Вирус бессмертия - Дмитрий Янковский

– Что за директор? Под трибунал таких отдавать…

– Директор камнеобрабатывающего в Долгопрудном, – сказал шофер. – А вы, значит, власть? Ну, раз с «наганом»? Повлияли бы на директора! А то никаких сил нет зимой на худой резине ездить.

– Я, мать твою, на тебя сейчас повлияю! – разозлился Дементьев. – Стыдоба шоферу без троса.

– А я что? Я человек подневольный.

– Вылезай давай. Поможешь «эмку» с обочины вытолкнуть.

Шофер нехотя выбрался на мороз, и они с энкавэдэшником дружно уперлись плечами в радиатор легковушки.

– Юра, жми! – приказал Дементьев.

«Эмка» взревела мотором и задрожала, зазвенела стеклами, затарахтела, как буфет с посудой во время землетрясения.

– Как тебя звать? – кряхтя, спросил энкавэдэшник.

– Палычем все зовут.

Они сдвинули машину еще на полметра, но дальше и вдвоем вытолкнуть не смогли.

– Так, Палыч, – Дементьев вытер пот с раскрасневшегося лица. – Ну хоть лопата у тебя есть?

– Вот лопата есть.

– Ну так чего ты молчал? Эх… Что за народ?

Палыч открыл задний борт, влез в кузов и принялся греметь ведрами, железными стопорными башмаками, ломами… Посреди кузова возвышался гранитный куб, обвязанный погрузочными стропами.

– Эй! – увидев веревки, закричал Дементьев. – Что же ты, слепой совсем? Вон же у тебя трос!

– Это не трос, это стропа, – попробовал возразить шофер.

– Да мне какая разница? Машину зацепить можно этой стропой?

– Машину-то зацепить, может, и можно, а вот сдвинуть куб не получится. Он больше ста пудов весит. Пуп надорвем.

– Ну и вечерок! – сплюнул энкавэдэшник. – Лопату тащи.

Палыч принес штыковую лопату и лом, с помощью которых им с Дементьевым удалось сбить наледь и вытолкать машину с обочины.

– Ладно, Палыч, бывай! – махнул шоферу энкавэдэшник. – С Новым годом!

– Да какой Новый год? – пробурчал водитель грузовика, вскакивая на подножку. – Куб этот чертов на распиловку отвези, машину в ремонт поставь. А как потом домой добираться? Эх, директор, директор… Хоть бы колеса новые дал за такие страдания.

«Эмка» тронулась с места и, обогнав полуторку, набрала скорость.

– Юр, сильно не гони, – с заднего сиденья буркнул Дементьев. – А то еще хорошо, что в дерево не влетели.

От удара по уху Стаднюк засмурел и почти смирился с неизбежным. Ехал молча. Страх ледяным панцирем сковывал его тело, в голове билась только одна мысль: «Умру, умру, умру». Он хотел представить, каково может быть ничто, можно ли его как-нибудь ощутить. Но чем больше думал об этом, тем хуже ему становилось. Кроме холода, напиравшего снаружи, изнутри начинал подниматься странный жар. Он не жег внутренности, но ощущался, как нечто чужеродное и опасное. Он не грел, но наполнял тело вибрирующей силой, применения которой Стаднюк не находил. Она не делала крепче его мышцы и не делала быстрее ноги. И тело вряд ли убережет от пуль.

Вскоре доехали до Кускова. Юра осторожно, чтобы не увязнуть снова, прижал машину к обочине.

– Выходи! – приказал Стаднюку Дементьев и вытолкал его из машины, держа на прицеле. – Пойдем, поговорим.

Мела метель, и Павел сразу начал коченеть на ветру. Энкавэдэшник подталкивал его вперед по тропе, заваленной снегом, и брюки быстро промокли до колен. Стало так холодно, что мысль о предстоящем представилась какой-то нереальной, чем-то вроде сна, как, впрочем, и все окружающее. Будто от мороза вся суть вещей вымерзла и осталась только одна видимость, состоящая из леденящего ужаса. Впереди, в завьюженной мгле виднелся замерзший пруд – гладкая прямоугольная площадь с черной дырой полыньи посередине. От воды поднимался густой пар.

– Давай туда! – подогнал Дементьев.

– Не хочу! – Павел не выдержал и разревелся. – Не хочу! Не топите меня, пожалуйста! Очень вас прошу. Ну скажите, что утопили, я так спрячусь, что никто не найдет!

– А ну вперед! Что за нытик попался? Да не бойся ты так. Помрешь и не заметишь. Не ты первый. Что я, мало людей на тот свет отправил? Шевелись давай. Помирали и не пикали. Оно знаешь, в момент смерти такой испуг, что, кроме него, уже ничего не замечаешь. А там и конец. После этого ничего уже не чувствуешь и все тебе без разницы. Иногда, знаешь, я таким, как ты, даже завидую. Сейчас нырнешь в полынью, и никаких больше проблем…

– Ну и нырнули бы… – всхлипнул Павел.

– Ах, гаденыш! – Дементьев пнул Стаднюка под зад. – Типун тебе на язык! Хотел утопить тебя по-хорошему, чтоб не мучился, а теперь будешь сидеть в воде, пока в ледышку не превратишься.

– А допрос?

– Не будет никакого допроса. Это я тебе так сказал, чтобы ты в машине поменьше дергался. Знаешь, когда у человека есть надежда, он спокойнее себя чувствует.

Павел собрался с духом и внезапно бросился в лес.

«Пусть лучше пристрелит, а не как щенка, в полынью, – в отчаянии подумал он. – А то вдруг и промахнется!»

Но Дементьев без труда поймал его и снова выволок на тропу. Он опять хотел гнать Стаднюка к пруду, но услышал звук приближающейся легковушки.

– Это еще что за черт? – обернулся он, крепко держа Павла за шиворот. – А! Это товарищ Дроздов! Очень хорошо.

Вторая «эмка» остановилась позади первой, и из двери высунулся Сердюченко.

– Товарищ Дементьев! – позвал он, махая рукой. – Товарищ Дроздов приказал срочно доставить Стаднюка к товарищу Свержину.

– В баню, что ли? – удивился энкавэдэшник. – Прямо очумели все с этим Стаднюком. Сейчас, иду! – И добродушно похлопал обалдевшего пленника по плечу: – Давай поворачивай! Отменили твое купание.

– Ага! – Стаднюк развернулся и, спотыкаясь, поспешил к «эмке».

– Ох и повезло тебе, – скалил зубы Дементьев. – Ну прямо в рубашке родился. Видать, встретишь Новый год в более теплом месте.

Руки уже начали коченеть, и холод медленно пробирался по сухожилиям, но то, что черная полынья теперь с каждым шагом отдалялась, вызывало в Пашке радость, граничащую с восторгом. Сердце так билось, что готово было разорваться в клочья.

«Ну уж нет, – стиснув зубы, подумал он. – От полыньи ушел, а от разрыва сердца дуба дам? Нет!»

Пока они пробирались к дороге, Сердюченко выбрался из машины и завел разговор с Юрой. Полыхнул огонек спички, мелькнули угольки папирос. Сердюченко громко рассмеялся какой-то шутке.

Наконец Дементьев выбрался из последнего сугроба.

– Ты его заберешь или мне везти? – спросил он у Сердюченко.

– Заберу.

– Ладно тогда. Давай, Паша, садись к Сердюченко. И зла не держи, Новый год все-таки. – Он отпустил Стаднюка и попрыгал на дороге, сбивая прилипший к ботинкам снег. – Эй, Юр, заводи машину! Ты что, оглох там?

Он открыл свою дверь и не сразу понял, что происходит – Юрий лежал головой на руле и постанывал, а по его щеке текла тонкая струйка крови.

– Ты что? – Дементьев тронул его за плечо. – Юр!

Поняв, что шофера ударили чем-то тяжелым по голове, Дементьев опешил, но в следующий миг понял – это могло иметь отношение к козням Дроздова.

– Ах ты, сука! – выкрикнул он, выхватывая револьвер из кармана.

Чтобы не выскакивать из машины, он пальнул прямо через заднее окошко, целя в лобовое стекло дроздовской «эмки». В обоих стеклах появилось по дырочке, но через заднее окошко смотреть теперь было нельзя – его заволокло густой дымкой трещин. Пришлось распахнуть дверь и кубарем выкатиться на обочину – там было удобно залечь в снегу. Прикрывшись заледенелым камнем, Дементьев прицелился в правую дверь машины, но оттуда, как в дурном сне, выскочил наряженный в халат и шапку калмык с длинным мундштуком во рту. На миг энкавэдэшник опешил, но тут же в его щеку больно вонзилась игла.

– Черт! – Дементьев невольно дернул спусковой крючок, пустив бессмысленную пулю в землю перед собой.

Выдернув иглу, он хотел пристрелить калмыка и уже вновь поднял ствол, но увидел летящий в него бумажный шарик величиной с мандарин. За шариком в воздухе тянулся едва видимый дымный след. В следующую секунду прямо перед лицом энкавэдэшника грохнул взрыв и полыхнула настолько яркая вспышка, что он взвыл от боли в глазах. Мир затянуло алыми кругами и голубыми сполохами – ничего, кроме них, видно не было. Рассвирепев, Дементьев начал палить наугад. Но ни рикошетов, ни криков он не услышал.

«Черт, стреляю вообще не в ту сторону», – подумал он.

Однако повернуться не получилось – мышцы свело каким-то неестественным холодом, и они перестали слушаться.

«Что же это со мной?» – в испуге подумал энкавэдэшник, не в силах ни выстрелить, ни подняться

– Что это с ним? – раздался голос Стаднюка.

– Парализующий яд, – ответил незнакомый голос.

– Так он жив?

– Да. Поехали скорее.

– И все чувствует? – не унимался Павел.

– Да. Поехали. Он очухается минут через десять. А видеть начнет и того раньше.

– Нет, погодите. Я его так не оставлю.

Дементьев словно сквозь пелену ощутил, что его схватили за ворот пальто и волокут по снегу. Под колено подвернулся камень, но боли не было.