Тараниса. — И да исполнится воля Божья.

На сей раз он воздержался от дальнейших замечаний. Его взгляд проследил за противниками, когда те удалялись. Следили все.

Хотя Грациллоний и не оборачивался назад, он знал, когда они со спутником скроются из вида. Как же он хорошо это знал, после всех брожений средь этих огромных серых стволов. Они обступали его как колонны портика, колонны, высеченные в виде богов; но в них не было ничего человеческого, ни даже животного, формы их были куда старее и могущественнее. Тени от них превратили снег в голубое озеро, из которого торчали островки кустарника, которые издавали резкий звон, когда с них ногой или щитом сбивался лед.

Тут была ледяная зала. Ее перекладины были увешаны неописуемыми по красоте прозрачными мечами; они сверкали и вспыхивали в свете, исходившем с невидимого востока, и разбрасывали частые искры. Может, такой вот и была смерть: не дорогой к звездам и не одинокой ночью, а пустотой в нескончаемом ледяном лабиринте.

Тихой. Чем бы там еще ни была смерть, она была тихой. А он слышал хихиканье ив, их ледяной перезвон, как снег скрипит под ногами.

Он услышал, как шаги сзади сначала затихали, потом стали громче. Краем глаза он уловил движение.

Его тело отреагировало прежде, чем он сам это осознал. Он отпрянул в сторону, снова обрел равновесие, повернулся. Шею едва миновал удар тяжелого дротика.

Король бросил свои копья и встал в положение единоборства, ноги прямо, колени напряжены и слегка согнуты, щит наготове под подбородком. Меч свободно лежит в руке. Будик тоже приготовился и отступил на пару ярдов, сжимая легкий дротик.

Некоторое время они пристально смотрели друг другу в глаза. Где-то в глубине души Грациллоний заметил, что он по-прежнему ничего не ощущает: ни страха, ни злобы, ни удивления. Просто казалось, он должен сказать ровным голосом:

— Мне следовало этого ожидать. Но не думал, что ты трус и предатель.

Будик тоже понизил голос, но в нем прорывалась неуравновешенность.

— Ты все равно умрешь. Так было бы милосерднее.

— В том числе для тебя, когда будешь потом вспоминать?

Лицо, остававшееся долго таким мальчишечьим, было — не постаревшим, а как будто вне времени.

— Нет. Видишь ли, что бы я ни сделал, я уже проклят. И чем с большей легкостью я одержу победу, тем благоразумнее.

Грациллоний пришел в замешательство.

— Зачем? Что тебя к этому привело?

Будик отошел назад к краю, меж двух деревьев.

— Так будет лучше для всех, — сказал он. — Для Иса, для Рима. Сразу я взять управление в свои руки не смогу, если буду тяжело ранен, а я буду. Понимаешь, не так ли? Обещаю тебе похороны в соответствии с обрядами твоей веры, и памятные почести. — Внезапно он взметнул правую руку вверх, назад и вперед. Взлетел дротик.

Грациллоний это предвидел. Пускай наконечник вонзится в его щит, а замедляющееся движение древка часть его обороны превратит в помеху. Он рассчитывал на склонность Будика зацепляться. Парень не мог быть таким спокойным, каким притворялся. В запасе была всего лишь пара ударов сердца, но Грациллоний был готов. Он наклонил щит. Снаряд легко пронесся над изогнутой поверхностью и упал. Админий гордился бы мной, подумал Грациллоний, и все же это было забавно; Грациллоний рассмеялся.