Северный ветер - Андрей Упит

Ветер стих. Зато начинает моросить. Луна уже не может выбраться из алой мглы.

— Тогда давай быстрее, — поторапливает Толстяк, который сроду терпеть не мог долгие церемонии.

Мартынь все же не спешит. Нелегко ему ликвидировать остатки начатой с такими надеждами революции.

— Стало быть, вы, Рудмиесис и Янсон, отправитесь в свою Америку. У Рудмиесиса в Курземе много знакомых — до Лиепаи доберетесь без труда. Может быть, и Калнберз?

— Не знаю… Если они возьмут меня с собой…

— Еще сдохнешь по дороге… — ворчит Янсон. — Потом скажут, что мы укокошили.

— Я вам укажу место, где вы по дороге сможете отдохнуть. Ваш путь будет не из трудных. Из тех, кто отправился в Лиепаю, никто не попался. Вирснис в Бельгии, Айзуп в Лондоне.

Слова Мартыня действуют ободряюще, и все трое начинают шевелиться.

— Я тоже им говорил… — замечает Рудмиесис.

— Ты? Ведь у тебя же нет никакого плана. — Мартынь грустно качает головой. — Как я погляжу, вырождение идет гигантскими шагами, и мы тут превращаемся в глупых детей… У тебя, Зиле, будет паспорт… Свой путь ты знаешь. Так же как мы с Толстяком… Остается у меня еще один…

Он поднимается и подходит к Сниедзе, который все так же лежит молча. Мартынь знает, что он все слышал.

— У тебя будут паспорт и другие документы. Нынешней ночью тебя приютит Анна Штейнберг, а завтра ты будешь уже в пути на Кавказ. Ты разъездной агент русско-кавказской фирмы и как таковой по приезде действительно получишь место. Ты устроен лучше всех. На случай, если возникнут сомнения и о тебе запросят Баку — оттуда удостоверят твою личность. Каждого так не обеспечишь.

Замерзшая, дрожащая рука нащупывает руку Мартыня и долго жмет ее.

— А ты сам, Мартынь?

Мартынь грустно усмехается.

— Обо мне не беспокойся. Я как-нибудь пробьюсь. У меня, конечно, тоже свой план. Но мои планы разгадать не так просто, как Рудмиесиса и Янсона. Цена за мою голову как будто повышена до тысячи рублей. Не худо было бы выручить какого-нибудь беднягу. Глядишь, испольщик мог бы обзавестись своим собственным хозяйством в усадьбе Гайлена или Зиле. К сожалению, я не Карл Моор и вообще не герой. Сдается мне, что моя голова еще самому когда-нибудь пригодится. Потому я хочу унести ее отсюда в целости.

— Твоя голова больше стоит, чем все наши, вместе взятые…

Мартынь задумчиво глядит на лежащего.

— Нет, нет, может быть, я кое-что успел за эти годы, но они уже позади, и кто знает, не истекло ли и мое время. Для дальнейших событий, возможно, понадобятся совсем другие люди, с другой головой. Жизнь развивается в определенном направлении. И мы не всегда находим верную линию. Поэтому часто отстаем или отклоняемся в сторону. Те, кто в первом действии были статистами, интриганами или даже предателями, во втором могут исполнять роли первых героев. История любит парадоксы… Однако оставим рассуждения. Ты сможешь идти?

— Я думаю… — Сниедзе садится. — Голова у меня сегодня уже не болит. И сейчас, когда я съел кусочек хлеба, даже вкус во рту появился.

Через час лесные братья покидают остров. Рудмиесис с Янсоном уходят первыми. За ними, сутулясь, тащится Калнберз. Далее Зиле с Толстяком. А позади всех Мартынь ведет обессилевшего от болезни Сниедзе.

Луна скрылась или завешена настолько густыми тучами, что ее не видно. Накрапывает дождик. Во тьме лес кажется черной узкой полоской где-то неподалеку.

Уже минут через десять первые двое потеряли дорогу. Слышно, как они шлепают по болоту и ругают друг друга.

Остальные останавливаются и поджидают. Толстяк закуривает новую папиросу.

— Американские путешественники, — подшучивает он.

Мартынь волей-неволей вынужден пока оставить Сниедзе и идти впереди. Все заняты своими мыслями. С сегодняшней ночи каждому предстоит заботиться о себе.

Вода еще глубже, чем давеча. Тает быстро. Если бы они не ушли этой ночью, то завтра путь был бы отрезан. В темноте трудно ориентироваться. Порой Мартыню кажется, что и он сбился. Ничего не разглядеть. Вдруг и его инстинкт обманывает?

Странные мысли приходят Мартыню в голову.

Слышит за собой хлюпанье воды. Без раздумий и колебаний бредут остальные по его следу. А если сам он заблудился и заведет их в трясину, откуда нет выхода?.. Или вдруг утром вокруг них будет только плескаться вода с чернеющими кое-где зыбунами, а на опушке покажутся изголодавшиеся охотники… Нет, он не смеет ошибиться! Он знает, что чутье все же не обманет. Ведет не он, а те, кто доверчиво идут следом за ним. Они не сомневаются, и сам он не смеет колебаться. В том именно и заключается величайшая мудрость, разгадка всех тайн: не сомневаться. Никогда и ни при каких злоключениях не сомневаться!

Мартынь замечает, что вода под ногами булькает меньше и сапоги уже не вязнут так глубоко. Когда он поднимает голову, деревья уже высятся над головой. И ветер стих. Теплое дыхание суши с тихим шелестом веет в лицо.

Не идет к протоптанной дорожке, а делает крюк по мягкому, скользкому, но еще не пропитанному водой снегу, огибая молодой березняк. Там другая тропинка, через ту же поляну, ведет к проселку… Идущие следом не возражают. Они, пожалуй, и не замечают, что идут менее знакомым путем.

Мартынь усмехается. Велико их доверие! «А вдруг я приведу их к усадьбе лесника Бите, где стоит отряд матросов? Почем они знают, что мне не обещана свобода и несколько тысяч, если я передам их в руки законных властей?» Сама эта мысль кажется ему недостойной и оскорбительной, и он отбрасывает ее. Высоко подняв голову и сделав решительный шаг, ждет остальных.

Все уже собрались, а он один стоит, не шелохнувшись, и, наклонившись, смотрит назад. Ему хочется разглядеть одинокий остров, на котором не так долго прожито, но бесконечно много пережито. Увидеть место, где произошла достойная сожаления развязка столь грандиозно начатой трагедии. Хотел бы навеки запечатлеть его в своей памяти. Плотная, сырая тьма опустилась над болотом, и решительно ничего не видать.

На лесной тропе он пропускает других вперед, а сам снова остается со Сниедзе.

— Я уже совсем хорошо иду, — радостно говорит юноша. — Вначале по болоту трудно было. Здесь снег тверже. Идти куда проще.

— Ну вот. Все будет как надо. Ты молод. И воля у тебя еще совсем молодая. Она закалится. Кто в ранней молодости столько пережил, из того выйдет толк. Я немало людей перевидел на свете… И это дает мне право кое-что предсказывать.

— Мартынь… — шепчет парень. — Если б ты знал…

— Я никогда не стремлюсь знать больше, чем знаю. Вот! И оставь при себе то, что у тебя на сердце. Сам еще раз взвесь все и очищай себя без пощады. Чтобы ветер развеял всю мякину и осталось только то золотое зерно, которое, я верю, есть в тебе. Настанут иные времена. Как знать, может, мы и встретимся при других обстоятельствах.

— Слишком много ты ожидаешь от меня… — подавленно произносит Сниедзе.

Остальные вышли на проселок, а Мартынь и Сниедзе застряли на лесной поляне.

— В Иокумы пойдешь наискосок лесом, — объясняет Мартынь. — Заблудиться там нельзя: держись санной дороги. Ты уже не раз по ней ходил. До опушки не больше трех верст. Только будь осторожен. Хорошо еще, ветра нет и шаги слышны издали. Впрочем, матросы по ночам не шатаются. Да и вряд ли сейчас какой-нибудь лесник рискнет высунуть нос… У Анны Штейнберг найдешь одежду и документы. Она же объяснит, что делать дальше… Так-то, товарищ! А теперь — счастливого пути.

Мартынь чувствует, как нервно дрожит рука, которую он пожимает.

— Мартынь… ты не знаешь… Я должен сказать…

— Ничего не говори… Не нужно мне знать. До свидания, товарищ, до следующей встречи в новых условиях.

Еще одно короткое, сердечное пожатие, и Мартынь исчезает в темноте.

Сниедзе идет по наезженному санному пути, с трудом передвигая будто налитые свинцом ноги…

Ему кажется, что товарищи забрали с собой и его самого. Каждый по частице. Мартынь — сильный, смелый… милый Мартынь. Серьезный Зиле и вечный насмешник Толстяк. Грустный учитель… и недалекий Янсон, и даже этот грубый Рудмиесис. Столько ненавистных дней пережито вместе… На душе у него так тоскливо и пусто. Усилием воли он заставляет себя не расплакаться.

Все-таки он что-то сохранил от жизни с ними. Не только потерял, но и приобрел — это он чувствует. Нечто такое, над чем бессильно время и что останется на всю жизнь. В дальнейшем это созреет, выкристаллизуется в его характере и направит его по новой жизненной колее, не похожей на ту, с какой началась юность. Он ведь еще так молод. А ужасы и опасность рано закалили его. Сниедзе чувствует себя мужчиной, которому предстоит самому проложить путь в жизни. Не раз вспомнит он и честность Мартыня, и иронию Толстяка, и серьезность Зиле, и мягкую нежность Калнберза. Он найдет правильный путь… Он уверен.