Кот и крысы - Далия Трускиновская

– Но на то, не обессудь, уж моя воля.

– А жаль.

Помолчали.

– В лучшие дома втерлись… - понуро произнес князь. - Этот аббатишка чертов ведь со мной таково любезно раскланивался… к супруге его кто-то из теток привозил…

Архаров понял свою ошибку - не следовало заставлять Матвея исследовать мертвое тело, выковыривать накладные зубы, идти по их следу. То и не стали бы известны похождения мнимого аббата в высшем московском свете… А теперь - сиди да дрожи, какая еще знатная фамилия в этом деле выплывет, какой еще отпрыск, мать бы его, или почтенный старец вроде Захарова, ездил в Кожевники, в гости к Перрену-Дюкро…

– Так ты, Николай Петрович, шуму-то не поднимай, - попросил Волконский. - Лишнего, то есть, шуму… Ты с ними помягче.

– Да ладно уж. Раз велено - не подыму. Допрошу - и отпущу.

И Архаров в который уж раз вздохнул о Санкт-Петербурге. Там государыня страха не имела - мошенников и шарлатанов называла их подлинными именами даже и том случае, если они ранее бывали приняты в ее личных апартаментах. А тут - Москва оберегает свое надутое достоинство! Еще, может, выплывет, что этот французский каторжник, догадавшийся выбрить себе тонзуру, в чьих-то любовниках состоял!

Волконский уже принадлежал Москве. Уже воспринимал себя, как частицу Москвы. Архаров подумал, что, будь он женат, и с ним случилось бы то же. Пока муж на службе, жена от скуки ездит по родне и пьет кофей с французским галантным аббатом - что, казалось бы, невиннее? А в итоге - сплошной стыд и срам.

Очевидно, Волконскому и самому было неловко за свою просьбу.

– Кого попроще, пожалуй, и назови, - позволил он. - За кого в столице вступиться некому.

Архаров понял, что ему отдают на растерзание князя Горелова-копыто, бегство коего уже само по себе могло служить признаком вины.

Однако одно обстоятельство он все же от князя скрыл и потом, возвращаясь на Лубянку, тихо радовался, что по Шварцеву совету припрятал векселя.

На Лубянке он поделился этой радостью с немцем, не стесняясь присутствием Левушки и Федьки, толковавших о Вареньке Пуховой, но Шварц слова сказать не успел - вмешался Левушка.

– Горелова, копыто треклятое, даже коли сыщется, трогать нельзя! Сказано: не тронь - не завоняет.

– А какой вони ты от него ждешь?

– Он про Вареньку всем расскажет, - объяснил Левушка. - Как она к Фомину покойному убежала да как с ним в Кожевниках жила. Опозорит девицу на всю Москву.

– Мать честная, Богородица лесная… - пробормотал Архаров.

А Федька громко ахнул.

– Нельзя, ваша милость! - вопреки субординации выкрикнул он. - Погубим девку!

– Вот и я про то же, - продолжал Левушка. - Она же не подлого звания девка, она - знатных родителей дочь… Ей после такого - только в монастырь, замуж не возьмут…

– Да шел бы ты со знатными родителями! - вдруг совсем беспардонно заявил ему Федька. - Она господина Фомина спасти пыталась, за него на бесчестье была готова, все ему отдала, а мы что же? Вконец ее опозорим? Кто ж мы после этого?

– Ты, Федька, вылетишь из полицейской конторы после этого, - пообещал Архаров. - Прямиком туда, откуда тебя взяли. Порядок-то соблюдать надобно.

Но пригрозил он беззлобно, да и Федька все сразу понял, притих - ему этак встревать не по чину, поручику Тучкову можно, а ему пока нельзя.

– Простите дурака, Христа ради… а только выдавать ее на потеху московским дурам никак нельзя!

– Да, ваша милость, нельзя, - присоединился к ним и Шварц. - Коли Горелова к этому делу не притягивать - никто и не узнает, что она жила в Кожевниках. Пусть думают, что и впрямь тайно отправилась в Санкт-Петербург. А коли его, поймавши, допрашивать - он первым делом про девицу Пухову все выложит. Чая в том свое спасение! Ведь мы непременно, по его разумению, сообразим, что ее петербургские покровители позора не захотят, и начнем изворачиваться, начнем суетиться. А жечь показания, когда они уже канцеляристами записаны и подшиты, сами понимаете, милостивый государь Николай Петрович, не дело…

– Не дело, милостивый государь Николай Петрович, - совсем жалобно поддержал, можно сказать - взмолился Федька.

Архаров крепко задумался.

– Ну, черт с вами… не тронем Горелова, - решил он. - Но под присмотром я его домишко оставлю. Авось когда-либо устанет бегать и вернется. Расскажи-ка про свой поход подробнее.

– А чего рассказывать - как уехал Горелов с вечера в Кожевники, так и не возвращался. Там иное - жил у него некий господин, велено его звать было господином генералом, а сам по-русски - ни в зуб ногой. Так вот, за полчаса до нас Горелов ему откуда-то записку прислал, тот господин единым духом собрался и на изваозчике уехал. То есть, где-то ему было рандеву назначено… или как амурное свидание по-немецки?

– И что - никаких следов?

– Веришь ли, Николаша, - никаких! Как ежели бы у того генерала всего имущества было - табакерка да платок. А прожил, сказывали, поболее месяца.

– Генералов немецких мне только в этом деле недоставало… Приметы записали?

– Записали, в канцелярию сдали. И еще вот что - человек, которого к генералу приставили, несколько по-немецки знает. Так божится, что тот треклятый генерал с князем о женитьбе толковал и советовал поскорее девицу Пухову за себя брать.

– Еще что подслушал?

– А они при нем только о Пуховой говорили, коли не врет.

– Может, кто из ее петербургской родни? - задумчиво произнес Архаров. - Кто-то же приказал старой княжне Шестуновой соврать…

– Кто соврать приказал - это я тебе и без гореловской дворни доложу. Я же Пухову к княжне, как ты велел, доставил. А у них там с утра гостья - не приведи Господь! Старуха презлющая - знаешь, из этих московских чиновных старух? Всег гоняет, старая княжна от нее в трепете. Как мы Пухову привезли - она всем распоряжалась, на бедную Марью Семеновну и не глядела. Сдается, во всей Москве она лишь и могла Шестуновой что-то приказать.

– А ты разведал, кто такова? Не из гореловской ли родни?

– Не до того было, Николаша, я сдал девицу с рук на руки, да и обратно. Может, и из гореловской родни - тогда все одно к одному. А что, по донесениям - Горелов нигде не мелькал?

– А коли бы даже и мелькал? Сейчас у нас руки связаны. Ничего… Не было у меня на Москве врага, так вот же - будет… На чем ином его поймаем и прищучим! Кстати - непарный пистолет в доме нашелся?

– Нашелся! Николаша, ты ангел! - заорал Левушка и тут же полез обниматься.

– Федька! - отбиваясь от Левушки, позвал Архаров. - Сейчас повезешь старой дуре записку.

– Какую записку? - спросил Левушка.

– Чтобы увезла девушку из Москвы. Тут то же, что с недорослем Вельяминовым. Но Вельяминов видел только Ларжильера и Франсуа, а Пухова, возможно, видела их всех - в том числе и нашу треклятую пропажу, кавалера де Берни. И он это знает. Пусть ее лучше увезут от греха подальше.

Федька восторженно уставился на Архарова.

– Единым духом! - воскликнул он.

И умчался, едва успев просушить продиктованные Архаровым строчки и растолкав собравшихся у дверей кабинета архаровцев.

– Заходите, - позвал обер-полицмейстер. - Сейчас поедем ко мне. Будем любезно беседовать с этими господами. И с извинениями выпустим их всех на волю, и дураков, и пособников мазурикам. Такой вот итог нашей вылазки, братцы. Улов у нас славный, жаль только, весь в руках не удержим.

Левушка пожал плечами. Ему последние слова совершенно не нравились. Архаровцы тоже молчали.

Все понимали, что знатных сообщников Перрена-Дюкро привлечь к ответу не получится. А про векселя Архаров, понятное дело, не сказал.

– Итог именно тот, который требовался, - спокойно продолжал Архаров. - Мы очистили Москву от крыс. Надолго ли - неведомо. Статочно, скоро новые понабегут… Ну что же - ремесло у нас такое. И новых одолеем. Потому что они - крысы, а я - кот… И ты, Тимофей, - кот. И ты, Абросимов. И ты, Ушаков. Герр Шварц и канцеляристы - со мной, всем прочим - отдыхать!

Тут бы, казалось, архаровцам с поклоном и убраться прочь, дружно завалиться в кабак или хоть, ощутив наконец усталость от бессонной ночи, разбежаться по домам, ан нет!

Им было еще кое-что сильно любопытно. Им не терпелось узнать, что за страшную образину привезли на Пречистенку с таким бережением, а теперь холят и лелеют.И потому, когда обер-полицмейстер, покончив с допросами и распустив пленников, с поручиком Тучковым и секретарем Коробовым опять отправился в третье жилье, некоторые архаровцы, сопроводившие начальство домой, бесшумно двинулись следом.

Архаров, Шварц, Левушка и Саша вошли в комнату. Дверь не закрыли - и тут же в щели явилось несколько физиономий, одна над другой.

Найденный в подвале раненый человек лежал на постели, укрытый по уши одеялом, рядом готовила ему питье прачка Дарья.

– Этот? - спросил Архаров Сашу.

– Он самый, Николай Петрович.

– И точно, что азиат. Прелестно… - Архаров огляделся в поисках стула, тут же Дарья пододвинула ему табурет, и он сел возле кровати. - Ну, говорить можешь?