Цвет твоей крови - Александр Александрович Бушков

Нужно было бороться, но я не знал как…

Словно неким озарением перед глазами возник образ: зажаренный человеческий младенец на большом блюде, в окружении гарнира из какой-то зелени, и ватак, по-прежнему с добрейшим лицом, нацеливается ножом и вилкой…

Наваждение моментально схлынуло, я шагнул вперед, широко размахнувшись, и вогнал секиру меж шеей и плечом, словно обрушил колун на неподатливое полено.

Он испустил тоненький крик, напомнивший мне вопль подстреленного зайца, шагнул назад и повалился навзничь, скребанув затылком по двери. Густым фонтанчиком хлынула зеленая кровь.

Не теряя времени, я попытался вытащить лезвие – но оно застряло крепко, будто топор в узловатом полене. Без тени каких-либо человеческих чувств я уперся сапогом ему в грудь (почувствовав подошвой конвульсивные содрогания), ухватил обеими руками древко и вырвал наконец лезвие, отчего зеленая кровь забила сильнее.

Легонький скрип за спиной!

Проворно обернулся. В распахнутой двери стоял второй ватак, в одежде того же фасона, только не светло-синей, а зеленой, с лицом не вполне похожим на первого, но так же исполненным невероятной доброты.

На сей раз я не собирался давать ему время, зарычав что-то непонятное мне самому, кинулся вперед. Жалобно пискнув, словно попавшая в капкан крыса, ватак повернулся и побежал прочь. Догнав его в три прыжка, я вогнал секиру ему в спину, а когда он повалился ничком, дернул секиру на себя, и она поддалась гораздо легче.

Огляделся, готовый ко всему. Стояла тишина, лежавший передо мной ватак еще слабо трепыхался, а вот второй уже лежал неподвижно в немаленькой луже зеленой крови. Итак, это не злые духи, не неуязвимые демоны, – создания из плоти и крови, которых нетрудно убить.

Коридор, где я оказался, был широкий, высокий, но не такой уж длинный. Справа – четыре невысоких двери, и еще одна побольше и повыше – в конце коридора, слева – два стрельчатых окна, выходивших на равнину с протянувшейся вдали Изгородью. Прикинув размеры охотничьего домика, не такого уж и большого, в один этаж, я пришел к выводу, что все его внутреннее устройство как раз и ограничивается тем, что я вижу.

Начал с ближайшей двери. За ней оказалась комната, обставленная явно предыдущими хозяевами, людьми: кровать того же вида, на которой я спал на постоялом дворе, почти такие же, только побогаче, стол и стулья, кресла, шкаф в углу. Комната выглядела чистой и ухоженной, регулярно прибиравшейся, ни следа пыли и паутины (но отчего-то сразу чувствовалось, что здесь давно никто не живет).

Другие две представляли полную противоположность ей. Узкие кровати, столы, кресла, шкафы – но вся мебель выполнена совершенно в другом, незнакомом стиле, и словно бы не из дерева, а из металла или пластмассы. Комнаты совершенно одинаково обставлены и больше всего напоминают казарму – абсолютно ничего лишнего, никаких признаков индивидуальности вроде картинок на стене или керамической вазочки с цветами на подоконнике. Возможно, они чем-то и украшали свои жилые помещения, но здесь, уже ясно, размещалась не более чем караулка при секретном объекте, а такие места всегда сохраняют казенную спартанскую простоту…

Четвертая комната оказалась самой интересной. На длинном столе нежно-лимонного цвета стояли аккуратной шеренгой странные и непонятные предметы: белые ящики, квадратные, со стороной примерно в полметра, высотой в ладонь, с закругленными краями. По их поверхности порой проплывали разноцветные зигзаги, кружочки и полосы – как показалось с первого взгляда, без малейшей системы. Перед столом стоял такой же желто-лимонный стул, а больше в комнате не было никакой мебели. И стол, и стул показались мне вещичками нездешней выделки, больше похожими на скудную мебель в спальнях. И уж определенно не здешними были загадочные белые ящики с неустанно проплывавшими по ним разноцветными фигурами.

(Сейчас, сорок с лишним лет спустя, я уверенно назвал бы их компьютерами, но тогда такого слова никто не знал, даже седовласые многомудрые академики.)

Вышел из странной комнаты, прошел к двери в конце коридора, распахнул ее – и сразу понял, что попал куда следует. Если это не Мост, то я – балерина…

Когда-то здесь, без сомнения, была трапезная, где праздновали удачные охоты, – в дальнем углу сохранился в неприкосновенности громадный камин, в котором можно было зажарить на вертеле целого оленя или здоровенного кабана, а стены сплошь покрыты огромными гобеленами с разнообразными охотничьими сценами. Быть может, ватаки все это оставили в целости и сохранности оттого, что у них имелись некие эстетические потребности. Что делало их еще более отвратительными: людоед во фраке, знающий толк в симфонической музыке, по-моему, еще хуже людоеда-дикаря с кольцом в носу…

Большой зал с высоким потолком, под которым перекрещивались потемневшие могучие балки, выглядел пустоватым – но то, что стояло в центре вместо длинного стола, за которым когда-то пировали развеселые гуляки, впечатляло не на шутку…

Аккуратный круглый помост из светло-желтых, вроде бы лакированных досок метра два в диаметре и высотой человеку по колено, а на нем…

А на нем на высоту не менее двух человеческих ростов вздымалась причудливая конструкция, похожая то ли на скелет средневекового замка, то ли на плод фантазии принявшего изрядную дозу опиума художника-экспериментатора. Все сделано словно бы из прозрачного стекла – невероятное переплетение прямых, изогнутых и вившихся змеями труб, толстых колес, простых и зубчатых, трубы заканчиваются шарами и полушариями. Так и тянуло ущипнуть себя – но я и так знал, что не сплю, что передо мной доподлинная реальность – диво дивное, непохожее на все, что я в жизни видел…

И ведь эта потрясающая машинерия работала! Размеренно, неторопливо вращались колеса, по трубам проплывали четко очерченные словно бы сгустки чистейших спектральных цветов, в шарах и полушариях кружились словно бы омутки, тоже разноцветные, меж соседними трубами временами протягивались этакими медленными разрядами ломаные шнурочки синего и красного цвета.

И все это происходило абсолютно бесшумно – так, что я в конце концов сильно топнул правой ногой, чтобы убедиться, не оглох ли внезапно: кто знает, на какие еще чудеса способен этот замок. Нет, не оглох, и в самом деле работает совершенно бесшумно…

Не знаю, сколько бы я еще стоял столбом как завороженный, таращась на это диковинное диво, но вдруг прошила трезвая и холодная мысль: ты на задании, болван! Нашел время пялиться, не в Эрмитаже!

Эта нехитрая мысль моментально вернула меня в разум, и я двинулся к диковинному агрегату (а это был именно агрегат, не наваждение нечистой силы, с которым я прежде, правда, никогда и