Кот и крысы - Далия Трускиновская

Шварц был внимателен - заметил, что ховринские векселя Архаров как бы по небрежности накрыл какой-то бумагой - да и забыл их оттуда переложить в ларец.

Они еще потолковали, как строить допрос тех чиновных особ, которые сейчас сидели взаперти на Пречистенке, чтобы, по неожиданному в устах Шварца церковному выражению, отделить агнцев от козлищ. И тогда только решили заняться «французским полоном» - опять-таки по определению Тимофея.

«Полон» был не маленький - шесть девок, две горничные-француженки, кавалер де Ларжильер и черномазый банкомет, которого Клаварош вытряхнул из кафтана. Перрена-Дюкро решили пока не трогать - будет еще время его как следует допросить, пока не придет письмо из Парижа.

– Начнем с блядей, - решил Архаров. - Где они у нас?

– В верхнем подвале.

Взяв Клавароша, Архаров отправился к девкам.

Они вошли в мрачное помещение, освещенное лишь крошечным окошком под самым потолком, и пленницы тут же кинулись к ним, галдя, взвизгивая, падая на колени и пытаясь поцеловать Архарову руку.

Такого буйства он не ожидал и, бросив Клавароша на растерзание, выскочил наружу.

Он слышал, как Клаварош кричит на девок по-французски, сопел от возмущения и собирался с духом. Наконец, решился и вдругорядь вошел.

Француженки молчали.

– Что странного кажется вашей милости на их нарядах? - спросил по-русски Клаварош.

Архаров оглядел прелестниц.

– Да ничего странного, кружева, парча… что еще?

Клаварош усмехнулся.

Вся Лубянка тихо завидовала острому взгляду обер-полицмейстера, но на сей раз Клаварош мог взять реванш - и он это сделал.

– Ни на одной нет ни перстней, ни серег, они все сняли и припрятали там… - он не сразу подобрал слово. - Внутри.

– Внутри? - переспросил Архаров, даже не слишком удивившись - от шлюх всего можно ожидать.

– В платье внутри, - поправился Клаварош. - Их надобно раздеть и все трясти, как тот кафтан. На них были дорогие сокровища. На этой даме, я сам видел.

Он показал на Луизу, которая стояла в обнимку с Розиной.

– Раздевай, - позволил Архаров. - Погоди, пусть мне сперва стул принесут.

– Я один, я не справлюсь. Я сперва приказываю им отдать все драгоценности волонтэр… добровольно. Иначе будем раздевать силком.

– Валяй.

Клаварош сам себя перевел. И был изруган нещадно.

– Ну, что, смешали тебя с дерьмом? - усмехнулся Архаров. - А теперь кликни Шварцевых кнутобойцев, чтобы взяли эту свору вниз. Как увидят тамошние безделушки - живо со своими расстанутся.

Так и поступили.

Примерно полчаса спустя Ваня принес в архаровский кабинет добычу, увязанную в два платка. Архаров вытряхнул ее на стол и первым делом увидел большую брошь в виде букета лилий с драгоценным редким жемчугом.

– Вон он как выглядит… У кого взяли?

– У девки в серебряном платье. Ну, здорова ругаться, - сказал Ваня.

– Пусть девки остынут, потом будем их допрашивать поодиночке. А мы, мусью Клаварош, начнем с обезьяны.

Драгоценности спрятали, привели банкомета. Устин изготовился писать, а Клаварош - переводить. Шварц встал возле архаровского стола, чтобы давать ценные советы. Но банкомет, очевидно, плохо понял, куда угодил.

Он вдруг заговорил весьма бойко на языке, которого никто не знал, отчаянно жестикулируя и строя уморительные рожи. Потом кинулся к Шварцу, схватил его за ухо, нагнул к столу и потряс. Из уха посыпались лесные орешки и поскакали по столу.

Тут уж все онемели.

Дверь открылась, сунулся Левушка.

– Николаша, Горелов пропал! Я в доме драгун оставил… что тут у вас?…

– Впервые за годы моей службы сыскался злоумышленник, не только похитивший мои часы, но и проделавший сие в кабинете господина обе-полицмейстера, - преспокойно отвечал Шварц. - Мне жаль, что Костемаров не видел этой тонкой работы. Сие заставило бы его устыдиться. Клаварош, вели ему вернуть часы.

Клаварош обратился к банкомету по-французски, тот начал отвечать по-французски же, но не совсем - вставлял в речь множество словечек, явно озадачивавших Клавароша. Да еще и весело скалился - не иначе, визит в полицейскую контору был для него забавным приключением.

– Да он итальянец! - догадался Левушка. - Он мастер фокусы показывать! У нас в Петербурге такие в цене! Николаша, вот они, твои фонари! Отпусти этого господина на оброк - он тебе за год столько ловкостью рук заработает, что мы не то что фонари на Пресне - мы и Рязанское подворье заново отстроим!

– Ага, особливо ремеслом банкомета… - Архаров задумался. - Куда же сего вертопраха девать?

Итальянский вертопрах вдруг рассмеялся, вскочил на стул и принялся с легкостью неимоверной делать презабавные экзерсисы с двумя треуголками, подхваченными невесть где. Шляпы, как живые ползали по его плечам, сами взбирались с затылка на макушку, становились на край поля и удерживали непостижимое равновесие.

Шварц расхохотался первым.

– Таковым манером он, сударь, помилования просит, - сказал немец.

Архаров хмыкнул. Он понятия не имел, что делать с пленником, коего невозможно толком допросить. Очевидно, Перрен-Дюкро с де Ларжильером завербовали его во время своих беспутных странствий так же, как завербовали повара, что рыдал сейчас в три ручья в верхнем подвале. Глядеть же на обезьяньи приказы обер-полицмейстер решительно не желал, даже отвернулся.

– Выставить к монаху на хрен за Тверскую заставу, - распорядился он. - Дать из добычи два рубля - и пусть проваливает куда угодно, не пропадет. Баб с детишками будет смешить, провианта ему накидают. Клаварош, внуши ему как-нибудь, чтобы на Москве носу не казал.

– О, сударь, - с чувством произнес Клаварош, - я буду пытаться! Однако я не уверен в его разумении!

– Пошли оба вон отсюда. И вы все тоже. Нашли себе ярмарочный балаган! Может, вам еще плясовых медведей тут показать?!

Архаров сердито выставил из кабинета всех, кроме Левушки.

Ему же вручил плотный конверт, который при нем же и заклеил.

– Поезжай на Ильинку, живо, - сказал он, глядя мимо вопрошающих Левушкиных глаз. - В известную тебе лавку. Отдай без лишних разговоров да и возвращайся поскорее.

Левушка взял конверт.

– На словах ничего не передашь? - спросил он.

– Нечего передавать.

Левушка вспомнил мешок с деньгами, который так и остался на Пречистенке. И промолчал. Отношения с женщиной, тем более - с француженкой, сперва служившей учительницей музыки, потом открывшей модную лавку, по его разумению, должны были быть просты, как со всякой доступной женщиной. Он чувствовал, что в архаровских поступках есть какой-то особый смысл, он даже как-то был готов назвать их странным, но отнюдь не противоестественным проявлением любви. Однако проявления могут ьбыть самые неожиданные, любовь же в основе своей проста, любовь сродни музыке - так понимал ее Левушка. А менее всего он бы мог сравнить то тягостное, даже неприятное состояние души, которое он ощущал в старшем друге, с музыкой. С болезнью, грызущей изнутри и неподвластной Матвею Воробьеву, - иное дело…

Выходя из кабинета, Левушка столкнулся с Марфой.

Они приветствовали друг друга, как добрые приятели, и Левушка даже развернулся, чтобы сказать в еще приоткрытую дверь:

– Николаша, к тебе Марфа Ивановна!

– Проси!

Архаров был рад - подруга Ваньки Каина могла по достоинству оценить событие сегодняшней ночи - и четкость исполнения, и улов.

Марфа вошла бойко, но по лицу видно было - чем-то сильно озадачена.

– Что это ты, Марфа Ивановна, ни свет ни заря? Поздравить прибежала? Мы этой ночью едва ли не всех мазуриков в Кожевниках взяли! - доложил ей Архаров. - Нет более французского притона.

Это хвастовство имело особый смысл - Марфа могла сравнивать деяния своего незабвенного Ивана Ивановича с действиями Архарова. Обер-полицмейстер обычно читал на ее лице плохо скрытую мысль: а вот мой Иван Иванович управился бы лучше, проворнее, без промедлений. Сейчас же такой мысли и зародиться не могло - Архаров, можно сказать, по всем статьям перещеголял незримого и давно мертвого соперника.

– Всех ли?

– Два сукина сына как-то улизнули, из них один - чуть ли не главный заправила, кавалер де Берни. Сам не пойму - вроде все дорожки мы перекрыли, - пожаловался Архаров. - Уже мои растяпы их за руки хватали, да они как-то впотьмах извернулись. Коли что о таком кавалере услышишь - дай знать. Хотя сомневаюсь я, что они на Москве долго задержатся. Статочно, уже и удрали. А ты с чем пожаловала?

– У Дуньки беда. Сожитель пропал.

Архаров усмехнулся.

– Дуньке передай - я ее сожителя из большой беды вызволил. Кабы не мои орлы - был бы он ночью взят с поличным и сидел бы сейчас на Пречистенке под замком.

– За что?!

– За хорошие дела. Он сей ночью попроказничать было собрался - да пусть мой образ выменяет и свечки ставит! Не дал я ему попроказничать.

– Ни хрена я что-то не пойму, - попросту выразилась Марфа. - Коли ты один хочешь ей хозяином быть - так бы и сказал, а она бы с превеликой радостью…