Новый Мир ( № 10 2010) - Новый Мир Новый Мир
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Огромные интеллектуальные усилия тратятся, к примеру, на то, чтобы доказать отсутствие противоречий религии и науки… с помощью инструментария науки. Возможно, это имеет практический смысл, но тем самым ни о какой интеллектуальной автономии Церкви, ни о каком доминировании ее учения в обществе говорить не приходится, напротив — всем очевидно, что Церковь ищет своеобразных внешних интеллектуальных подпорок».
Выступление на саровской конференции в июне 2009 года.
Кирилл Анкудинов. Письма в Тибет. Письмо двенадцатое. Гении и эксперты. — «Литературная газета», 2010, 9 июня <http://www.lgz.ru>.
«Сейчас у нас есть парадигма „высокой поэзии”, выстроенная на „толстожурнальной” структуре. И она заражена компрадорщиной в такой степени, что страшно подумать (вспоминаю, какие антироссийские художества выделывали наши присяжные пиитические мэтры во время „осетинской кампании августа 2008 года”). Я сейчас говорю отнюдь не о „запретах и репрессиях”. Как известно, карандашную линию можно сделать короче, не стирая ее, а всего лишь нарисовав рядом другую, более длинную. Если имеет место быть „высокая поэзия”, настроенная в общей массе антигосударственно, значит, власть должна сформировать себе вторую, параллельную „высокую поэзию”, настроенную к ней хотя бы нейтрально».
Любовь Аркус. Приключения белой вороны. Эволюция «школьного фильма»
в советском кино. — «Сеанс», 2010, 2 июня <http://www.seance.ru>.
«С конца 70-х школьный фильм окончательно обуржуазивается и становится мелодрамой в чистом виде: „Школьный вальс”, „Вам и не снилось” — классические тому примеры. Наша же тема воспрянет в перестройку. Фильм „Дорогая Елена Сергеевна” будет выглядеть как макабрическое послесловие к сюжету: интеллигентная учительница — жалостное убожество на грани патологии; старшеклассники, измывающиеся над ней, — открывают Парад Монстров перестроечного кино. Насколько сей факт отражал реальное положение вещей? Я думаю, что монструозности в этом поколении было не больше, чем во всех предыдущих. Здесь мы уже имеем дело не с реальностью и не с рефлексией на тему реальности. Мы имеем дело с авторским взглядом, замутненным непониманием и страхом перед теми, кто приходил на смену. Империя умирала, и она боялась своих детей — а экран запечатлел не их самих, а фантомы, порожденные этим страхом».
См. статью в журнале «Сеанс», № 41 — 42.
Андрей Архангельский. Кризис счастья. — «Взгляд», 2010, 10 июня <http://www.vz.ru>.
«Коротко описать нынешнее состояние искусства можно так: дефицит счастья. Речь идет об отсутствии эмоциональной полноты, завершенности, которые должны оставаться в душе после хорошей книги или фильма. Искусство в широком смысле перестало приносить радость».
«Продавцы массовой культуры пользуются тем, что счастье — слишком абстрактное понятие, и пускают в ход вульгарную софистику: мол, каждый счастье понимает по-своему. Это да; но они забывают, что каждый способен отличить счастье от несчастья, то есть полноту бытия — от неполноты. Несмотря на всю важность, счастье зрителя или слушателя до сих пор не рассматривалось в качестве критерия успеха произведения. Ввести понятие зрительского счастья (полноты чувств, переживаний) в качестве критерия оценки художественного произведения наравне с кассовым успехом предлагает известный российский экономист и философ Александр Долгин, чья книга „Манифест новой экономики. Вторая невидимая рука рынка” вскоре появится в продаже».
Андрей Ашкеров. Вознесенский: поэзия как медиа. — «Русский Журнал», 2010, 2 июня <http://russ.ru>.
«Вознесенский — последний в отечественной поэзии поэт элитарного авангарда и первый поэт авангарда „для народа”. Из перспективы наследия Вознесенского становится ясно, что любое представление об „элитарном” искусстве — представление сугубо народное — для народа созданное и для него же являющееся отдельной опцией эстетического удовольствия. Именно Вознесенский превратил элитарность искусства в потребительскую опцию, которая востребуется наравне с другими такими же опциями (например, с пресловутыми „доступностью” и „понятностью”)».
Дмитрий Бавильский. Поэтарх. Памяти Андрея Вознесенского. — «Частный корреспондент», 2010, 1 июня <http://www.chaskor.ru>.
«Одну просьбу поэта — убрать Ленина с денег — эпоха тем не менее выполнила. Убрав таким образом и самого Вознесенского. <…> Между тем, пожалуй, это один из немногих поэтов, чей статус или масштаб не нуждается в пересмотре с самых что ни на есть советских времен».
«Как поэт Вознесенский обобщил наработки предшественников, взяв от каждого течения и каждой великой фигуры (от футуристов и акмеистов и вплоть до обэриутов, Заболоцкого и Слуцкого) все, что только смог взять. Отсюда практически бесконечное стилистическое и жанровое разнообразие, учитывающее опыт и классиков, и модернистов, виршеслагателей допушкинской эпохи и актуальных западных интерпретаторов, до поры до времени в СССР неизвестных. Разумеется, в какой-то мере Вознесенский был толкователем и заместителем всех „запрещенных барабанщиков” от литературы, но популяризатором он был адекватным, искренним и честным. Конгениальным, наконец, не ворующим, но творчески перерабатывающим чужое» .
Ольга Балла. Воспитание мифом. 6 июня — 135 лет со дня рождения Томаса Манна. — «Частный корреспондент», 2010, 6 июня <http://www.chaskor.ru>.
«Его сейчас попросту не прочитывают. Что поделаешь: читательский взгляд нашего времени организован принципиально иначе, чем еще каких-нибудь полвека назад. Читатель плохо восприимчив к грандиозным, мироподобным построениям, к подробным велеречивым текстам с их медленным, как сама жизнь, течением. А Манн только такие и писал: это был его способ справиться с хаосом жизни. Способ вполне действенный. Чтение Манна требует такой душевной и умственной дисциплины, которая людьми современной западной культуры уже по большей части утрачена. В такой дисциплине сегодня не чувствуется потребности. Томас Манн пришел в противоречие с душевной и умственной оптикой времени».
Полина Барскова. Черный свет: проблема темноты в блокадном Ленинграде. — «Неприкосновенный запас», 2010, № 2 (70) <http://magazines.russ.ru/nz>.
«Внезапно опустившаяся на город темнота постоянно фигурирует в дневниковых документах и художественных тестах как одно из наиболее всепроникающих и сложных для психологической ассимиляции явлений блокадной городской среды. Темноту невозможно игнорировать, с ней непросто сжиться».
«Ирина Сандомирская указывает на то, что блокадный субъект, обреченный выживать на норму 125 граммов хлеба в день в холоде и тьме кромешной, не мог не стать иным, новым, биологическим существом . В дневнике блокадницы Галины Салямон эта блокадная метаморфоза описана следующим образом: „Когда отключили электричество, я оказалась в полной темноте днем и ночью. Я была уже не человеком, а каким-то зверем в норе”. Лидия Гинзбург также замечает в этом биологически и психологически измененном субъекте, блокадном человеке, такие новые черты, как отчуждение тела, переосмысливание категорий времени и пространства, высокую способность к ассимиляции, построенную на механизмах компенсации. Именно эта функция темноты — стимулировать новые методы городского знания, недоступные и немыслимые в мирное время, — стала предметом обсуждения в различных блокадных текстах».
Павел Басинский. Богатырь русской поэзии. 21 июня отмечается 100-летие со дня рождения Александра Твардовского. — «Российская газета — Неделя», 2010,
№ 131, 17 июня <http://rg.ru>.
«Отношения сына с отцом складывались сложные. В свою очередь, юный Твардовский писал в дневнике: „Мне тяжело его (отца. — Прим. ред. ) видеть, невыносимо с ним разговаривать”. „На что только я не согласен, чтобы только выйти из проклятого семейства, в котором природа заставила меня подняться”».
«Сюжет поэмы „Страна Муравия” подсказал поэту Александр Фадеев в одном из своих публичных выступлений 1934 года. „Возьмите 3-й том ‘Брусков‘ (роман Ф. И. Панферова. — Прим. ред. ) — ‘Твердой поступью‘. Там есть одно место о Никите Гурьянове, середняке, который, когда организовали колхоз, не согласился идти в колхоз, запряг клячонку и поехал на телеге по всей стране искать, где нет индустриализации и коллективизации. Он ездил долго, побывал на Днепрострое, на Черноморском побережье, все искал места, где нет колхоза, нет индустрии, — не нашел. Лошаденка похудела, он сам осунулся и поседел”».
