Век Екатерины Великой - София Волгина

– Много трудностей было, дорогой Федор Григорьевич? – ласково спросила императрица.

Волков наморщил лоб, вспоминая. Потом, пожав плечами, ответил:

– Как тут сказать… Много сил направили на приготовление костюмов, декораций и бутафорий, на подготовку актеров и участников представления.

Он закашлялся и смущенно замолк.

– Но сие не все, граф, – напомнил Иван Елагин. – Я знаю, что пришлось дополнительно брать напрокат парики, бороды и платья. Окромя того, десятки оформителей плели сети, цепи, венки и гирлянды из искусственных цветов и ельника, кроили и шили белые епанчи, штаны и камзолы, шелковые платья и платки, а в лавках закупались белые лайковые перчатки, нитяные чулки, башмаки с пряжками и многие другие мелочи.

– Бог мой! Сколько один человек должон держать в голове для одного представления, – не удержался Алехан.

– Одного, но какового, – поднял палец Александр Строганов и обвел всех взглядом. Остановившись на скромно присевшем на край кресла полковнике Суворове, он спросил:

– Как вы полагаете, Александр Васильевич?

Молодой полковник напрягся, покраснел, но выдал:

– Я видел последнее шествие и поражен порядком на улицах, где оно следовало. Просто поражен!

Суворов развел руками, показывая степень своего удивления.

– Да, хорошо поработала московская полицмейстерская канцелярия, – заметил Федор Орлов. – Расставили пикеты по улицам, где проходило шествие, дабы карневалу не могли учинить остановок и препятствий, поставили пикетчиков и близ кабаков, дабы не впускали в кабак находящихся в карневале служителей, наряженных в маскарадные платья, не позабыли посыпать скользкие места, сравнять выбоины. Добрую работу учинили!

Императрица, со вниманием выслушав Федора Орлова, согласно кивнула:

– Позаботьтесь, Иван Перфильевич – надобно будет их всех отблагодарить за хорошую службу, – сказала она и вновь обратила к Федору сияющее лицо.

– Федор Григорьевич, колико же человек участвовало в сем грандиозном шествии?

– Около четырех тысяч людей самого разного рода: актеров, хористов и статистов, студентов и школяров, солдат, работного люда да музыкантов, – последовал незамедлительный ответ Волкова.

Все ахнули.

– Граф, вы не человек! – воскликнул граф Строганов. – Как можно было вести без сучка и задоринки по морозу столько разноликих людей, к тому же три дня подряд?

Видно было, как императрицу все более переполняла гордость за великого актера и благодарность ему.

– Граф, дорогой мой! Мне трудно передать, как я вам благодарна, – воскликнула она и вновь порывисто обняла его.

– Ни одной секунды не сомневаюсь, государыня-матушка, – ответствовал тот, целуя ее в щеку – что другим, окромя графа Григория, было непозволительно.

Екатерина придвинула к себе шкатулку и вынула свой портрет на золотой цепи – такой же, как подарила Суворову. Сама надела его на шею любимому актеру и другу.

Счастливый Волков рассыпался словами благодарности, из коих каждый уяснил, что такой императрицы на земле еще никогда не было, Клеопатра ей не соперница и много еще тому подобного. Словом, он говорил так, как умел токмо великий актер Федор Григорьевич Волков.

– Боже мой, колико ума и таланта у оного человека, – восхищалась Екатерина, когда Волков удалился. – Однако не нравится мне его кашель. Чаю, выздоровление его будет скорым. Распорядитесь, Иван Перфильевич, послать ему наилучших лекарей. Сей же час.

– Будет сделано, Ваше Величество, – сказал Елагин и, поклонившись, вышел за дверь.

Григорий, проводив его глазами, сказал удрученно:

– Видимо, простудился он во время представления.

Федор Орлов, посматривавший в окно, резонно добавил:

– Немудрено – когда человек разъезжает на коне часами, не заботясь, тепло ли ему али холодно. Бедный мой тезка, Федор Григорьевич, счастливый встрече с государыней, и сейчас вышел без головного убора и расстегнутом плаще, словно ему жарко. А на дворе мороз-то лютый, февральский.

Екатерина подошла к окну. Федор Волков усаживался в карету. Он смотрел в сторону ее окон. Императрица, радостно улыбаясь, помахала ему рукой. Сердце ее почему-то дрогнуло, когда она провожала глазами отъезжающую карету.

Больше она его не видела: великий актер, необычайного ума и таланта человек, ее верный добрый друг, и, как она догадывалась, тайный поклонник, умер в Новгороде через два месяца от воспаления легких. Никакие лекарства и снадобья не помогли ему выжить.

Через месяц после печального известия о смерти любимого Федора Волкова пришло еще одно ужасное сообщение – двенадцатого мая сгорела вся Тверь. Екатерина хорошо знала сей, в основном, деревянный город еще с тех пор, как ездила с императрицей Елизаветой в Москву, останавливаясь там в путевом дворце. Совсем недавно, перед коронацией, она паки останавливалась в прекрасном архиерейском каменном доме. Как же теперь весь город мог сгореть? Где же теперь живут горожане? Надобно было предельно быстро принять решения по застройке города. Бецкой, ответственный за строительство в столице, рекомендовал не восстанавливать старое. Новая Тверь не должна уступать прочим городам в красивости и впредь для перестройки других городов должна стать образцом. Через четыре дня после пожара, по указу Екатерины Алексеевны, в Тверь прибыл главный архитектор Москвы Петр Романович Никитин с командой русских зодчих, приступивший к разработке регулярного плана строительства каменного города с улицами по петербургскому образцу.

Приближалось лето. В кабинете императрицы Екатерины Алексеевны заседали Кирилл Разумовский, Никита Панин, Орловы, Александр Вяземский и Александр Строганов. Панин, рассматривая какие-то бумаги, вдруг вспомнил:

– А что, господа, прошел весьма насыщенный год в нашей жизни и в жизни отечества. Скоро исполнится год со дня восшествия государыни Екатерины Алексеевны! Дату оную надобно отметить, как она того стоит.

– Верно, Никита Иванович! Выносим на повестку дня празднование первого года царствования нашей Торжествующей Минервы, – поддержал, оглянувшись на императрицу, Александр Строганов.

Алексей Орлов сказал, потерев переносицу:

– Да, господа, великие события происходили в прошлое лето.

Он подошел к Панину и благодарно похлопал по плечу – дескать, хорошо, что напомнил об оном событии.

– Надобно обговорить с государыней, как будем праздновать сие важное событие, – обратился ко всем Кирилл Разумовский, посматривая на императрицу, негромко разговаривающую о чем-то с князем Волконским.

– Вестимо, надобно, – согласился Никита Панин.

– Обговорить много чего надо. В том числе то, как узаконить отношения между Екатериной Алексеевной и Григорием Григорьевичем, – сказал вдруг Федор Орлов, подмигнув брату.

– С чего бы это? – удивился Панин.

– А то ты не знаешь, в каковых они отношениях, – ответил Федор.

– Сие желание самой императрицы? – строго спросил граф Строганов.

– Сама хочет идти под венец, – громко подтвердил Григорий. – Спросите сами.

Он подошел к императрице. Она слышала разговор, но подтверждать не спешила.

– И скоро? – спросил граф Кирилл Разумовский то ли Орлова, то ли императрицу.

Государыня Екатерина Алексеевна молчала.

– Скоро, – ответил Григорий. – Обещание надо выполнять, а то мы, братья Орловы, молодцы крутые, как возвели на престол, так и низвергнуть можем.

Екатерина густо покраснела. Все молча переглянулись. Григорий смутился своих слов, но хотел скрыть свое замешательство. Он взял руку Екатерины, поднес к губам.

Наступила пауза, затем прозвучали ставшие знаменитыми слова:

– Кто же тебе позволит, граф, сместить нашу императрицу? – совершенно спокойно спросил, полуобернувшись к нему, огромный, осанистый граф Кирилл Разумовский. – Скорее уж ты сам со своими братьями угодишь в места не столь отдаленные.

– Он думает, что, окромя него с братьями, никто более не мог помочь императрице венчаться на царство, – сказал с насмешкой Никита Панин.

Алексей Орлов, стараясь замять неловкость Григория, сказал:

– Мой брат имеет привычку невпопад пошутить, а потом посмотреть, что скажут. Ну, как Григорий Григорьевич, понравилась тебе твоя шутка? – спросил он брата, не скрывая издевки.

– Зело как понравилась, – отозвался тот вяло, отвернув мрачное лицо.

– За таковые шутки Петр Великий головы отсекал, – резонно заметил граф Строганов и с осуждением посмотрел на Орловых. – Вы, братцы, бросьте сие дело.

Гордая Екатерина, дабы разрядить обстановку, строго сказала:

– Что ж, пошутили и хватит. Праздновать годовщину моего царствования не считаю нужным. Ничего такого я еще не сделала, дабы народ был мне за то благодарен, – сказала она жестким тоном так, что никто не воспротивился.

Екатерина обвела всех взглядом, поправила на виске прядь.