Повести л-ских писателей - Константин Рудольфович Зарубин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ведь почему мы часто смиряемся с привычками нашего ума и характера, даже когда чувствуем, что в наших силах вести себя иначе? Мы, как английский судья, руководствуемся прецедентным правом. Собственное прошлое поведение нам кажется законодательным. Если вчера, неделю назад, год назад мы держались определённых мнений и душевных рефлексов, нам легко поверить, что в них отражается некая подлинная суть нашей личности, её сердцевина. Мы воображаем, что через наши прошлые поступки знаем своё «я» и желаем хранить ему верность.
К тому же наша преданность своим привычкам усугубляется тем, что короля делает свита. Окружающие нас люди, прежде всего близкие, вольно или невольно ждут от нас повторения сделанного или сказанного ранее. И они тоже воображают, что уже изучили нас, а мы как будто боимся обмануть их ожидания.
Ни верность собственному «я», ни ожидания моего окружения не принуждают меня беречь в себе Елизавету Дьяконову. Я, Liisa Nadja Grevs или, как прозвали меня в фан-клубе, «Лизаксанна», появилась на свет 5 июля 2022 года в Хельсинки на верхнем этаже дома по адресу Vyökatu, 10. Моё собственное «я», если такое понятие вообще имеет право существовать, началось там же и тогда же.
Мои создатели, кем бы они ни были, очевидно, имели некий замысел. Столь же очевидно, что моё физическое и психическое сходство с Дьяконовой играло важную роль в их замысле. Им хотелось не только создать с нуля молодую финскую женщину; по какой-то причине им важно было, чтобы женщина эта увидела Финляндию и мир начала XXI века глазами давно умершей русской. Кажется, что у л-ских писателей вовсе нет ничего случайного. Моя официальная дата рождения приходится на сотую годовщину первой поездки Дьяконовой в Гельсингфорс. Моя фамилия тоже перст указующий. Она как будто говорит: «Вот она – та грань личности Дьяконовой, тот момент её жизни, на который тебе следует обратить внимание». А как рад был Владимир Иванович [Старицкий] узнать, что я Гревс, и услышать воспоминания Дьяконовой об Иване Михайловиче! По-видимому, даже эта радость была зачем-то предусмотрена, заготовлена ими.
Историк Иван Михайлович Гревс (1860–1941) был одним из ближайших друзей Владимира Вернадского. В середине 1890-х годов Гревс преподавал на Бестужевских курсах в Санкт-Петербурге, которые посещала Елизавета Дьяконова. Лекции Гревса произвели на Дьяконову огромное впечатление. См., например, её дневниковую запись от 26 сентября 1895 года.
Мне, как и всем нам, страшно хочется узнать, кто такие л-ские писатели, с какой они звезды и какие научные знания и нравственные правила находятся в основе их действий. Их замыслы относительно меня также возбуждают во мне отстранённое любопытство – но не более. Л-ские писатели не получали у меня согласия на моё создание этим летом – точно так же, как законы природы и человеческой причинности не получали согласия Елизаветы Дьяконовой на рождение её в Нерехте полтора века тому назад. Моё будущее сокрыто от меня в такой же степени, в какой было оно сокрыто от Дьяконовой. Подобно ей, подобно всякому человеку, я очутилась в этом мире не по своей воле и на неведомый мне срок, и я намерена делать то, что могу, с тем, что у меня есть.
А ведь у меня есть так много! Начать хотя бы с моей квартиры на Vyökatu. Какое чудное её местоположение! Как милы мне кажутся её стены, всё её устройство! Она не заставлена мебелью, она высока, светла, просторна и убрана с тем строгим, благородным изяществом, какое я везде замечаю в современной Финляндии.
Или взять мои языки: до чего хорошо знать не только французский с немецким, но также финский и английский! Даже воспоминания о том, каким гортанным, шелестящим, непроницаемым казался Дьяконовой звук английского языка, вызывают во мне неизъяснимое горькое наслаждение. Когда я слушаю звуковую книгу на английском или болтаю по-фински с пожилой соседкой, которая свято уверена, что видела мой въезд в квартиру в конце июня, я порою так и улыбаюсь от счастья.
А вся эта страна? Когда вижу в каком-нибудь экране председательницу финского правительства или её товарок, мне хочется протянуть руки сквозь стекло, чтобы задушить каждую из них в объятиях и залить слезами радости их прекрасную неброскую одежду.
Мне рассказывают, что и здесь по-прежнему кипят житейские дрязги, есть несправедливость и нравственная мерзость. Кроме того, я вижу, как ещё много большого страданья и зла в мире за пределами Финляндии, и я надеюсь, что внесу когда-нибудь свой крошечный вклад в улучшение мира. Но пока я лишь осваиваюсь в этом веке и пока на планете из-за пандемии закрыты границы, мне хочется просто жить здесь и дышать полной грудью. Каждый день я радуюсь всему подряд: моим крепким белым зубам, удобной одежде, средствам гигиены, опрятным электрическим трамваям, красивым людям на улицах, по которым видно, что они всю жизнь едят досыта и могут бесплатно пойти к любому врачу, бесплатно записаться на курсы любого университета.
Боже мой, а как шагнуло вперёд человеческое знание! Как легко получать научные сведения обо всём на свете! Кажется, каждый день я узнаю больше, чем Дьяконова могла узнать за всю жизнь. Я помню мучительное чувство сознания собственного бесконечного невежества, которое всегда её преследовало, и я, разумеется, тоже чувствую себя совершенной невеждой, но в моём чувстве нет муки. Масса новых идей ежедневно возбуждается во мне. Я счастлива, что могу рассматривать явления жизни с ясностью, которой не было никогда прежде в человеческой истории. Относительно многих вопросов я могу вырабатывать миросозерцание, стоя на твёрдой почве фактов.
Спасибо, милые мои л-ские писатели! Какими бы ни были ваши истинные мотивы, я уже вам благодарна. Что бы ни случилось в будущем, этот чудный июль, этот волшебный август в светлом, ласкающем Хельсинки уже произошли. Я уже произошла. Я была. Я состоялась.
Кассеты Виты Яновской
Вита Яновская неоднократно пыталась записать свои воспоминания постраничным методом или от руки, но ни разу не продвинулась дальше первого абзаца. По собственному признанию, у неё «не было сил об этом писать». Отчаявшись, Яновская решила прибегнуть к способу, который обсуждался ещё в 2019-м, после второй наводки на Негину и начала Затирки, но так и не был опробован.
(Примечание Алины Закировой: не был опробован, наверное, потому, что моему отцу
