Цвет твоей крови - Александр Александрович Бушков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А почему они не поставили тут свой зеркальный дом, а сохранили прежний? – спросил я.
– Никто не знает, – сухо ответил Грайт. – Возможно, для этого у них были веские причины… но сейчас это совершенно несущественно. Главное, их там только двое. Пошли. – Он пружинисто взмыл с бревна. – Ты готов?
– Всегда готов, – ответил я без улыбки.
Он, конечно же, не понял и не оценил шутки юмора. Продолжал деловым тоном командира, дающего инструктаж перед боевой задачей:
– Не стану скрывать: ты идешь в совершеннейшую неизвестность. Мы совершенно точно знаем, что человек с красной кровью преодолеет Изгородь беспрепятственно… и все. Неизвестно, есть ли у ватаков какое-то оружие в домах или они всецело полагаются на Изгороди. Неизвестно, владеют ли они какими-то умениями, позволяющими заранее узнать о твоем приближении, заморочить сознание, просто обездвижить… как я тебя, извини уж запоздало, обездвижил в доме Саны. Одним словом, ты идешь в полную неизвестность. Это тебя не пугает? Хотя бы немножко?
– Не пугает, – кратко ответил я.
– Отлично. Меч и кинжал оставь здесь, все равно ты не умеешь с ними обращаться. Возьми секиру, с ней у тебя выйдет гораздо ловчее – ты сам мимоходом упоминал, что в жизни переколол немало дров. – Он жестко ухмыльнулся. – В известном смысле удар секирой по ватаку ничем не отличается от удара топором по чурбану… После стычки с разбойниками я убедился, что ты можешь убивать быстро и без колебаний. А если учесть, что ватаки хуже любого разбойника… Ладно, что-то я разболтался, это, наверное, от неизбежного в таком деле волнения… Пошли. Я не буду тебя торопить, спешить нам некуда, да и спешка вредит любому серьезному делу… Как следует, не торопясь изучи окрестности, подступы…
Он и в самом деле долго стоял с непроницаемым лицом рядом со мной на том же наблюдательном пункте – в отличие от Алатиэль, она порой часто переступала нетерпеливо с ноги на ногу, но дисциплинированно молчала, старательно гасила эмоции.
В конце концов я наметил себе подходящий маршрут, нисколько не озаботясь путями отхода – если все сорвется, никакого отхода не будет, нужно это трезво допускать. Это мне далось без малейшего сопротивления – в отличие от армейцев, вышедшая на задание группа пограничников в редчайших случаях просчитывает пути отхода…
– Ну я пошел, – сказал я, а больше сказать было и нечего.
– Удачи, – только и сказал Грайт, а что он еще мог сказать?
Зато на лице Алатиэль причудливо мешались самые разнообразные чувства – тут и страх, и надежда, и беспокойство (однако, за меня), и даже восхищение (моей скромной персоной, ага). И я поскорее отвернулся: восхищение мною красавицы, с которой у меня никогда ничего не будет, меня, по большому счету, волновать не должно, и восхищения я пока что не заслужил ни капли…
Страха, разумеется, не было, вообще ничего не было, кроме не раз уже испытанной настороженности вышедшего на охоту зверя. И напряжение, проникшее в каждую жилочку…
Ну что, покажем этим сраным людоедам, на что способны зеленые фуражки товарища Берии? О которых здесь слыхом не слыхивали – а зря, господа мои, зря… Говорите, детей хаваете за праздничным столом? Ну посмотрим, удастся ли дальше…
Я старательно – и привычно – загонял себя в то состояние, что без затей именуется боевой злостью. Без этого в серьезной драке просто нельзя – а дело предстоит серьезнее некуда, это вам не на танцах драться с общевойсковыми курсантами и даже не бандитов с диверсантами на границе перехватывать…
Сколько удалось, я перебегал от дерева к дереву. Потом началась горизонталь, долина с редколесьем, – и я двигался быстрыми, заранее просчитанными перебежками, опять-таки от дерева к дереву. А там и деревья кончились, метров за двести от Изгороди, и за ней уже не было ни единого дерева (быть может, специально извели?) – только невысокий кустарник, достаточно редкий, чтобы ползущий почти не шевелил верхушки.
Начинался самый опасный отрезок пути. Я лег на брюхо и, не жалея дворянского кафтана, привычно пополз по-пластунски. Ползти с секирой в руке оказалось не труднее, чем случалось с винтовкой или автоматом ППД, да и весила она не так уж много, ненамного больше, чем винтовка или автомат. Пожалуй, гораздо труднее пришлось в летнем лагере на третьем курсе, где старшина Мосейчук, неистощимый на выдумки, однажды погнал нас ползти по-пластунски с ручным пулеметом Дегтярева, ободряя одной из своих бесчисленных присказок:
– «В жизни, хлопцы, все надо попробовать», – сказал индус, слезая с обезьяны…
В какой-то момент Изгородь, причудливое переплетение бледно-сиреневого света, оказалась прямо передо мной. До сих пор помню высокие травы и цветы, четко рисовавшиеся на ее фоне. Не задерживаясь, опираясь локтями в землю, подтягивая ноги, я пополз вперед. Когда коснулся ее лбом, показалось, что тело прошило что-то вроде очень слабенького электрического заряда. Сказав себе, что это не более чем самовнушение (как оно, вероятно, и было), я рывком оказался на той стороне, в «запретке», – живехонький!
Чуть полежал, оценивая обстановку. Стояла безмятежная тишина, перед глазами мельтешила какая-то мошкара, незнакомо, но приятно пахли здешние цветы.
Если у них в берлоге есть что-то вроде радиолокатора, мне хана еще на дальних подступах. О радиолокаторах, к тому времени уже состоявших у нас на вооружении, правда, в небольшом количестве, я знал – в мае сорок первого Витюху Маслова откомандировывали на две недели в Ленинградский военный округ, где на учениях он со своим взводом как раз и охранял две станции на автомобильном шасси, здоровенные фургоны с высоченными антеннами. И немного рассказал, вернувшись, нисколечко
