Шлиман. "Мечта о Трое" - Г. Штоль

Шлиман тушит лампу и выходит из дому. Он стоит на азиатской земле, а по ту сторону Европа. Прямо перед ним мигает маяк, возвышающийся на оконечности Херсонеса Фракийского. Это уже Европа, а между ним и маяком лежит, скорее связывая, чем разъединяя, Геллеспонт. Здесь пересекались пути греков и персов, турок и крестоносцев, венецианцев и генуэзцев. Здесь же происходили многие события, описанные в сказаниях о Гелле и Фриксе и золотом руне, об аргонавтах и о Геракле, который первым пошел на Трою. Разве дело в одних только стенах сгоревшего города? Разве раскопать Трою не значит совершить нечто неизмеримо большее, чем найти камни и стены, оружие и украшения, разве не значит это воскресить древнейшую историю Европы или попросту историю человечества?

Где-то за Самофракией, престолом Посейдона, выходит из-за туч луна, а с горы Иды, Зевсова трона, гремят раскаты грома.

Через несколько недель никогда не знающий усталости Шлиман сидит снова в Афинах и пишет книгу «Илион», где еще раз подводит итоги всех своих раскопок Трои. Это будет очень ученая толстенная книга в девятьсот страниц большого формата с почти двумя тысячами иллюстраций. Она тоже пишется одновременно на трех языках. Полтора года уходит на эту работу, в которой используются все античные и современные авторы, а также все имеющиеся находки. Даже самый предубежденный читатель поразится если не всегда глубоким, то необыкновенно широким познаниям автора и не в меньшей степени — его основательному знакомству с музеями всего мира.

Но Шлиман занимается не только книгой. Он, как всегда, ведет обширную переписку. Иногда в день пишет и по привычке коммерсанта собственноручно переписывает десять или пятнадцать писем. В это же время ведет войну на два фронта — воюет с немецкими профессорами н турецкими чиновниками. Ибо в тот самый момент, когда пишущий книгу Шлиман заявляет: «Теперь я окончательно и навсегда завершил свои исследования в Трое», Шлиман-исследователь знает, что он еще далеко не покончил с Троей, что еще слишком много вопросов ждут своего разрешения, а разрешить их может только лопата, только сама троянская земля.

Значит, иными словами: ему нужен новый фирман. Высокая Порта, весьма вероятно, станет снова создавать ему огромные трудности. Поэтому лучше всего сразу двинуть в бой тяжелую артиллерию: послы четырех великих держав — немецкий, британский, американский и русский — должны от его имени хлопотать перед министрами, великим визирем и самим султаном. В качестве перестрелки на аванпостах открывают огонь посланники Греции и Италии. За спиной послов стоит еще большая сила — стоит Гладстон и рядом с ним, вероятно, в первый и единственный раз в истории Бисмарк. Дело в том, что рейхсканцлер, отдыхая на курорте Киссинген, высказал желание познакомиться с самым популярным человеком современности, который только что туда приехал. Бисмарк неоднократно беседовал со Шлнманом и даже развивал собственную гипотезу о том, как обжигались огромные пифосы. Шлиман из дипломатических соображений изложил в своей книге н эту теорию, поддержав ее со всей мыслимой учтивостью. Но чтобы Бисмарк, заваленный делами, не забыл, что его пост, собственно говоря, может иметь только одно оправдание — добиться нового фирмана для доктора Шлимана, ему об этом каждый день напоминают Внрхов, Шёие, генеральный директор берлинских музеев, и сам Шлнман.

Граф Хацфельдт, посол германской империи в Константинополе, не в состоянии этого сделать. Несмотря на все его демарши, фирмана так и не дают. Причина только одна: Хацфельдт — дурак. Надо его отозвать и посадить на его место господина фон Радовица, посланника в Афинах: тот любит Гомера и исключительно способный дипломат — он в один миг сделает то, чего Хацфельдт не может добиться годами!

Как это говорил Вирхов и тысячи раз говорили мои турки на Гиссарлыке? «Терпение приносит розы». Ну что ж, проявим терпение. Ведь в других планах воистину недостатка нет.

Вот, например, Орхомен. Это третий город, которого Гомер наряду с Троей н Микенами награждает эпитетом «многозлатый». Здесь, как и в Микенах, Шлиман руководствуется Павсанием, этим бедекером античного мира. Тот писал в девятой книге «Описания Эллады»:

«У Миния были столь огромные доходы, что богатством он превзошел всех бывших до него. Первым из всех людей, насколько мы знаем, Миний построил сокровищницу для хранения драгоценностей. Характерной особенностью эллинов является обыкновение восхищаться всем иноземным больше, чем своим родным, раз уже прославленные историки сочли нужным описать во всех подробностях египетские пирамиды, а о таких сооружениях, как сокровищница Миния или стены Тиринфа, они не упоминают ни полсловом, хотя они заслуживают не меньшего удивления... Сокровищница Миния, наиболее замечательное сооружение не только из тех, которые мы знаем в Элладе, но и всех других, находящихся в иных местах, построена следующим образом: материалом ей послужил камень, сама она круглая, верхушка ее не очень острой формы, а самый верхний камень, говорят, является сводным камнем всего сооружения».

Этим, вероятно, сказано, что сокровищница Миния похожа на сокровищницу Атрея в Микенах и она, возможно, как и та, на самом деле вовсе не сокровищница, а купольная гробница? Но если между ними существует такое сходство, то они, очевидно, относятся к одному и тому же времени. А это значит: следующая цель — Орхомен!

Греческое правительство тут же дает разрешение па раскопки. Вульпиотес, новый министр просвещения, образованный и умный, очень ценит Шлимана и хотел бы, чтобы нити, связывающие этого энергичного человека с Грецией, стали еще прочнее.

В ноябре 1880 года Шлиман приезжает в жалкую деревушку Скрипу, лежащую на месте древнего Орхомена.

Прежде чем начать эти раскопки, Шлиман и Софья посещают Олимпию, где все еще копают прусские археологи. Хотя он по-прежнему питает неприязнь к этим «конкурентам», его охватывает странное чувство, когда он идет по священной земле Альтиса: как здесь все не похоже на Трою! Конечно, в Олимпии не залегают на небольшом участке в недрах холма один над другим и вперемежку семь жилых слоев. Конечно, здесь культурный слой покрывает обширное пространство, хотя и его, разумеется, можно разделить на различные строительные периоды. Но, даже учитывая все это, общий аспект остается совершенно иным. Здесь все кажется ясным, простым и понятным. Чем это объяснить?

Ему охотно дают пояснения. Если они и не отличаются особой вежливостью, то тем они откровенней.

— Мы, сударь, учились на ошибках Шлимана, — говорит молодой человек с ярко выраженной внешностью пруссака, представившийся как один из археологов-ассистентов. — Вам приходилось бывать в Трое? И вам, сударыня, тоже? Приходилось? Ну, тогда вы меня тем скорее поймете. Шлиман — большой человек, я питаю к нему высочайшее уважение и почтение, но только сожалею, что он еще никогда не бывал у нас. Видите ли, он не специалист, нет, пожалуйста, не возражайте! Я, конечно, имею в виду его не как археолога! Своим безошибочным чутьем он заткнет за пояс всех нас, вместе взятых, в том числе и господина тайного советника Курциуса. По скажите, пожалуйста, сами: можно ли как следует вести раскопки, если рыть сбоку, так что все сверху валится вниз, или даже рыть снизу, применяя бесконечно устаревшую технику шахт и траншей? Рыть надо, сударь, только сверху! Снимать надо слой за слоем — вот наш лозунг! И далее: сможет ли человек, который не знает, как строят дома, и привык видеть их целыми и невредимыми, извлечь из-под земли целый город? Сможет ли он определить, где кончается одно поселение и начинается другое, и принадлежит ли эта кладка к третьему или, возможно, уже к четвертому слою? Тут все его чутье ни черта — простите, сударыня, я хотел сказать, ничем не поможет! Определить можно, говорите вы, по камням и кирпичам? Весьма сомнительный метод, милостивый государь, и совершенно ненадежный! Кто вам, например, докажет, что люди, строившие четвертый город, не вытаскивали преспокойненько камни третьего города из оставшихся после пожара развалин и не пускали их снова в дело? Надо учитывать, что строительный камень и тогда не был бесплатным. Из этого мы и исходили: чтобы раскапывать дома, необходимы специалисты, архитекторы, которые своим наметанным взглядом видят, что к чему относится. Вам это, конечно, ясно, не правда ли?