Цмцерон - Пьер Грималь

4 августа был поставлен на голосование и утвержден. Граждане стеклись со всех концов Италии в таком количестве, что банды Клодия не решились что-либо предпринять. Цицерона держали в курсе дела, и в тот же день, когда состоялось голосование, он взошел в Диррахии на корабль и 5 августа высадился в Брундизин. Через три дня, 8 августа, ему было вручено официальное подтверждение закона, который возвращал нашему герою римское гражданство и призывал его в столицу.

В Риме, однако, Цицерон появился лишь месяц спустя. Медленно и торжественно проехал он по Италии, останавливаясь в муниципиях и колониях, чтобы поблагодарить граждан, которые по примеру капуанцев кинулись в столицу, чтобы сломить сопротивление его врагом. В Рим Цицерон въехал 4 сентября под вечер. День был выбран, конечно, не случайно: на это число приходились Римские игры в честь Юпитера Капитолийского. С Аппиевой дороги в город попадали через Капенские ворота; миновав их, Цицерон по Священной дороге направился на форум к храму Юпитера. Огромная толпа, шумно приветствуя, сопровождала его. Казалось, в Город вступает триумфатор. Наверное, победитель Катилины, а теперь еще и Клодия и чувствовал себя триумфатором.

В последние месяцы изгнания Цицерон не расставался с Аттиком. Большую часть времени он, по-видимому, провел в имении друга Бутроте, предаваясь сладкой надежде. Благодаря присутствию Аттика ожидание становилось не столь мучительным, чем и объясняется тон большого письма, которое Цицерон отправил ему сразу же по прибытии в столицу. Письмо исполнено самых теплых чувств, и речь в нем идет не столько о событиях и обстоятельствах, сколько о душевном состоянии автора. Он рад был увидеть Туллию, которая встречала его в Брундизии. Прибытие оратора совпало с днем рождения дочери и днем основания колонии. Все кругом ликовало. Теренция, однако, на празднике не появилась, и Цицерон был, кажется, этим огорчен. Знаменательна одна фраза в письме Аттику от середины октября. Цицерон пишет, что у него есть «тайные печали», и прибавляет: «Но меня любят мой брат и моя дочь». О Теренции — ни слова. Нет, однако, и никаких указаний на причины холодности, которая с того времени установилась между супругами. Может быть, они поссорились из-за финансовых дел, которые сильно пострадали за время изгнания? Предположение весьма вероятное и годится для объяснения того, что случилось через десять лет, но прямых подтверждений нашему предположению не существует.

Глава XI

ВРЕМЯ РАЗДУМИЙ. ОТ ВОЗВРАЩЕНИЯ В РИМ ДО «ПАЛИНОДИИ»

Сразу после триумфального въезда в Рим Цицерон полагал, что к нему вернулись, как он выражается в письме к Аттику, «блеск» (splendorum nostrum ilium) на форуме, его авторитет в сенате и «больший почет, чем мне бы хотелось» среди «добропорядочных граждан», то есть сенаторов и всадников. Опасается оратор только одного — что слишком большая популярность возбудит подозрительность Помпея, которого он по-прежнему побаивается, несмотря на услуги, оказанные ему великим полководцем; Цицерон слишком хорошо знает ревнивый нрав Помпея. В начале письма мысль Цицерона обращается к политическим делам, но в следующих же строках он говорит о своем трудном материальном положении, о конфискованном доме на Палатине, о разграбленных имениях. Все предстояло начинать снова. Радость возвращения не могла пересилить тревогу, слишком тяжкие задачи встали перед ним. И тем не менее первые дни в столице Цицерон посвящает делам политическим. На следующий же день после возвращения, 5 сентября, он выступает в сенате с благодарственной речью, текст которой сохранился (Cum senatui gratiasegit).Речь выдержана в тонах высокого ораторского искусства, не без напыщенности, но с подлинным темпераментом. Оратор предпочитает не вспоминать о колебаниях отцов-сенаторов, он говорит лишь о шагах, предпринятых в его интересах, как ни мало действенны они были. Он поименно раздает похвалы сенаторам, оказавшим ему помощь, и со всей страстью обрушивается на консулов Пизона и Габиния; они дали Клодию возможность провести закон о его изгнании, за что и были награждены наместничеством в провинциях, которые избрали сами. «Консулы заплатили мною, — говорит Цицерон, — за те постыдные доходы, что им сулили провинции». В речи уже слышны обвинения и разоблачения, которые через два года вновь прозвучат в речи «Против Пизона», а еще через год в речи «О консульских провинциях». Цицерон отнюдь не отказывается от мести. Оба консула стали его врагами, и он поклялся разделаться с ними. А всех других, причинивших ему вред, он прощает, ибо не хочет, чтобы в сенате царили ненависть и подозрения. Он поздравляет Милона, который решился ответить насилием на насилие, благодарит Планция за помощь, оказанную ему в Фессалониках, Сестия, рисковавшего жизнью в схватке с головорезами Клодия; упоминает и о преданности зятя своего Гая Пизона, не дожившего до успешного конца дела, которому отдал так много сил. Однако Цицерон помнит, что проблемы, существовавшие накануне его изгнания, по-прежнему не решены. Триумвиры все так же пользуются влиянием; легко догадаться, что Цицерон намерен сделать все от него зависящее, чтобы это влияние сокрушить.

Невозможно не выразить благодарность Помпею, и Цицерон благодарит великого полководца с притворным дружелюбием, не забыв, однако, упомянуть о событиях 11 августа, когда, опасаясь нападения, Помпей заперся на своей вилле. О Цезаре он заводит речь лишь один раз и бросает довольно холодно: «Я не говорю, что он был моим врагом, хотя знаю, что, когда это говорили другие, Цезарь хранил молчание».

Вскоре Цицерону представилась возможность утвердить свой авторитет в курии и в то же время удалить Помпея из столицы, возложив на него обязанности в высшей степени почетные. 7 сентября по наущению Клодия народ стал шумно выражать протест против дороговизны съестных припасов — сначала в театре (где все еще продолжались Римские игры), потом толпа собралась перед зданием сената. Люди кричали, что во вздорожании продуктов виноват Цицерон, и требовали поручить Помпею обеспечение Рима продовольствием. Цицерон воспользовался случаем и выступил с законопроектом, который на следующий день и оказался принятым: Помпей облекался на пятилетний срок всеми полномочиями, необходимыми для обеспечения столицы съестными припасами; полномочия распространялись на весь известный римлянам мир. Для выполнения своей миссии Помпей получал пятнадцать помощников-легатов. Сенат предпочел текст, предложенный Цицероном, хотя ранее один из народных трибунов представил проект, по которому Помпей получал несравненно более широкие полномочия: право неограниченного расходования средств, флот, армию и право издавать приказы, обязательные для наместников всех провинций (то есть в том числе и для Цезаря!). Казалось, возвращаются времена войны с пиратами. Сенат всегда в принципе враждебно относился к расширению полномочий полководцев; к тому же сенаторы не забыли, как Помпей умножил свою славу за счет славы сената, и потому предпочли текст Цицерона; Помпею не оставалось ничего другого, как выразить глубокое удовлетворение таким оборотом дела. Цицерон достиг двух целей разом: удалил из Рима Помпея, который вскоре, несмотря на сентябрьскую осеннюю непогоду, отплыл в Сардинию; помог укрепить авторитет сената. Остался доволен и народ — он ведь требовал назначить Помпея «диктатором по продовольствию».