Естественный отбор - Александр Звягинцев

— Возьмете монаха к себе? — спросил он бойцов. Те дружно, одобрительно зашумели.

— А Бог позволяет монаху брать оружие?

Владко решительно сжал протянутую ему винтовку:

— За веру!..

Глаза его горели тихим фанатизмом.

Он стал хорошим снайпером, как только перестал креститься перед каждым выстрелом, что обязательно проделывал вначале.

Алексеев был вдвое старше его, но как-то незаметно между командиром и бойцом завязалась настоящая дружба. Сначала Алексеев в душе посмеивался, когда Владко, стоя на коленях, заводил свои бесконечные молитвы. Однажды в минуты самой жестокой тоски по дому попросил почитать ему что-нибудь из Святого Писания.

Владко недоверчиво поднял глаза на Алексеева, наверное, все еще помня о зуботычине, потом опустил их в книгу и тихо прочитал:

— «…дух праздности, уныния, любоначалия и празднословия не даждь ми. Дух же целомудрия, смиренномудрия, терпения и любви даруй ми, рабу Твоему…»

— Начальников Бог не велит любить, так, что ли?

— Нет, — отчего-то испугался Владко, — вовсе не так. Чины любить не велено.

— Не все ли равно?

— Не велено мечтать о том, чтобы стать большим начальником.

— Нет, ты мне, брат, не крути тут. Как написано, так и написано, не вычеркнешь уже. А может, так оно и надо? На кой ляд нам начальство так пламенно любить…

— А кто их пламенно любит?

— Э-э-э. Не знаешь ты, Владко, как у нас на Руси горячо начальников любят. Дня без начальственного окрика не проживут.

— Неправда, русские любят свободу.

— Под ярмом… А посадив себе на шею очередного оглоеда, терпят его с покорностью годами, хоть до полного обнищания.

Это было ранней весной, когда в горах зацвел миндаль, а за ним — и персиковые деревья.

Владко Драгич с группой разведчиков под видом беженцев прошлись по округе, посидели в корчмах, покурили с крестьянами на деревенских улицах. Вернулись с нерадостным известием:

— Турки идут колонной!

Так в обиходе здесь называли боснийских солдат.

— Не может быть, — сказал Алексеев. — За перевалом стоит российский батальон «голубых касок». По подписанному мирному соглашению, они никого не должны пропускать через свою линию.

— А турки идут, друже капитан, — повторил Владко. — Сам видел.

Алексеев тогда еще верил газетным сообщениям и радио.

— Раздобудь мне бензин, — отдал он распоряжение Рокошочнику, — я сам поеду к русским.

— Капитан, — ответил старшина, — лейтенант из Загоры на прошлой неделе так же пошел к миротворцам. И с тех пор его никто не видел.

— Я не наемник и не мародер, они меня не тронут. С ним, кроме двух бойцов, вызвался ехать и Владко.

На старый «Виллис» водрузили два белых флага, сделанных из новых портянок, которые сохранились у запасливого Рокошочника.

Когда ехали мимо цветущих садов, крестьяне уже не отваживались приветливо махать им из-за изгородей. Шли слухи, что эта зона по плану миротворцев отходила к боснийской территории.

За триста метров до русского блокпоста патруль в голубых касках остановил их джип.

— Стой! Проезд запрещен!

Конопатый миротворец с толстым медвежьим носом вышел им наперерез на середину дороги и, как пятиклассник на уроке, старательно протараторил английскую фразу, заученную из армейского разговорника.

— Погоди, земеля, тут — свои! Гляди не пальни ненароком, — вежливо осадил его Алексеев.

— Знаю я таких землячков, — окрысился часовой. — Вороти оглобли назад, пока я наряд не вызвал.

— Сдурел, что ли? Мы под белым флагом. Русские. Алексеев даже поднялся на ноги в машине, чтобы постовой мог лучше рассмотреть его.

— А мне хоть под красным со звя-аздой, — по-рязански буркнул конопатый парень. — Сказал — не пущу. У нас тута своих нету, мы — ооновские, нам русские — нерусские — до фени. Нам сербы не плотют.

Голубоватые глазки этого русского парня под выцветшими рыжими ресницами смотрели с недовольным раздражением человека, которому досаждают какие-то подозрительные типы.

— Ты хоть доложи по рации, что сербская военная делегация прибыла на переговоры.

— Стану я еще командира беспокоить…

И, наверное, не побеспокоил бы, если бы из рации не раздалось хриплое шипение:

— Кто там прибыл, Нетушкин?

Миротворец поднес микрофон к недовольно выпяченным губам:

— Говорят, что свои, тащ майор, к вам просются.

— Кто такие? — прохрипело в японском динамике.

— А хрен их знает.

Алексеев спрыгнул с подножки джипа и сорвал у солдата с плеча микрофон.

— Господин майор! Капитан армии сербской Олекса просит разрешения на переговоры.

— Во по-русски шпарит, — сам себе под толстый нос пробормотал миротворец, широко раскрывая глаза от удивления.

По приказу офицера Алексеев и трое сербских солдат сдали постовому все оружие. Из кустов на обочине крадучись выбрались еще двое миротворцев и тщательно обыскали парламентеров.

Потом те двое проводили их за бастионы из мешков с песком, ограждавшие блокпост.

Там под тентом скучали четверо солдат, заколачивая домино. Еще один рядом играл с ленивой дворнягой. Пес разлегся на солнцепеке и нехотя огрызался, когда боец теребил его за уши. Двое солдат в касках и бронежилетах на голое тело белили известкой стволы деревьев и бордюрную кромку на газоне.

Армейский майор в форме без знаков различия при появлении Алексеева сухо поприветствовал его и с безразличным видом потребовал у него документы.

Он долго разбирал сербскую кириллицу в офицерской книжке, потом положил ее на стол и уже более уважительно спросил:

— У нас учился, значит?

— Так точно, учился.

— То-то язык, вижу, знаешь. Чего от нас хочешь?

— По данным нашей разведки, подразделения боснийских войск перешли разделительную линию ООН и окружают сербские позиции за перевалом.

— Ну и что ты прикажешь мне делать?

— Они отсекают нас от сербского коридора, и мы попадаем в котел. Сообщите вашему командованию, что боснийцы нарушают перемирие.

— Когда надо, они сами позвонят. Командование зря не беспокоят. Пока нет оснований для волнения.

— Но возобновятся военные действия!

— Не возобновятся. Мы контролируем обстановку.

— Но вы обязаны проверить нашу информацию!

— Тоже мне командир. Мы никому ничего не обязаны и подчиняемся только приказам объединенного командования миротворческих сил. И не держимся, понимаешь, ни той, ни другой, ни третьей стороны в вашей драчке.

Лицо Алексеева исказилось непроизвольной гримасой. Он крутанул по щекам желваки, но сдержал себя. Присел без разрешения на табуретку, закурил и спросил еще срывающимся от волнения голосом:

— А платят вам хорошо?

Майор вздрогнул, окатил его беспокойным взглядом, затем снова напустил на себя полное безразличие.

— Как надо, так и платят.

С минуту оба молчали. Алексеев понимал, что стоит лишь чуть-чуть перегнуть палку, и майор сдаст его от греха подальше особому подразделению по розыску военных преступников. Миротворец же опасался, что этот бледный до синевы серб может иметь влиятельных родственников в Белграде. Не зря он так хорошо разговаривает на русском языке. Может быть, даже шпион сербского генштаба, разбирайся потом с ним. Чуть что не так, устроят какую-нибудь бумагу в штаб, и прости-прощай, престижная загранкомандировка, да и не отмоешься потом…

А тем временем во дворике блокпоста три серба и четверо русских за столиком нашли общий язык, азартно забивая козла. Ленивый пес на солнцепеке недовольно покрутил головой на стук костяшек по столешнице, медленно поднялся и побрел к тем двоим солдатам, что так же лениво белили бордюр на цветнике.

— Ладно, свободен! — наконец-то обронил майор. — Ехай к себе, я доложу по команде.

Вот тогда-то у Алексеева в первый раз защемило сердце и резануло в желудке. Дорога полого уходила в гору. Вдали виднелись облизанные ветрами вершины, на склоне некоторых изящно корявились персиковые деревца и громоздились огромные валуны. Казалось, что их какой-то шалун из балканских божков поставил на самый край утеса. Достаточно было взрыва небольшой гранаты под скалой, чтобы многотонные махины пошли кувыркаться по хрупким деревцам вниз по склону.

В тот день что-то беспокоило Алексеева. Он пристально осматривался, будто бы осознавал, что просмотрел что-то главное. Солнце задевало самую вершину горы, ослепительные лучи расходились от нее, как корона.

— Не нравится мне это, — встревоженно сказал он. — Владко, глянь, что там наверху болтается?

Тот принял у него бинокль и всмотрелся в небо до рези в глазах.

— Что видишь?

Владко помотал головой, щуря глаза от ослепительного солнца.

— Похоже — зеленый штандарт!