Четыре месяца темноты - Павел Владимирович Волчик

Эдуард Захарович протянул ему кружку.

– Я совсем не против. Пей. Теплая вода с ромашкой помогает снять напряжение голосовых связок. Тебе нужно будет много пить на наших занятиях, которые, кстати, уже начались.

Кирилл отпил из чашки терпкого напитка. «Ну и гадость!»

Дядя сложил пальцы, поднес их к лицу и принялся круговыми движениями растирать щеки и губы. Затем стал тереть ладонями затылок.

– Что вы делаете?

– Что? Повторяй за мной.

Озеров неохотно подчинился.

– Теперь потрясись всем телом. Вот так. Начиная от макушки головы и до пальцев ног.

Эдуард Захарович какое-то время напоминал припадочного.

– Я не могу… – сказал Озеров.

– Почему?

– Потому что это выглядит глупо.

– Оглянись вокруг. Никого, кроме нас, здесь нет, а ты уже решил, что я стану судить тебя. Страх выглядеть дураком – это как боязнь насекомых или темноты. Пока мрак наполняет весь мир, ты боишься выйти ночью на улицу, но стоит тебе заглянуть днем в коробок, и тьма пятится от тебя и убегает в дальний угол. Ты что, боишься темноты?

– Нет. Уже давно нет.

Дядя повертел ручку радио.

– Тогда перестань стесняться собственной нелепости. Она часть тебя. Нелепость наших движений, повадок, речи создает особенную оригинальность. За это нас любят женщины! Уху! Потанцуем ламбаду? Вот она, свобода, – когда наши недостатки выходят на яркий солнечный свет и кажутся всем забавными. О да! Посвящается южным женщинам, танцующим с нами ламбаду на раскаленном песке! Эй, не стой как истукан! Двигайся, нужно разогреться! Глупо выглядят лишь те, кто боится выглядеть глупо.

Озеров устало потер лицо и сделал неуверенную попытку подвигать плечами. «Куда я попал?»

– Подключай ноги. А теперь повторяй за мной. Ба-бо-бу-бы-бэ-ба! Но-но, не так громко! Помнишь, как ты кривлялся, когда был маленьким? Тебе не было равных! Научить речевым упражнениям можно даже обезьяну. Но обезьяны не боятся быть собой, в отличие от человека. Почему бы не танцевать, когда этого хочется? Там, где хочется?

Музыка наполняла маленькую кухню. Одинокая лампочка светилась, как маленькое солнце. Зима на мгновение отступила. В голове не осталось мыслей. Кирилл не замечал, что улыбается до ушей.

– Если ты забыл, как был ребенком, – кричал дядя, хватая его за руки, кружась и прыгая, как будто ему двенадцать, – значит, тебе нечего делать среди детей. Вы никогда не поймете друг друга!

Все это казалось каким-то безумием. Два трезвых мужчины, один из которых был уже солидного возраста, пели и танцевали на кухне, заваленной разобранной мебелью.

Озеров почувствовал, как вокруг него обвалились стены тюрьмы, в которую он сам себя посадил когда-то. Он глядел на старое смеющееся лицо дяди, и ему хотелось радоваться с ним, как будто он разом обрел друга, отца и брата.

Землеройка

Молодой учитель рассказал им о необычном эксперименте на крысах. Девочка не любила крыс, но оказалось, что они в чем-то родственны землеройкам и когда-то даже имели общего предка с ними.

Кирилл Петрович, однако, рассказывал эту историю совсем не потому, что это было темой урока. История была о ней, о Любе. Но остальные, кажется, не понимали этого.

В две клетки сажали крыс. В одной камере к полу был подключен электрический ток, а в другой лежала обычная решетка. Крысы бегали по своим клеткам, чистили шкурку, чесались, пили воду.

Неожиданно через пол к одной из клеток поступал разряд, не такой сильный, чтобы навредить животному, но достаточно болезненный. Крыса, которая находилась в клетке под действием электричества, начинала попискивать и поочередно менять лапки. Ее соседка была обучена и могла нажать на педаль, чтобы отключить ток в соседней комнате, когда там пищала от боли другая крыса.

Но соседка не спешила этого делать. Она занималась своими делами, ела, пила воду, чесала хвостик или ложилась спать, в то время как другая танцевала на электрическом полу.

На следующий день их меняли местами. И крыса, уже побывавшая в электрической камере, услышав, как пищит от боли ее соседка, тут же начинала переживать, беспокойно носиться по клетке и наконец нажимала на педаль помощи. Спустя какое-то время она каждый раз, когда в соседнюю клетку поступал электрический ток, мгновенно отключала опасный пол, давая подруге возможность жить спокойно.

Такие опыты ученые проводили многократно. Оказалось, что те крысы, которые никогда не бывали в электрической клетке, равнодушны к горестям своих соседей. А те, что хотя бы однажды пережили эту боль, с большей вероятностью спешили на помощь.

«Если бы каждого, кто сидит в этом классе, обижали так же, как и меня, – думала девочка, – то никто не осмелился бы дразниться. Они бы на своей шкуре испытали, что значит электрическая клетка».

– Встречаемся после перемены, – сказал Кирилл Петрович, – у нас еще короткий классный час.

«Ну отпустите нас!» – заныл кто-то. Дети завздыхали и заохали, как будто пятнадцать минут, которые им предстояли, были вечным заточением.

Люба с сочувствием посмотрела на нового учителя. На его лицо легла мрачная тень. Он все время старался что-нибудь сделать для них, но ее класс – это сборище эгоистов, ослепших от своих желаний. Почему они не хотят задержаться? Вовсе не потому, что устали, а потому что дома их ждут видеоигры и телесериалы.

Девочка слонялась по этажам от скуки. Она увидела, что на стремянке стоит Монгол и собирается вешать на стену полотно.

– Вам помочь?

Старик не обернулся к ней, занятый вкручиванием шурупа, – держа запасной во рту, он прошамкал:

– А, это ты, Ангелина! Подай мне картину…

– Я… я не она… – нахмурилась девочка.

Монгол медленно повернулся.

– О! Старик совсем ослеп! Не